«Нема той церквы». Как живут староверы в красногвардейском селе Палатово

«Придерживались старых обрядов и обычаев, строго соблюдали посты, принимали помощь только от приверженцев своей веры, женились тоже только на своих, зайти в дом без молитвы, курить, пить, ругаться было большим грехом», – так пишет о прошлом местных староверов в путеводителе села Палатово семилетней давности его автор Татьяна Щербинина. Две церкви и молитвенный домВ начале 1760-х Екатерина II своим манифестом позволила бежавшим на окраины страны староверам вернуться на родину. Среди разрешённых им мест для поселения была и тогдашняя Белгородская губерния.Староверов подсчитывали периодически до начала XX века. Так, в 1897 году в Бирюченском уезде жили 365 староверов. Среди них, безусловно, были и палатовские. Краевед и журналист Борис Осыков в энциклопедии «Сёла Белгородские» пишет о Палатово: «В 1900 г. Бирюченского уезда волостное село… и слободка Карабутовка при овраге Сенном – 608 дворов, 4 246 жителей (2 203 муж., 2 043 жен.), две церкви, раскольничий молитвенный дом…»Вероятнее всего, тот самый раскольничий молитвенный дом стоял на Ковалёвке – так называется часть села. По рассказам старожилов, со временем их «церкву» разобрали.«Сейчас там нема ничего», – говорит местная жительница Евгения Черных.Напрашиваемся к ней в гости.Сходитесь да живитеЕвгения Антоновна из потомственных ковалёвских староверов. Когда её предки обосновались в селе, точно не знает: мало родни застала в живых, расспросить было некого.«Моя деточка, мне 82-й год, и я за всю свою жизнь не назвала ни одного мужчину ни папой, ни дядей, ни дедушкой. Как уехали они молодые – семерых мама проводила на войну, так ни одного не встретила», – вздыхает она.Отец Евгении Антоновны и трое его братьев ушли на фронт из Махачкалы. С насиженного родного места в Дагестан они перебрались в 1930 году во время коллективизации. Видимо, не по своей воле («Да какие они там были кулаки!» – бросает кому‑то в прошлое наша собеседница). Хорошие плотники, не сидели без работы. И через время отец Евгении Антоновны прислал жене Февронии письмо: приезжай.«Уже там вперёд меня родился брат –умер шести лет в войну, – говорит Евгения Антоновна. – Я родилась в 1938 году, и вместе со мной мальчик – двойняшки мы, но тот маленький умер».  Сразу после войны мать привезла детей в Ковалёвку.«Приехали, а жить негде. У бабушки шесть душ в доме да два окошка, – рассказывает она. – Мама и сестра её дом строили, на тачках возили эти столбики. Мазать – а чем? Попросили баб, которые коров гнали, остановить их. Коровы походили, потом бурьяна накидали туда, намешали, ну и облепили».В 1954 году колхоз впервые посеял свёклу, и 15-летнюю Женю отправили её полоть, а потом и выкапывать. Тогда же пришла на ферму дояркой и ушла оттуда на пенсию – «только всего проработала 40 годов». Вышла в первый раз замуж, а через три года вернулась домой. Муж был не из своих, не старовер. Второй тоже.— Что мама сказала, когда вы во второй раз замуж не за старовера собрались? – спрашиваю.— «Вы молодые, сходитесь и живите, дай вам Господи». А свекровья, когда Юрик ко мне сюда пришёл, ему казала: – Да ты знаешь, что у неё дети и она староверка?! – А чего я не знаю? Знаю.И вот, девочки милые, лучше Юрика не было и не будет. За 40 лет и одного-единственного разу с дитями не поругался.— И я староверка, – говорит невестка Евгении Антоновны, Лидия. – В моей семье все староверы были.— А вы сыну что‑нибудь сказали, когда он жениться решил? – снова обращаюсь к Черных.— Ни одного слова!  Дусяня, неправильно!Раньше староверов на Ковалёвке было «страсть как много», сейчас осталось едва ли не десяток. Двоих из них, мужчин средних лет, мы в рабочий день не застали дома.А вот Евдокия Калмыкова живёт в Перелеске – от него до Палатово и Ковалёвки около 4 км.«У меня и мама, и тётя были староверками. Мы все вместе жили. Тётя была крепко верующей, может, потому что старше мамы на 15 лет. А мама моя была современнее», – рассказывает Евдокия Алексеевна.Калмыкова тоже ковалёвская. В Перелесок она вышла замуж. Староверов в селе, кроме Евдокии Алексеевны, нет. Была ещё женщина – умерла два года назад.Хозяйка приглашает в дом. Говорим о жизни.«Утром встану, умоюсь, прочитаю молитву и пойду на двор. Бывает, и забуду. Живность накормишь, часа полтора пройдёт. Потом домой вернусь и всё равно прочитаю молитву, – рассказывает Евдокия Алексеевна. – Оно, знаете, как: нам некогда было молиться, пока были молодые. А вот сейчас мне 74-й год, и уже какая‑то тяга к молитвам есть».Рассматриваю издалека семейные фото на комоде, вглядываюсь в накрытую расшитым рушником икону в углу комнаты.— Это моя икона, я с ней замуж выходила, – кивает Калмыкова. – Она тяжёлая: то ли медная, то ли бронзовая.— Вы замуж вышли не за старовера?— Да никого у нас не было староверов, – из рассказа хозяйки выхватываю: кроме неё в семье росли ещё четыре дочери.