Развод из-за туалетной бумаги

Берик и Майра* поженились по большой любви, а через четверть века после свадьбы разводились даже не ненавидящие друг друга, а преисполненные взаимного равнодушия люди.

«Я превратилась для него в пустое место»

С Майрой мы встретились в Москве, в Библиотеке имени Ленина. Истосковавшись по землякам, я страшно обрадовалась, когда в буфете ко мне подошла молодая женщина-казашка. Мы часа два проболтали, потом сдали книги и направились ко мне домой — в общежитие Института молодежи (сейчас — Российский гуманитарный университет), где я получала второе высшее образование. Майра, аспирантка-языковед из Семипалатинска, снимала угол в каком-то подмосковном поселке.

Потом мы стали встречаться каждый день. Отзанимавшись в библиотеке, вместе ходили на концерты, спектакли, ездили в гости к землякам. Благодаря ей дипломную я написала и раньше, и лучше всех.

Когда муж Майры взял отпуск, чтобы приехать вместе с 10-летним сыном на весенние каникулы в Москву, я сняла для семьи своей новой подруги комнату в нашем общежитии. Берик, майор полиции, произвел очень хорошее впечатление. Начитанность, хорошо поставленная речь (у него прямо на лбу было написано, что он оба вуза — филфак пединститута и Высшую школу милиции — закончил с отличием), мягкость и интеллигентность как-то очень не вязались с должностью начальника уголовного розыска, имеющего дело с отъявленными преступниками. Свою жену Берик обожал, любовь к ней была такой же чистой, как и 11 лет назад, когда они поженились, ее интересы, чувствовалось, были для него важнее, чем собственные. Не обремененная в ту пору семьей, я воспринимала как само собой разумеющееся то, что не только воспитанием, но и уходом за малолетним сынишкой, пока жена училась в Москве, занимается он сам. Прошло не так много лет (года три-четыре), когда я позвонила Майре, чтобы поздравить с Новым годом. Шутливая реплика: «Надеюсь, ты и сейчас для своего мужа самая лучшая женщина в мире?» — вызвала совсем не ту реакцию, что я ожидала. В голосе подруги звучала даже не злость, а злоба при упоминании имени мужа. Когда она сообщила, что он совсем не приносит домой зарплату, а она в отместку убрала из ванной мыло, из туалета — туалетную бумагу, что детей старается накормить до его прихода домой, я не верила своим ушам! Ведь раньше, когда она училась в аспирантуре, он, получив зарплату, первым делом мчался на почту, чтобы отослать деньги жене. А она продолжала: «Представляешь, мы недавно вместе пошли на базар. Там я увидела теплый свитер для сына, но денег уже не было, и я попросила их у Берика. Он дал, а через несколько дней спросил: «Когда вернешь долг?»

Прошло еще несколько лет. Семья моей подруги переехала в другой город. Когда я в один из приездов навестила их, то увидела внешне благополучное семейство. Берик был все таким же блистательным рассказчиком и радушным хозяином, Майра преподавала в университете и образцово вела хозяйство. Сын уже был студентом, дочь заканчивала школу. А вечером, когда мы с ней остались на кухне вдвоем, призналась, что семейная жизнь идет под откос: «Он равнодушен ко мне, уж лучше бы бил или ругался со мной». Еще в один из приездов я увидела ее очень постаревшей. И было отчего: через несколько минут услышала новость, от которой едва не свалилась со стула. Оказывается, Берик заложил ради друга-бизнесмена квартиру в банке, деньги тот вовремя не вернул, и теперь их единственное жилье вот-вот выставят на аукцион. Тут уж и я воспылала почти ненавистью к мужу подруги.

Забегая вперед, скажу, что история с квартирой имела относительно благополучный исход. Деньги все-таки в последний момент были внесены, а Берик и Майра, прожив под одной

крышей почти четверть века, расстались навсегда. Теперь подруга наслаждается жизнью, где не нужно стирать и гладить рубашки мужу, готовить обеды и ужины, и, кажется, ни о чем не жалеет. А у Берика новая семья, где подрастает сынок, родившийся еще тогда, когда он был в браке с моей подругой. Меня же все эти годы мучил вопрос: как же в одном и том же человеке уживаются благородство и мелкодушие, граничащее с подлостью? И вот, когда однажды Берик позвонил мне, чтобы попросить написать про отца-фронтовика, представился случай выслушать и его версию.

«Меня определили в «стойло»

Охлаждение начиналось постепенно. Первые 10—12 лет мои чувства к ней были настолько пылкими, что я все эти годы чувствовал себя молодоженом. Каждый раз, возвращаясь с работы домой, где меня ждала любимая женщина, я словно окунался в весну. Когда она поступила в аспирантуру, встал вопрос: с кем оставить детей? Младшую согласились забрать к себе на время ее родители, а как быть со старшим? Мои родители, с которыми моя жена изначально не нашла общего языка, категорически отказались взваливать на себя уход за внуком. Я в ту пору занимал должность старшего оперуполномоченного по особо важным делам уголовного розыска. То есть моя работа предполагала бесконечные разъезды по области в поисках преступников, но мне и в голову не приходило заявить жене: «Не езжай». Сказал, что справлюсь, и как мог справлялся. А когда уезжал в командировки, за малышом приглядывала соседка Мария Васильевна. Когда жена уехала учиться в аспирантуру, Ерлан, наш старший, пошел в первый класс, а когда она вернулась, учился уже в пятом классе. То, что жизнь врозь наложила свой отпечаток, я почувствовал очень скоро. Первая размолвка произошла, когда без меня — меня просто поставили перед фактом — решили отпраздновать успешную защиту диссертации в доме ее родителей, хотя раньше мы с ней мечтали отметить это событие в нашем с ней доме. Осознавать, что у самого финиша ты оказался как бы ни при чем, было так обидно, что я отказался ехать на семейный праздник.

