Чемпион по литературоведению

О прозаике и теоретике ли­тературы, ярком предста­вителе русской «формаль­ной школы» рассказывает доктор филологических наук, профессор МГУ Вла­димир Новиков.

– До сегодняшнего дня не утихают споры о Тыня­нове-учёном и Тынянове- художнике. Каково, на ваш взгляд, соотношение этих двух его ипостасей? И как ему удавалось их совме­щать?

– По этому поводу есть известная шутка: для того что­бы быть ихтиологом, не обя­зательно быть рыбой. Шклов­ский, друг и соратник Тыня­нова, по поводу этой фразы говорил: «Про себя скажу, что я рыба: писатель, который раз­бирает литературу как искус­ство». Тынянов и Шкловский были такими «рыбами». Это уникальный случай в истории искусства, когда писателям открылось каким-то высшим наитием, что такое литература и каковы законы её построения, исторического развития.

Причём эти два начала – научное и художественное – в работе Тынянова взаимодей­ствовали. Литературоведение помогло ему найти уникальные темы для писательской рабо­ты, а понимание писательства изнутри помогало постигать литературу.

– Как отмечают исследо­ватели, некоторые интуи­тивные догадки Тынянова, например в книге о Грибо­едове «Смерть Вазир-Мух­тара», впоследствии нашли документальное подтвер­ждение. Можно ли это счи­тать заслугой его творческо­го подхода? Или это, скорее, личный дар проницатель­ности?

– Я думаю, здесь имеет место и то и другое. С одной стороны, это были, конечно, прозрения. Но вместе с тем сам метод рабо­ты Тынянова способствовал таким прозрениям. Он гово­рил: «Там, где кончается доку­мент, там я начинаю». Многие авторы исторических книг, биографий писателей полно­стью полагаются на документ, а Тынянов считал, что бумаги врут, как и люди. Критическое отношение к документу и сопо­ставление разных источников помогало выходить на истину.

– Ещё одной важной гра­нью его творческой работы стали литературные пере­воды. В основном он пере­водил Гейне. Чем поэт был близок Тынянову?

– Во-первых, он очень ценил остроумие и иронию, свойствен­ные Гейне. А вторая причина – это биографическое сходство. Как Гейне был тяжело болен, так и Тынянов на протяжении всей своей творческой жизни преодолевал болезнь, о неиз­лечимости которой он узнал очень рано. В автобиографии он писал: «Революция. Тяжело заболел. В 1918 году встретил Виктора Шкловского и Бориса Эйхенбаума и нашёл друзей». Уже тогда он знал, что ему отве­дён небольшой срок жизни, и «вместе» с Гейне он преодолевал эту обречённость.

– Как вы считаете, мог ли Тынянов и сам раскрыться как поэт?

– В нашей с Кавериным кни­ге «Новое зрение», написанной в раздельном соавторстве, Каве­рин в одной из глав приводит очень профессиональное стихо­творение Тынянова-гимназиста «Дождь», продиктованное отча­сти символистской традицией.

Далее, все его экспромты в «Чукоккале» – это маленькие шедевры. Например:

 

Если же ты не согласен с эпохой,

Охай.

 

Это – эпиграмма на весь XX век! Но я не скажу, что Тыня­нов зарыл свой талант в землю. Потому что поэтом можно быть не только в стихах. И сейчас это особенно актуально. Сегодня многие стремятся во что бы то ни стало писать стихи, а может быть, стоит свой поэтический импульс вложить во что-то дру­гое, скажем, в прозу. Если бы Набоков настаивал на стихо­творчестве, он не стал бы вели­ким литератором. Лучшие его стихи – это стихи персонажа – Годунова-Чердынцева в рома­не «Дар». А настоящим поэтом Набоков явил себя именно в прозе с её метафоричностью.

Сходное произошло с Тыня­новым. Скажем, вступление к роману «Смерть Вазир-Мух­тара» – это маленькая поэма, написанная верлибром. Кроме того, Тынянов совсем немного успел поработать в литератур­ной критике, но оставил там неизгладимый след. И прежде всего это его гениальная ста­тья-эссе, я бы даже сказал поэ­ма, «Промежуток» 1924 года. Он пишет о поэтах поэтически, афористически, и это всегда наводило меня на мысль о том, что критика по своей сути и по своему строю созвучна не прозе, а поэзии. То есть критик должен писать поэтично, так, чтоб каж­дую фразу можно было вырвать из контекста, чтоб она станови­лась афоризмом. («Много зака­зов было сделано русской лите­ратуре. Но заказывать ей бес­полезно: ей закажут Индию, а она откроет Америку» – так заканчивается статья Тынянова «Литературное сегодня»). И это­го, к сожалению, не понимают нынешние литераторы. Они пишут стихи, как статьи, а нуж­но писать статьи, как стихи.

– Его исторические романы и сегодня чита­ются и перечитываются. А насколько актуальны научные работы Тыняно­ва? Его научная стратегия в целом?

– Я думаю, она сохраняет большую потенциальную акту­альность. Тынянов ещё по-на­стоящему не прочитан. Главная его теоретическая книга – «Про­блема стихотворного языка» – пока понята очень немногими.

