Режиссер Коляда рассказал о плохих спектаклях, пластмассовом министре и блинах от зрителей

«Живой» театр может быть и в маленьком провинциальном городке, а «мертвый» — рядом с Красной площадью, считает Николай Коляда.

«Живой» театр может появиться и в маленьком провинциальном городке, а «мертвый» — рядом с Красной площадью, считает режиссер Николай Коляда. В беседе с корреспондентом Федерального агентства новостей заслуженный деятель искусств России рассказал, как проходят гастроли его театра в Москве, что ему дарят зрители и почему он считает прекрасным нового министра культуры Ольгу Любимову.

Зрители кормят нас блинами

 — Николай Владимирович, вы в очередной раз находитесь с театром на гастролях в столице. Какие впечатления? Не замучили ли поклонники?

 — Нет, что вы. Разве могут поклонники надоесть, замучить? Это всегда приятно. Московская публика дарит нам после каждого спектакля цветы, конфеты, шоколад, спиртные напитки. Несколько раз было — приносили блины. Сказали: «Поешьте, пожалуйста». И тортики. Вчера принесли пирожные домашние, очень вкусные. Поэтому поклонники надоесть не могут. Мы очень благодарны жителям столицы, потому что принимают нас на ура. У нас всегда полные залы.

 — Ни разу не видела, чтобы артистам приносили еду, в том числе блины. Это особенности выражения любви именно к вашему театру?

 — Мы приезжаем в центр «На Страстном» 11-й год. Вообще на гастроли в Москву — 14 лет. За это время у нас появилось здесь много настоящих друзей, которые ходят на некоторые спектакли по два раза. Они воспринимают мой театр как домашний, семейный. Я же всегда стою перед началом в фойе, всех встречаю, со всеми обнимаюсь, разговариваю, раздаю автографы.

Мне очень часто приносят какие-то вещи для театра: и новые, и неновые, ткани или еще что-то. Все знают, что частный театр никогда не откажется ни от чего. Всегда все пригодится. Тем более, что наши декорации едут на фуре: это можно просто засунуть в какую-то сумку или мешок и отвезти в Екатеринбург. Все пригодится.

 — Может ли кто-то еще из ваших коллег по цеху похвастаться таким отношением?

 — Не знаю, как в других театрах. Может быть, там нет такого ощущения, что тут — семья, родные люди. У нас так получается. Хотя я не могу сказать, что весь зал — 380 человек — это все друзья и знакомые. Приходят часто и совсем новые люди: они очень удивляются, что я стою в фойе и подписываю программки, потому что обычно режиссеры этого не делают. Удивляются тому, что я фотографируюсь с кем-то, разговариваю. Это условия частного театра. Я должен поклониться каждому пришедшему зрителю с благодарностью за то, что он нас поддерживает.

 — Завоевываете таким образом публику?

 — В нашем театре работает 65 человек, и всех надо кормить. Как вы понимаете, мы едим, живем, детей отправляем в школу, ездим на курорт или еще куда-то только благодаря тому, что продаем билеты на спектакли. На вырученные деньги я могу выдать зарплату людям. Поэтому мы очень благодарны каждому человеку, а москвичам — особенно: за то, что и подкармливают нас, и хлопают нам по полчаса.

Достучаться до людей талантом, а не связями

 — К разговору о столице и поклонниках — вы уже давно добились успеха и всеобщей любви, но при этом не следуете примеру большинства — продолжаете работать в Екатеринбурге. Почему не переезжаете?

 — Много лет назад я сказал, что не хочу идти простым путем, и, если я чего-то стою, то могу организовать театр хоть на необитаемом острове, чтобы ко мне прилетали самолетами и смотрели бы [спектакли]. Я захотел доказать всему белому свету, что можно открыть частный театр в Екатеринбурге без поддержки государства, и сделать так, чтобы он существовал только на проданные билеты и объездил весь мир. Мы, например, были много раз во Франции — в театре «Одеон». Играли наши спектакли в Греции, Румынии, Венгрии, Израиле, Польше, Болгарии — где мы только не были.

 — В Москве было бы гораздо проще организовать такой театр?

 — Вы же знаете, что в театральных условиях столицы достаточно дружить с нужными людьми, которые напишут правильную рецензию. Или влиться в какую-то тусовку, чтобы тебе там говорили, какой ты талантливый. Очень часто люди в театральном мире здесь незаслуженно оценены. О них много говорят: «У них такие спектакли! Они бог знает какие талантливые». На самом деле не стоят и трех копеек. И мы все знаем, так всегда было — и в советское время, а сейчас — при капитализме — и подавно.

Один режиссер как-то сказал: «Неважно, что будет на выходе, какой спектакль ты сделаешь, самое главное — с кем ты дружишь». У меня волосы последние на голове зашевелились. Как ни странно или как ни страшно, к сожалению, в театральном мире это работает. Я люблю Екатеринбург — у нас все попроще, почище, почестнее, пооткровеннее, поискреннее. Не так, как в Москве. При этом это вовсе не значит, что я не люблю столицу. Я к Москве отношусь настороженно. Учился шесть лет в Литературном институте, знаю город и его театральный мир хорошо.

