Пермь в столыпинском галстуке. Часть 16: Без царя в голове
В один из майских дней 1907 года в волчок одиночной камеры нового корпуса пермской губернской тюрьмы сначала тонкой струйкой, а затем всё более густыми клубами стал выходить наружу белый дым. Хотя здание предназначалось для содержания женщин-арестанток, из-за нехватки мест в тюрьме в нём с некоторых пор сидели мужчины. В загоревшейся одиночке находился следственный арестант Василий Сивков (он же Михаил Стольников) — ближайший соратник и дальний родственник Александра Лбова, лесные братья которого как раз в это время доставляли уйму хлопот властям.
Заключённые в ближайших камерах только что закончили пить свой полуденный чай и, почувствовав запах гари, вышли в коридор посмотреть, в чём дело . Дым быстро распространялся по этажу. Надзиратель, увидев это, ушёл с поста и направился в тюремную контору за ключом (ключи от одиночек были под особым контролем), а запаниковавшие арестанты бросились к ушату с водой, который обычно стоял в коридоре, но он был пуст. Стояло только железное ведро с горячей водой, предназначенное для мытья полов. Испуганные заключённые стали сквозь решётки в окнах кричать и звать на помощь. Увидев в окне одного из помощников начальника тюрьмы, медленно шедшего из конторы, они стали торопить его, но услышали в ответ презрительное: «Подождёте!» Оказалось, что ключа нет, его забрал старший надзиратель, убывший инспектировать тюремный огород. Беспокойство внутри корпуса нарастало.
Наконец, спустя довольно значительное время, в здание вошли представители администрация тюрьмы во главе с самим начальником и спешно начали водворять всех заключённых на места. Вскоре появился долгожданный ключ и было начато вскрытие одиночки. Дверь отворили, из неё, получив свободу, волной повалил дым. По команде начальника в камеру ворвались и.о. младшего помощника начальника тюрьмы, один старший и два младших надзирателя. Стольников лежал на полу, но услышав скрежет замка, вскочил на ноги. Едва вошедший помощник тут же получил мощный удар кулаком в лицо, от чего изо рта у него хлынула кровь. Не растерявшись, он успел огреть нападавшего ведром с водой (по другим данным — тазом), которое было у него в руке, и отскочить в сторону. Сквозь дым едва было видно, как заключённый мечется по камере и размахивает руками, очевидно, пытаясь ударить ещё кого-нибудь из тюремщиков. Улучив момент, трое надзирателей набросились на него. Арестант отчаянно сопротивлялся, однако силы были не равны и тюремщики с трудом, но всё же повалили его сначала на койку, а затем на пол, где он и был ими связан. Находившийся в коридоре начальник тюрьмы, предусмотрительно приказал им снять револьверы и остаться без оружия, иначе в пылу схватки они бы непременно застрелили Стольникова, а так заключённый отделался синяками и ссадинами. Поскольку возмутитель спокойствия оказался невероятно силён и его кое-как удерживали, пришлось надеть на него смирительную рубашку, которые на всякий случай имелись в тюрьме и, кроме того, в профилактических целях облить холодной водой. В таком виде на глазах у соседей по тюрьме, которые подглядывали в волчки камер, его и отправили в карцер.
При последующем осмотре камеры выяснилось, что заключённый поджёг веник, предназначенный для её уборки, предварительно насыпав на него сахар, чем и объяснялось большое количество белого дыма. Когда дверь открыли, кое-где уже тлел деревянный настил. Огонь, к счастью, быстро удалось потушить водой из ведра. В ходе дальнейшего разбирательства выяснилось, что спички у Стольникова имелись на законных основаниях. Тем, кто не был замечен в нарушениях, начальник тюрьмы В. Гумберт за хорошее поведение разрешил курить в камерах. Ввиду того, что арестант атаковал первым, побои, нанесённые ему надзирателями, посчитали следствием естественной самообороны, но медицинское освидетельствование всё же назначили.
