Свидетели или соучастники? Репортаж с генеральной репетиции иммерсивного шоу "Вернувшиеся"

Корреспондент "ДП" сохранил рассудок на генеральной репетиции иммерсивных "Вернувшихся". Премьера — сегодня. Бесконечные коридоры, заканчивающиеся парадными залами, и крутые лестницы, ведущие в тесные каморки под самой крышей. Спальни, кладовки, кабинеты. Сквозь мистическую полутьму старого дома движутся молчаливые фигуры в белых масках. Остановить их способно лишь внезапно начавшееся действие. Это может быть диалог, разыгранный по всем правилам классического театра. А может — танец, переходящий в полную эротизма пантомиму. Все это — иммерсивное шоу "Вернувшиеся" в особняке на Дворцовой набережной. Сам себе монтажер В иммерсивном театре зритель одновременно и хозяин положения, и пленник строгих правил. С одной стороны — можешь произвольно переходить от действия к действию, трогать реквизит и бесцеремонно заглядывать через плечо актерам, пишущим секретные послания. С другой — на входе оглашается несколько правил, нарушителей которых сразу же удалит распорядитель в черной маске. Так, нужно выключить (а не перевести в авиарежим) мобильный, нельзя говорить и прикасаться к актерам. Еще советуют ходить поодиночке, даже если пришли вдвоем или в компании. Это позволяет отрешиться от реальности. Создатели рекомендуют не гнаться за сюжетом. "Ты попадаешь внутрь масштабного кино, и только то, как сам себе его смонтируешь, определяет, какой сюжет ты увидишь, — пояснила "ДП" второй режиссер шоу Ника Сафонова. — Естественно, есть общая канва, нанизанная на пьесу, текстовые сцены. Но если посмотреть, чем занимается прислуга в момент, когда наверху в столовой у господ — драма, можно узнать и почувствовать гораздо больше". В погоне за смыслом Спектакль основан на пьесе Генрика Ибсена "Привидения". В конце XIX века она считалась скандальной и порицалась за безнравственность. В наше время она не выглядит революционной: коррупция в церкви, венерические заболевания, эвтаназия. Тем не менее режиссер шоу Мигель считает, что актуальности произведение не потеряло. "Не стоит ждать банальных страшилок, да и сцены с эротическим содержанием сегодня шокируют едва ли. Но проблематика семейных взаимоотношений сквозь века не меняется. Как относиться к себе, к семье, к поступкам окружающих. Эти вопросы действительно задевают", — рассуждает он в беседе с корреспондентом "ДП". Персонажей не так уж много. Но это для обычного спектакля, когда можно окинуть взглядом всех находящихся на сцене. А здесь поневоле придется выбирать — кто больше увлечет. Фрау Хелен Алвинг — воплощение лицемерной викторианской морали и превратно понимаемого долга. Капитан Элиас Алвинг — зловещий призрак, напоминающий то тень отца Гамлета, то макбетовского Банко, то статую Командора из "Маленьких трагедий". Их сын Освальд, парадоксально сочетающий порочность, цинизм и романтичность. Служанка Регина, преображающаяся в финальной сцене. Пастор Мандерс, пытающийся скрыть слабый характер под строгостью сутаны. Устрашающий, но в то же время жалкий хромой Якоб. И многие–многие другие. У каждого — своя тайна. Истории разных персонажей — как элементы мозаики, они и вместе, и порознь. Лишь одно объединяет их безусловно: счастливых тут нет. Прячась за маской, зритель становится невольным свидетелем (или соучастником?) событий, навсегда меняющих жизни. Кто–то упрямо следует за выбранной сюжетной линией или персонажем, стремясь увидеть все происходящее. Кто–то постоянно меняет маршрут, надеясь захватить как можно больше. А кто–то следит за действием, усевшись в углу. Правильного пути нет. Что бы ты ни делал и как бы ни стремился успеть везде — все равно не получится. Создатели спектакля не без гордости говорят о том, что всего в нем более 240 сцен. И