 — Вы сказали, что не ищете легких путей. Это работа над самим собой?

 — Да, мне захотелось самому себе доказать, что я без всякой тусовки, без поддержки старых дяденек или старых тетенек или, наоборот, молодых, смогу сделать театр. Я его сделал. И надо сказать, что журнал Forbes составил десятку лучших московских и провинциальных театров по России — мы стоим на пятом месте. Журналу Forbes можно верить, можно не верить. Понятно, что эти рейтинги живые люди составляют. Тем не менее все равно приятно.

 — Учитывая ваш пример, можно сказать о том, что все не так уж и плохо в театральной сфере.

 — Да, правильно. У нас в театре работает 65 человек, 38 актеров. В столице играем каждый день на аншлагах. Сегодня на спектакль «Гамлет» (беседа состоялась 30 января. — Прим. ФАН) человек 50, наверное, просится из разных театров Москвы — актеры, режиссеры — чтобы их куда-то посадили. Куда посадим — даже не знаю. Все продано — под завязку.

 — У вас возникает чувство гордости?

 — В столице миллион всяких развлечений. Она видела таких режиссеров, как, например, Стрелер (Джорджо Стрелер, итальянский театральный режиссер. — Прим. ФАН) и Уилсон (Роберт Уилсон, американский театральный режиссер. — Прим. ФАН). Аншлаги на спектаклях провинциального театра — для меня это очень удивительно и приятно, и волнительно, и ответственно.

По системам Станиславского и Любимовой

 — В развитие темы столичных и провинциальных театров. В одном из интервью вы говорили о том, что ненавидите театр, потому что уже через три минуты на любом становится тоскливо — артисты фальшивят, а режиссер выеживается. Это обо всех театрах России или только региональных?

 — Я не делю театры на региональные или российские. Я делю театр на хороший и плохой. Собственно говоря, это Станиславский разделил. Вся его система заключается в одной фразе: «Есть театр живой. Есть театр мертвый». «Живой» театр может появиться и в маленьком провинциальном городе, а «мертвый» — он в центре Москвы, недалеко от Красной площади. Один за другим. Не буду уж их называть.

Надо сказать, что о том, что не люблю театры и палкой меня бей — не пойду, я говорил всегда. Помните, начались споры о новом министре? Нашли, что она где-то написала: «Я ненавижу театр». Подписываюсь вместе с ней. Я ненавижу театр. Но добавить надо: «Плохой театр». В хороший театр, на хороший спектакль можно попасть раз в 10 лет. Где ты попадешь — бог его знает. На полустанке железнодорожном выйдешь, пойдешь в театр и вдруг увидишь что-то живое до невероятности.

А то, что распиаренное — кричат, орут на всех углах «Вот на это сходи-посмотри» — сидишь и думаешь через 10 минут: «Мама дорогая, что это за кошмар? Что это за ужас какой-то немыслимый?» Поэтому я с министром культуры согласен — плохой театр ненавижу, а хороший театр люблю, но где его найти?

 — Какой хороший спектакль вы видели в последнее время?

 — В последнее время, правду вам скажу, я видел в 1973 году — 100 лет назад — спектакль «Мещане» Георгия Товстоногова. Вот это был великий спектакль. Недавно я смотрел в Большом театре — вот мне повезло — «Путешествие в Реймс»  — величайший спектакль. Это такое счастье, такая редкость, когда увидишь что-то такое потрясающее, невероятное, талантливое до невозможности. Как правило, либо сидишь — скучаешь, либо начинаешь кашлять, делаешь вид, что ты заболел, и выскакиваешь из зрительного зала. К сожалению, мне вот не везет на хорошие театры, кому-то, может, везет. Бог его знает.

 — Раз вы сами упомянули, не могу не спросить про Ольгу Борисовну Любимову. Как вы думаете, к лучшему ли, что у нас сменился министр культуры?

 — Она прекрасный министр культуры, судя по тому, какой она человек — с юмором, живой, самое главное. Понимаете? Как только человек, облеченный властью, надевает очечки, в галстук обряжается, пиджачок, садится и начинает говорить деревянным голосом — становится просто страшно. Эта нормальная, по-моему, женщина. Веселая, остроумная — я видел несколько ее выступлений по телевизору.

 — Чиновникам нужно соблюдать некие правила, не так ли?

 — Да, чиновнику приходится соблюдать какие-то границы. Но то, что на нее навалились — «ой, какая она» — вам не стыдно, товарищи? Вы чего такие пластмассовые-то? Вы хотите пластмассового [министра], как [Владимир] Мединский, чтобы сидел и писал для Малого театра пьесы под названием «Стена»? Вы такого хотите? Равнодушного до безобразия человека? Она, по-моему, очень живая.

 — Как вы думаете, может ли при таком министре измениться позиция государства в отношении вашего театра?