Другой принципиальный вопрос, очень задевший меня за живое, наша, вернее, принадлежавшая моему брату машина была присвоена ее братьями. Больше всего меня потрясла незаконность провернутой операции — это было сделано с помощью знакомого начальника полиции. Когда я решил поговорить с женой о возвращении имущества его законному владельцу, она заявила, что ее братья, мол, только-только становятся на ноги и что если я еще раз подниму этот вопрос, то она готова развестись со мной. Возможно, она это сказала сгоряча, тем не менее эти слова были озвучены! Меня как в холодную воду окунули: оказывается, благополучие братьев ей дороже, чем близкие, доверительные отношения с мужем! Почему-то вдруг вспомнилось, как в московском метро у нее украли стипендию. Услышав по телефону ее плач, я тут же кинулся на почту, чтобы отправить ей все деньги, которые имелись в доме, и мы с сыном месяц сидели на хлебе и воде. Так мы и стали отдаляться друг от друга. Скоро моей спальней стала гостиная с телевизором и диваном, а душевное тепло, которого мне стало так не хватать, я нашел в другом месте.

А потом началось: «Ты приносишь мало денег домой, отдаешь часть зарплаты родителям...» Кстати, когда она закончила аспирантуру и вернулась домой, страна уже развалилась. Наши с ней сверстники, пока мы жили врозь, набрав кредитов, которые можно было не возвращать, обогнали нас в материальном плане. Она, глядя на них, говорила, что ей хочется выть от того, что мы остались в аутсайдерах. «У нас с тобой ничего нет, кроме работы», — упрекала она меня.

Мне все больше стало казаться, что я ей не нужен. Когда отчуждение стало совсем явным, я без сожаления перевелся в другой город. Там я встал в очередь на получение жилья от МВД. Жена тем временем, продав квартиру в Семее, купила жилье

уже по моему новому месту работы. Чтобы меня не сняли с очереди, мне нужно было, чтобы квартира числилась за кем-нибудь из родственников. Когда я попросил оформить ее на мою сестру, жена усмотрела в этом подвох и опять же, не согласуя со мной, оформила на себя. И мне, естественно, из Государственного жилого фонда квартиру получить не удалось.

К тому времени я неожиданно вновь стал отцом — у меня родился сын от другой женщины. И мне нужно было обеспечить их хоть какой-нибудь крышей. Пытаясь заработать какие-то деньги на первоначальный взнос, я уговорил сына поставить квартиру в залог. Деньги я отдал другу, а тот должен был вернуть их мне с процентами. Когда жена узнала об этом, разразился большой скандал. Эта эпопея длилась с октября 2003 года до начала августа 2005-го. За это время квартиру неоднократно пытались выставить на аукцион, но каждый раз мне удавалось доказать, что это преждевременно.

1 августа 2005 года я уезжал в командировку. За день до этого был поставлен ультиматум: «Если не вернешь деньги, можешь домой не возвращаться». Когда пришел домой накануне отъезда, в дверь был врезан дополнительный замок. Дождавшись утра, позвонил сыну. Попросил его открыть дверь, забрал вещи первой необходимости и, положив ключ на стол, сказал, что условия ультиматума я не выполнил, следовательно, больше не вернусь.

Тот человек, который брал деньги, вернул долг позже условленного срока на три дня — 3 августа, а 4-го она понесла заявление на развод. Боясь, что я буду претендовать на жилплощадь, жена утверждала в суде, что мы не живем вместе с 2001 года и общего хозяйства, соответственно, не ведем. То, что в 2003 году, посадив меня на кредит, она приобрела еще и комнату в приватизированном общежитии, упомянуто вообще не было. По закону я, конечно, мог рассчитывать на четвертую часть квартиры, но она заявила, что добровольно ничего не отдаст. И добавила: «На меня ничего не оформлено, судиться будешь с сыном». А на моего друга, ради которого я закладывал квартиру, она, используя взятую с него расписку, подала в суд за просроченные три дня. И он вынужден был отдать ей проценты, на которые я так рассчитывал.

При расставании моя бывшая сказала, что она такая же стерва, как и все женщины. А ведь сначала пыталась казаться благородной. Говорила, давай разменяем квартиру и расстанемся по-хорошему.

Из органов я ушел на пенсию в звании полковника и без крыши над головой. Единственная привилегия — меня восстановили в очередности на право получения жилья по госпрограмме. Квартиру я получил через год, и она, кстати, тоже получила ее, когда по моему настоянию сделала отчуждение квартиры в пользу сына и у нее возникло право очередности. Вот так некогда большая любовь переродилась в равнодушие. После моего ухода дочь стала все чаще вступать в конфликты с матерью, говоря, что она поступила со мной несправедливо, а потом и вовсе ушла жить к своему парню. А воспитанный мною сын, тот самый смешной малыш, с которым мы когда-то вдвоем драили квартиру к приезду мамы, успешно делает карьеру в иностранной компании, но до сих пор не женат, хотя ему уже 30.

А впрочем, все, что я сказал, не столь важно. Просто моя бывшая, не считаясь со мной, долго и упорно создавала такую семью, в которой мне не захотелось жить. Моя индивидуальность протестовала «стойлу», в котором я должен был находиться. В конце концов, мне, как мужчине, нужно было определиться, с какой из женщин прожить остаток жизни.