Вчера, 03:00

Тогда эта новость огорошила всех. Эмигранты из СССР "популярно объясняли" Тарковскому, что сейчас к нему отношение как к режиссеру, который приехал работать над советско-итальянским фильмом, а потом он будет просто "одним из множества" в эмигрантской среде. Официальная советская реакция была простой и быстрой: фильмы Тарковского убрали из проката, его имя публично не упоминали.

Тарковский не раз объяснял свое решение стать невозвращенцем, но никогда не говорил о политике и не сетовал на непонимание своих фильмов зрителями. В одном из радиоинтервью даже подчеркнул: "Такой публики, как в Советском Союзе, нет нигде. Но не сложилась жизнь там! Терпеть дальше не было сил". Что же он терпел? В мягкой формулировке – неприязнь чиновников Госкино СССР.

 

Первый фильм Тарковского "Иваново детство" (1962) получил "Золотого льва" в Венеции и клеймо "пацифистского" на родине. Второй, "Андрей Рублев" (1967), взял премию международной критики на Каннском фестивале, а в СССР был раскритикован за "антиисторизм" и убран из проката на шесть лет. Удачей можно назвать "Солярис" (1972), который, наконец, принес хорошие кассовые сборы в советских кинотеатрах, а еще Гран-при в Каннах. Четвертый фильм, "Зеркало" (1974) – тоже с международной наградой, был осужден Госкино как "непонятный" и "немассовый" и шел в ограниченном прокате. В 1979-м появился "Сталкер": на весь Советский Союз было изготовлено всего 196 копий фильма, а через год его по достоинству оценили на Каннском фестивале.

Бесконечные придирки советской цензуры, требования то переснять, то сократить, урезания бюджетов фильмов – все это приходилось терпеть вместе с постоянным безденежьем. Тарковский годами был фактически без работы, в то время как хотел работать непрерывно. Пять полнометражных картин, которые ему дали снять за 20 лет на родном "Мосфильме", это не то, о чем он мечтал.

Между тем авторский кинематограф Тарковского – интеллектуальный, исповедальный, в точном смысле художественный – вызывал большой интерес в Европе. Режиссера звали на съемки в Великобританию, Швецию, Францию, наконец, возник совместный с итальянским телевидением проект: фильм "Ностальгия". В 1980-м Тарковский отправился выбирать итальянскую натуру. У него был верный друг – писатель Тонино Гуэрра. Сценарист фильмов Антониони и Феллини стал и сценаристом Тарковского.

Съемки "Ностальгии" начались в 1982-м. Тарковский уезжал на них совершенно законно по договору между итальянской компанией РАИ и "Совэкспортфильмом". В тот же год написал первое письмо в соответствующую советскую инстанцию, чтобы ему разрешили остаться в Италии для работы на три года. "Ностальгия" вышла в 1983-м, взяла приз в Каннах – Тарковский продолжал слать письма-просьбы. Прошел еще один год, ответа не было. Зато уже было ощущение свободы творчества. И тогда он объявил решение остаться, еще не зная о своей смертельной болезни.

За прошедшие 35 лет жизнь так переменилась, что в поступке Андрея Тарковского трудно увидеть риск и смелость. Как и поверить в то, что Тарковский не всегда был "признанным классиком российского кинематографа", как теперь говорится. Вспоминая событие 1984 года в Милане, историк кино Наум Клейман замечает:

 

"Это было субъективное решение, и Тарковский имел на него право. Теперь, к счастью, право человека жить там, где он считает нужным, признано нашей Конституцией, а советское правило быть прикованным к стране, в которой ты прописан, – вещь устаревшая. Другой вопрос – оправдались ли надежды Тарковского. В каком-то смысле – да, в каком-то – нет. Дома он мог сделать гораздо больше, если бы обстоятельства были немножко лучше. Если бы его, бедного, не гнобили так, как его гнобили, хотя он имел абсолютные основания считаться советским художником. Конечно, то, что он создал в Европе, уступает тому, что он создал у нас, но это – несчастье творчества почти всех эмигрантов. К тому же, Тарковский очень быстро ушел из жизни, и это уже беда".