Когда Стольников впервые попал в поле зрения полиции точно неизвестно, как нет никакой ясности и с тем, когда он стал революционером и членом РСДРП. Однако в архивах сохранились сведения о том, что ещё в октябре 1905 года он привлекался судебным следователем по делу об изнасиловании, не вполне ясно в качестве обвиняемого или свидетеля. Как член нелегальной партии, интерес полиции к своей личности он мог связать с совершенно другими обстоятельствами. Поэтому когда к нему явились стражники, он оказал им вооружённое сопротивление, ранив одного в живот, а другого в руку, после чего скрылся. У полиции имелись свидетельские показания о том, что во время декабрьских событий в Мотовилихе он был в рядах милиции, совместной боевой дружине социал-демократов и социалистов-революционеров, и после поражения восстания вновь исчез. Примерно тогда же ушёл в лес и его родственник Лбов.
До середины весны они оба пропали из поля зрения полиции и появились в агентурных сводках только в связи с попыткой экспроприации денег у сборщика винной монополии Орлова. Из тогдашней периодики и более поздних воспоминаний старых революционеров можно узнать о том, что Лбов и Стольников не теряли в это время связи с мотовилихинскими и пермскими социал-демократами. К ним в лес приходили гости, иногда их число доходило до трёх десятков человек. Весной 1906 года Лбов со Стольниковым посещали массовки, на которых выступал Я. Свердлов. Еду и тёплые вещи они получали от родных, а социал-демократы в это время собирали в их пользу деньги среди рабочих.
Приблизительно в начале мая того же года Лбов и Стольников приобрели своё первое оружие и, вероятно, опробовали его в деле. Во всяком случае, в одном из полицейских рапортов есть довольно красноречивая запись, которая заставляет так думать:
«5 сего Мая на окраине селения Мотовилихинскаго завода, из леса, было произведено 3 выстрела в обывателя Николая Ширяева, который ранен в руку. Ширяев вызвался свидетелем и дал объяснения, что Лбов строил баррикады и в стрелявших опознаны Лбов и Стольников».
Детали дальнейших событий смутны. В документах правоохранительных органов указывалось, что первое время никаких сведений о том, чем занимаются и где скрываются эти двое с товарищами, у полиции не было, т. к. «они ничем своего присутствия не проявляли». Всё это время их никто специально не искал. Экспроприации и нападения на полицейских, совершались в этот период, по-видимому, в основном боевиками партийных дружин, другими революционерами, перешедшими на нелегальное положение, и просто рабочими, «лесники», как тогда называли Лбова со Столиниковым и скрывавшихся с ними в лесу, лишь предоставляли им ночлег и оказывали иное содействие.
Однако приближалось разбирательство в суде дела о вооружённом восстании в Мотовилихе в декабре 1905 года. Властям был нужен громкий процесс и в сентябре пресловутый Чёрт, помощник мотовилихинского пристава Сигизмунд Косецкий, завёл дело «О розыскании Александра Лбова». Вскоре не в меру ретивого поляка убили боевики РСДРП, что привело к роспуску партийным комитетом их дружины. Результатом этого стал временный уход части несогласных с решением руководства дружинников в лес ко Лбову.
Сближение «лесников» с партийными боевиками началось ещё до этого. С некоторого момента дружинники стали привлекать их к своим операциям, вероятно, в какой-то форме они участвовали в одном из осенних нападений на склад «Товарищества братьев Нобель», а возможно, даже и в августовской экспроприации у заведующего лесозаготовками Пермских пушечных заводов в деревне Дивья. Ничего удивительного, что с конца сентября 1906 года в Мотовилихе и её окрестностях начались массовые облавы на них с привлечением воинских подразделений. Но эти масштабные меры не давали никакого эффекта. Тогда пермский исправник Антон Правохенский прибег к так называемым задержаниям «в порядке охраны». Родственники Лбова и Стольникова в Мотовилихе и Усть-Сылве, более 50 человек, для кого пособники, для кого невинные люди, намеренно были подвергнуты административному аресту, чтобы выманить «лесников» из их логова. Этот приём напоминал те, что использовала русская императорская армия во время Кавказской войны, когда для усмирения мятежных селений брались так называемые аманаты, т. е. заложники. Содержали задержанных родственников строго, склоняли к сотрудничеству с властями, но без особого успеха. Часть арестованных подверглась за это насилию и унижениям. Через некоторое время, не получив результата, власти вынуждены были всех их отпустить.