Хотя некоторые положения Тынянова работают. Всё-таки мне кажется, что мы усвоили его генеральную идею о том, что литература развивается оттал­киванием – то, что он показал в своей первой работе – «Досто­евский и Гоголь». То есть не одно рождает другое, а новое оттал­кивается от старого. Как говорит Шкловский о Тынянове: «Он понимал плодотворность про­тиворечий». Мне кажется, что эта плодотворность противоре­чий нашим литературоведени­ем более или менее усвоена, но, конечно, ещё очень многое пред­стоит осознать. А главное, мне кажется, что, при всей огромной сложности и глубине тынянов­ских идей, они потенциально понятны обычным людям, а не только специалистам. Тыня­нов не щеголял терминами. Он смотрел в суть дела. В молодые годы он был недоволен пушки­нистами, говоря, что они изуча­ли не Пушкина, а пушкиноведе­ние. Вот так же можно сказать, что сейчас перед филологией, перед наукой о литературе, сто­ит задача изучать не литерату­роведение, а саму литературу. Следовать Тынянову сегодня – значит обратиться к предмету, значит говорить о литературе литературным же языком – и по-человечески.

– Вы имели возможность прочесть неопубликован­ную переписку Тынянова со Шкловским и назвали её «едва ли не самым главным текстом в теории литерату­ры ХХ века». Почему?

– В начале 80-х годов наш друг Вениамин Каверин дал нам с Ольгой Новиковой маши­нописную копию этой перепис­ки – примерно 200 страниц. Этот диалог Тынянова и Шкловско­го – высший уровень развития теоретической мысли в XX веке. Это, я бы сказал, финал мирово­го чемпионата по теоретическо­му литературоведению. Даже Эйхенбаум – их друг и сорат­ник – остался в полуфинале…

Они были разные, конечно, и очень много спорили, но они были как два полушария, как две части литературной вселен­ной. Тынянов острее чувство­вал эволюционные процессы, а Шкловский – вневременное единство литературы. «Лите­ратура не рояльна, а органна – звук продолжается», – писал он. Прислушиваясь к их диалогу, мы проникаем в самые глубины литературы как таковой.

И, конечно, эта переписка нуждается в полном издании и комментировании.

– Общаясь с сестрой писа­теля Лидией Тыняновой и его другом Вениамином Кавериным, вы «познако­мились» с Тыняновым-че­ловеком. Каким он был за пределами своих научных изысканий и литературных текстов?

– Недаром для Тынянова был так значим Грибоедов – и как предмет научного исследова­ния, и как герой романа. Фраза Лизы про Чацкого: «Кто так чув­ствителен, и весел, и остёр…» – характеризует и Тынянова. Он был очень внимателен к людям, тонко чувствовал собеседника. В их переписке со Шкловским это очень видно: Шкловский вещает как бы всему человече­ству, а Тынянов говорит имен­но с собеседником, стремится сохранить отношения. Очень внимателен был к женщинам: вот в переписке идёт разговор о серьёзнейших проблемах, и вдруг он говорит: «Как ни странно, я люблю женщин». И это было очень красивое, чистое чувство. Женщина была для него эстетическим объ­ектом. Он сам был человеком весёлым и считал, что литера­турная культура «легка и весе­ла». Он пришёл в восторг, когда услышал знаменитое выступле­ние Блока и слова «весёлое имя Пушкин»: они его вдохновляли. Весёлость – это не смешливость, не балагурство, а внутренняя динамичная одухотворённость. Динамика – ключевое понятие для Тынянова.

Ему было присуще игровое начало. Когда Каверин показал ему свой первый рассказ, он посмотрел на него с непрони­цаемым лицом и сказал: «Нобе­левская премия обеспечена!» Представьте, юный Каверин на секунду даже поверил. Потом они стали оба смеяться. Тыня­нов любил розыгрыши, мисти­фикации, был очень артисти­чен и умело «перевоплощался» во многих людей. Когда его спросили: «Как Пушкин читал стихи?» – он тут же сообразил, что это должно было быть так: скандирование по одному сло­ву: «Погасло. Дневное. Свети­ло» – и так далее.

И, конечно, он был остёр. Его остроумие – не обидное, не оскорбительное, а точное – проявлялось не только в сати­рических характеристиках, но и в комплиментарных.

Общение с Тыняновым было удовольствием для окружаю­щих.

---

«ЛГ»-ДОСЬЕ

Владимир Иванович Новиков родился в 1948 году в Омске. Доктор филологиче­ских наук, профессор кафедры литературно-худо­жественной критики факультета журналистики МГУ. Автор книг «В. Каверин» (в соавторстве с О. Нови­ковой), «Новое зрение. Книга о Юрии Тынянове» (в соавторстве с В. Кавериным), биографий Пушкина, Блока и Высоцкого в серии «Жизнь замечательных людей», книги прозы «Любовь лингвиста», эссеи­стического «Словаря модных слов» и других.

Лауреат премий журналов «Новый мир», «Звезда», «Знамя» за прозаи­ческие и критические публикации.