 — Дай бог ей здоровья. Мне от нее ничего не надо. Да, собственно, министерство культуры мне никогда ничего не даст, потому что у меня — частный театр, а оно поддерживает только бюджетные. Сколько мы заявок не писали, и при Мединском, и все время там: «До свидания, ничего нет». Причем писали заявки и на постановку спектаклей, и на фестивали «Коляда-Plays». Даже не отвечают, что заявка отклонена. Насчет нового министра — посмотрим, будем судить по делам. Но мне это назначение очень симпатично.

Место в парламенте или собственная империя?

 — Не так давно вы говорили, что обожаете людей, «которые работают в театре за идею и еду». Можно ли сказать, что это про вас?

 — Я нищ как церковная крыса. У меня завтра в театре зарплата — еле-еле собрал деньги, для того чтобы заплатить людям. Полтора миллиона только стоила гостиница — я привез 44 человека. Около миллиона стоил перелет на самолете. Где-то 600 или 700 тысяч стоил провоз декораций — четыре фуры. Суточные — 540 тысяч. Это такие огромные деньги. У меня не туристическое бюро. Это мой бизнес, но абсолютно провальный.

Спасибо московской публике. Стою в фойе, подписываю программки. Подходит один человек, сует конверт и говорит: «Это вам денежки, вашему театру». Я ухожу за кулисы, открываю — там сто тысяч рублей. Пришел человек — у него есть возможность помочь мне, он знает, что мне тяжело. Он помогает. Я держу эти деньги — у меня слезы катятся, как виноградины.

 — Вам подарили деньги во время этих гастролей?

 — Да, мне раз 100 тысяч рублей подарили, второй раз — 100 тысяч рублей. Потом подарили еще 40 тысяч рублей, потом еще 20 тысяч рублей. Еще приносили тетеньки по пять тысяч рублей. Всего где-то 280 тысяч рублей. Эти деньги я сразу за кулисами актерам показываю: «Вот, смотрите, мне подарили». В прошлом году было то же самое.

 — О какой сумме идет речь?

 — Мне подарили 380 тысяч рублей. Я из этого заплатил суточные актерам — надо было 540 тысяч. Слава богу, что есть такие люди, которые думают: «Тебе тяжело — давай я помогу». Если бы у меня были деньги — неужели бы я кому-то не помог, кому трудно? О чем разговор? Отдам последнюю рубашку. Но мне очень трудно. Приходится держать всю эту ораву, кормить их. Я не заплачу им зарплату — они что будут кушать? Ничего не будут кушать, а у всех дети.

 — Вас расстраивает такое положение дел?

 — У меня ничего нет, но мне ничего и не надо — у меня есть театр. У меня есть группа единомышленников, банда моя, которая всегда за мной, всегда глаза горят, все счастливы. Они знают, что со мной им всегда будет весело и радостно. Им будет радостно на сцене, я их повезу за границу, я куплю им квартиры. Всегда что-то делаю для моих актеров, для всех, кто работает в театре. Я их люблю. И они за меня стоят горой. Это я знаю совершенно точно.

 — Много ли они зарабатывают?

 — Зарплата? Я не могу сказать, что у них такая уж большая зарплата. Получают 35–40 тысяч рублей. Для провинциального города это нормально. Трудно, очень трудно. За идею и еду работаем, но живем мы счастливо. Не стыдно быть нищим, а стыдно быть убогим.

 — К вопросу о помощи. Вы входите в Общественный совет при комитете Госдумы по культуре. Какие проблемы удается решить?

 — Я был только один раз на заседании  — вместе со Шнуром, генеральным директором Большого театра Владимиром Уриным, специальным представителем президента России по международному культурному сотрудничеству Михаилом Швыдким. Мы обсуждали только вопрос книгоиздательства, говорили о книгах, библиотеках. Разговор был очень полезный. Ямпольская Елена Александровна сказала, что она будет вносить в Думу законопроект — не знаю, как это формируется, это же не я делаю — умные люди. Свои идеи я высказал. В этот совет пошел только потому, что надеюсь сделать что-то полезное.

 — Вы следите за тем, как развивается инициатива?

 — Ямпольская сказала, что собрали все наши предложения. Посмотрим, что будет. Надеюсь, что что-то будет. Во всяком случае, я вижу, что она неравнодушная, что ей не на все наплевать. Ей тоже хочется сделать что-то полезное для людей. Так мне кажется.

 — Если вы хотите сделать что-то полезное — не готовы ли вы примерить на себя роль парламентария? Попробовать свои силы в 2021 году?

 — Да ну, господь с вами. У меня вот мой маленький огород, в котором я цветы поливаю. Для меня важно, чтобы эти цветы росли, чтоб никто мне не мешал и не лез. Зачем мне это надо? Господи, царица небесная, не хватало мне еще лезть куда-то? Не надо мне этого. Если говорить о власти, то мне ее хватает. Я в своем королевстве — в Центре современной драматургии. Мои студенты, которых около 70 человек, — мои актеры. У меня большая империя. Больше ничего мне не надо.