В январе 1907 года в Пермь приехали боевики из Петербурга во главе с Дмитрием Савельевым — Сибиряком и примкнули к Лбову. После полазнинской экспроприации, организованной ими совместно, губернские власти сильно встревожились. Попытки арестовать экспроприаторов поначалу приносили значительные потери и незначительный успех, но в конце концов полиции с большим трудом удалось схватить Сибиряка. Остальные же боевики были этим деморализованы и стремились затаиться на время.
В конце февраля агентурным путём были получены сведения о том, что один из раненых экспроприаторов скрывается в Перми в слесарной мастерской на Екатерининской улице. Власти знали, что недавно, когда полиция в очередной раз пыталась арестовать злоумышленников в Малой Язовой, Стольников участвовал в перестрелке, унёсшей жизни помощника пристава и городового и предполагала, что это он. В мастерскую полицмейстером был послан наряд, который задержал там человека назвавшегося казанским мещанином Василием Сивковым. По всем приметам он соответствовал описанию Михаила Стольникова, кроме того, у него была забинтована левая рука.
Поскольку задержанный проходил сразу по нескольким делам и считался особо опасным, его поместили в одиночную камеру. События последних полутора лет, несомненно, стали для него большим нервным потрясением. Примерно через два месяца после ареста Стольникова, заключённые из других камер на прогулках стали обращать внимание, что он как-то странно стал разговаривать, обрывать фразы, перескакивать с одного на другое, его речь стала какой-то бессвязной. Вскоре, он стал замыкаться в себе и перестал выходить на прогулки.
Администрация подозревала, что он симулирует психическое заболевание. Политические заключённые нередко такое практиковали и часто вполне успешно, достаточно вспомнить таких известных террористов, как Камо или Евстолия Рогозинникова. Один из помощников начальника тюрьмы, зная такие примеры, угрожал посадить симулянта в карцер до тех пор, пока он не перестанет чудить.
Ночью накануне поджога камеры Стольников постоянно гасил лампу, чего по тюремным правилам делать было категорически нельзя, т. к. надзиратели в волчок всегда должны были видеть, что происходит внутри. Он очень сердился, когда её снова зажигали и жаловался соседям, что может чувствовать себя вполне раскованно только в темноте. После попытки самосожжения его мокрого, чтобы даже при большом желании не смог поджечь себя вновь, посадили в тёмный и холодный карцер на 12 часов.
В течение суток после этого врач осматривал Стольникова дважды, помимо синяков и ссадин, он пытался зафиксировать и его психическое состояние, но определённого ответа о том каково оно, дать не смог. Зрачки заключённого реагировали на свет нормально, улыбался он осмысленно, однако ответы на вопросы давал несвязные, смысл их был труден для понимания. В итоге медик посчитал Стольникова скорее нормальным, чем больным, тем более что ранее признаков психического расстройства у арестанта не обнаруживалось. Однако поджигатель на всякий случай был помещён под особое наблюдение и изолирован от остальных заключённых.
Всё лето до осени Стольников просидел в тюрьме, к этому времени выяснилось, что по одному из трёх дел против него недостаточно улик, при этом признаки сумасшествия у него нарастали. Спустя некоторое время его выпустили на свободу, т. к. стало очевидным, что невменяемого человека судить нельзя. Прожил Стольников после этого недолго. Точная дата его смерти неизвестна, считается, что он умер ещё до 1917 года.
К двадцатилетию первой русской революции штатный фельетонист пермской окружной газеты «Звезда», работавший под псевдонимом Аркадий Гайдар, написал повесть «Жизнь ни во что (Лбовщина)», в которой, пусть и на вторых ролях, нашлось место и немногословному соратнику Лбова. В газетном варианте и первом книжном издании он фигурировал под фамилией Стрельников, но в следующей редакции уже выступал под своей собственной.
Психические заболевания среди заключённых тюрем Пермской губернии были не так уж редки, но всё же являлись единичными, куда чаще места не столь отдалённые посещали другие гости: цинга, холера, дизентерия, тиф...