— Староверы находились, но мы за них не хотели. Родители‑то, может, и против были, но где ж их было брать‑то, наших женихов. А те, кто были, женились на православных.Ещё раз убеждаюсь: разделения на «своих» и «несвоих» в селе никогда не было.— Евдокия Алексеевна, а как вы креститесь?— Вот так, – она складывает вместе указательный и средний пальцы правой руки, а большим прижимает безымянный и мизинец. – Мне говорят: «Дусяня, неправильно же!» А я отвечаю: «Ну как же я буду по‑вашему креститься, если у нас так положено».  Дедушка КузяПоследним наставником общины староверов в Ковалёвке был Кузьма Васильевич. Фамилия его канула в Лету, а вот то, что держал он и себя, и старообрядцев в строгости, многие помнят.— Когда я маленькая была, 7–8 лет, на всенощную ходили. Батюшка Кузьма рядом с нами жил, у одной старушки. И как он выстаивал на одной ноге? – рассказывает и удивляется Евдокия Калмыкова. – У него вот посюда (показывает выше колена – прим. авт.) ноги не было. Всю ночь читали, и только пять минут отдых был.— Дедушку Кузю помню, – соглашается Евгения Антоновна. – У кого было место, там и собирались с ним.— А дома с мамой молились?— А как же. Вечером помолились, утром встаём, молимся – и пошли работать. Соблюдали мы, что нам старые бабушки говорили. Одну бабушку, мамину мать, я знала. Она с 1887 года была. А вот из отцовой родни никого…После Кузьмы Васильевича своего наставника у староверов не было. При надобности на крестины или отпевание его привозили из Валуек (в начале 2000-х в Валуйках зарегистрировали поморскую старообрядческую общину – прим. авт.).«Едешь за батюшкой и забираешь. Привозили и тут крестили, на дому. Кадушка такая была деревянная, большая, водой её наполняли и окунали младенца, – рассказывает Лидия. – Поминали у нас по‑другому. Ели строго ложками деревянными. У нас до сих пор висят такие, штук 30, красивые. И чтоб ни грамма выпивки не было – компоты да кисели».В 2006 году в Белгороде открыли храм Покрова Пресвятой Богородицы Древлеправославной поморской церкви. Ездят туда и палатовские староверы.  От них опылилисьЯ всё допытываюсь у Черных: что не разрешалось делать маленькой Жене-староверке из того, что могли позволить себе её подружки-ровесницы? Да кто его знает, разводит руками Евгения Антоновна. Разве что скоромное в пост не разрешали.— Я поняла, о чём ты спрашиваешь, – кивает её невестка Лидия. – У моих дедушки и бабушки всё отдельное было – ложка, чашка, когда приходил посторонний, не нашей веры. А если дед нёс воду от колодца и кто‑то просил напиться – даст, а потом выльет и пойдёт новой наберёт. А вот родители мои уже такого не придерживались.— Было такое, что собирается гурт, и для нестароверов специальная кружка. А они и не против были, – рассказывает Евдокия Алексеевна. – И нам, когда уже взросленькие стали, интересно было: «Тёть, ну почему нельзя?» – «Да а кто знает!»— И вот до церкви нас не пускали, – Евгения Антоновна показывает рукой в ту сторону, где стоит палатовский Покровский храм.— Вот на Пасху все ходили вроде. А меня и дома ругали, и в школе: «Не ходи», – вспоминает Лидия.— Ваш нательный крестик отличается от привычного всем нам? – спрашиваю я у её свекрови: они у староверов другие по форме, и на обратной стороне не надпись «Спаси и сохрани», а молитва «Да воскреснет Бог».— Да гляди, – Евгения Антоновна держит на ладони лёгкий, почти уже гладкий крестик на длинной верёвочке. – Он давношний, всё постиралось.Как написанное на обороте её нательного креста, давно стёрлись все границы между двумя мирами – старообрядческим и традиционно православным.— Мои дети больше с бабкой да с дедом воспитывались, – говорит Лидия. – Они от них опылились в эту сторону.— Мы у мамы все староверы, а вот дети мои уже пополам, – рассказывает Евдокия Алексеевна, мать пятерых детей. – Двоих крестила в своей вере. Ермолаич начал первыйЕщё лет 20–25 назад староверы хоронили своих родственников не на сельском кладбище, а на собственной земле – в огородах и садах. А потом освятили кусок земли на Графовском кладбище. В одном углу – почти все могилы родственные, рассказали мне в доме Черных.— Тётя моя в огороде схоронена, а мама уже на кладбище, – говорит Евдокия Калмыкова.— Да там свободнее было. Ермолаич решил первый похоронить родню на кладбище. Сказал: хватит вам на огородах хоронить, – вспоминает наша сопровождающая, местная жительница Екатерина Кольцова. Её свекровь была староверкой. – Да оно и правильно. Сейчас эти хаты покупили, и кому они нужны, чужие кресты?— Верно это: нас не станет, и запашут всё, – соглашается Лидия. – Я вот всё думаю: а что если перенести на кладбище Галю, сестру родную?— Нехай лежит, дай Бог ей, – отзывается её свекровь.Оксана ПридвореваЗа помощь в подготовке публикации автор благодарит ветерана труда, почётного жителя Красногвардейского района Екатерину Кольцову и учителя православной культуры Палатовской средней школы Тамару Емельяненко