если показывать их "правильно", по порядку, то это заняло бы около 9 часов. У зрителя есть лишь 2,5 часа, чтобы определиться — сколько кусочков пазла он успеет собрать и совместить. "Пасхалки" для театралов Изначально над "Вернувшимися" вместе с Мигелем работали американские режиссеры Виктор Карина и Мия Занетти. Петербургскую версию он режиссировал уже самостоятельно. "От оригинальной версии, поставленной в Москве, это шоу отличается значительно! — говорит он. — Все происходит в абсолютно другой локации, и поэтому пришлось переработать ход спектакля, переназначить сцены, развести их заново под новое пространство. Плюс я чуть–чуть переосмыслил саму постановку и позволил себе внести другую стилистику в драматических сценах". В шоу впечатляет безупречно выверенный тайминг. Вот ты следуешь за случайно выбранным персонажем, который вроде бы бессистемно скитается по коридорам. Но вдруг за очередным поворотом — комната, где полным ходом идет действие, и персонаж входит в нее именно тогда, когда приходит время для его реплики. "Репетировали ли мы под секундомер? Да! — говорит Мигель. — Но в какой–то момент секундомер уходит, а актер держит внутренний темпоритм, опираясь на уже отточенные моменты и количество окружающих зрителей. Несколько месяцев прописывался трекинг. В какой–то момент казалось, что этот процесс бесконечен!" Не имеющие внутреннего секундомера зрители перемещаются хаотично, иногда создавая толчею у особенно интригующих сцен. Зато те, кому повезет, смогут принять участие в действии — актеры порой выхватывают кого–нибудь из толпы и на минуту–другую вовлекают в происходящее. Зрителей, которые побывали на "Безликих", шедших в Петербурге с 2017–го (это приквел к пьесе Ибсена, написанный Мией Занетти), по ходу действия ожидают приветы из прошлого и "пасхалки" — как явные, так и запрятанные глубоко. "Только ни в коем случае не надо превращать спектакль в квест!" — тут же предостерегает Ника Сафонова. Истоки жанра Считается, что первый иммерсивный спектакль был поставлен в 2011–м в Нью–Йорке театральной компанией Punchdrunk. Фантазия на тему шекспировского "Макбета" под названием Sleep no more идет до сих пор. В ней использовались приемы, которые присутствуют в большинстве современных постановок, — маски, свобода перемещений, клубок параллельных сюжетных линий, преобразованное особым образом большое помещение. На то, кто был первым в России, существует несколько точек зрения. Многие выделяют спектакль 2014–го "Норманск", поставленный по мотивам повести братьев Стругацких "Гадкие лебеди". Другие настаивают на том, что первым по–настоящему иммерсивным шоу стали "Вернувшиеся" в 2016–м. Заметными вехами стали "Черный русский" (зловещий нуар по мотивам повести "Дубровский") и "Русские сказки" в московском "Гоголь–центре". В Петербурге можно поучаствовать в нескольких постановках разного качества, которые претендуют на иммерсивность. "Задержанный" Семена Александровского — прогулка по барам ул. Рубинштейна под истории из жизни Сергея Довлатова. Скорее театрализованная экскурсия, чем спектакль. Поставленный "ОПГ Добрых дел" "Последний масон" предлагает принять участие в чем–то среднем между кутежом и шабашем в интерьерах квартиры Василия Шульгина (депутата Госдумы, принимавшего отречение Николая II). Дерзость идеи, увы, нивелируется слабым качеством театральной игры. Наконец, не стоит забывать, что еще в 2014–м художественный руководитель БДТ Андрей Могучий поставил спектакль "Алиса" с Алисой Фрейндлих в главной роли. Тут элементы интерактивности чуть–чуть не дотянули до иммерсивности. Второе действие спектакля перемещено в преображенный зрительный зал, где актеры взаимодействуют с публикой. Правда, не давая той ни свободы передвижения, ни права выбора сюжетной линии.