«Почувствовал, что едет крыша». Михаил Веллер о книгах, цензуре и политике

Произведения и высказывания писателя и философа Михаила Веллера часто вызывают неоднозначную реакцию в обществе. Чтобы донести свою точку зрения на ряд вещей до своих читателей, Веллер встретился с поклонниками в рамках акции «Литературный пикник», организованной книготорговой сетью «Буквоед». За полтора часа диалога с читателями автор рассказал о своем взгляде на современную литературу и цензуру, представил свою новую книгу «Бомж» и пофантазировал о законах, которые издал бы, если был главой государства.

О литературе

- В детстве я, подобно многим, любил читать рассказы Николая Носова из его сборника «Мы с Мишкой». Раньше они выходили под названием «Мишкина каша». Там есть такая фраза: «Нечего тут на людей наговаривать, - сказал я Мишке. – Ты лучше думай, как мы кастрюлю из колодца доставать будем». Мне кажется, имелось в виду неоднозначное структурирование социума.

Современных авторов, которых я люблю, вы все знаете: их книги стоят на полках больших магазинов. Полтора-два десятка имен везде фигурируют. К этим, хорошо известным авторам, я прибавил бы только замечательного петербургского писателя Александра Покровского, автора книги «Расстрелять», «Расстрелять-2» и ряда других. Также я добавил бы к этому списку книги уже покойного Мориса Симашко, который всю жизнь прожил в Алма-Ате. После него остались романы «Маздак» и «Искупление дабира» и повесть «Емшан».

О цензуре

- Я думаю, что публичный мат в смешанной аудитории, где находятся мужчины, женщины и дети, абсолютно недопустим. Табуированные слова работают джокерами: они могут означать абсолютно все и понятны как отправителю, так и адресату. При помощи двух-трех слов люди понимают друг друга за полсекунды. Если лишить эти слова запрета, они лишатся смысла. Что касается употребления этих слов в театре и кино – лично я против. В литературе чуть-чуть иначе. В жизни существуют ситуации, которые нельзя адекватно выразить другими словами, иногда такие слова необходимы. Можно сказать: «Зачем же вы, товарищ сержант, капнули мне на голову расплавленным оловом?» Но это будет уже другой смысл. Чтение книги – акт непубличный, интимный. Некоторые читают книги в туалете: зачем терять время зря? Когда человек один на один с книгой, это то же самое, если бы он матерился про себя. А что он делает про себя – это уже его личное дело.

Что ни делает дурак, все он делает не так. Когда только ввели ограничение по возрасту, лимитирование, у меня как раз должен был состояться концерт в зале Филармонии. Мне сказали, надо указать возраст – любые цифры. Я ответил, чтобы написали «0 +», так и сделали. В следующий раз они уже писали «12 +», хотя во всем, что я говорил со сцены, не было абсолютно ничего, чего бы нельзя было сказать даже младенцу. По-моему, это очередная дурь, которую придется терпеть, пока она не исчезнет сама.

О политике

- Если бы я стал главой государства, первое, что нужно было бы сделать – это обеспечить свою безопасность, чтобы никто не смел покуситься. Это знали все государи во все времена. Второй закон должен быть направлен на усыпление бдительности власть имущих. Сталин прекрасно владел этим приемом. Приглашал человека к себе, приобнимал за плечи, сажал за стол, наливал ему тарелку супа. Человек уезжал окрыленным, а через два часа его арестовывали.

Другие законы были бы совершенно понятными. Главное, чтобы законодательная реформа не вызвала гражданскую войну. Должна быть справедливая налоговая система, которая стимулирует экономику, а не наоборот. То, что ресурсы, должны принадлежать всем в равной мере, не подвергается никаким сомнениям. Приватизация была способом разграбить страну. Никто не сможет объяснить мне, почему угонять сотни миллиардов долларов за границу и вкладывать их в экономику Америки – это экономически оправдано.

О книге «Бомж»

- Началось все с того, что я в течение недели каждый вечер смотрел ток-шоу и новости и почувствовал, что у меня едет крыша. Я ощутил физическую тошноту. Стала маячить первая фраза книги. А кого может тошнить хуже всех? Человека, которому ничего не светит, сломанного, опустившегося, «человека дна». В горьковском «На дне» оно было совсем иначе. Сейчас все прозаичней, грубее и ближе к нам. Несчастных бездомных людей можно жалеть, помогать им, но когда бездомный заходит в автобус, и люди ощущают неприятный исходящий от него запах, из автобуса выходят все. Любовь подвергается испытанию, потому что на расстоянии любить легче.

Когда ты влезаешь внутрь, вспоминаешь, кого ты встречал, видел, как эти люди оказались на дне. В книге я вспоминал, как я познакомился с создателем пирамиды «Хапер инвест». Молодого человека, который в 21 год создал свою компанию, потом пустили по ветру. К 30 годам он работал санитаром в морге. Он не стал бомжом, но потерял вкус к карьере, сел на «социалку»: получает минимальные деньги, но не делает ничего. Он ездит на велосипеде, веселый, загорелый и в гробу видал всех.

Гораздо более горестная история – о тетке, которая торговала возле перехода метро воблой. Ей было 56, но на вид – 70. Она была ведущим сотрудником Политехнического института, кандидатом наук. Потом кончилось финансирование, не стало работы, а в ее возрасте на новую работу не брали. Такому человеку можно только посочувствовать: она не виновата, что теперь стоит у перехода без передних зубов и торгует воблой, а если появляется копейка, она чем-то захмеляется, потому что жизнь беспросветна.

Вспомнил одного отставного полицейского, который стал спиваться после увольнения из органов. У него в голове плохо совмещались две истины – о том, что это сволочная система, но одновременно нужно истреблять людей, которые недовольны системой. Но он и сам недоволен системой: она его выкинула. Примерно так устроена моя книга.