Пьер Ришар: «У русских настоящий культ телохранителей»

Пьер Ришар выпустил в издательстве Фламмарион воспоминания, озаглавив их по названию одного из своих фильмов «Я ничего не знаю, но все скажу». Книга представляет собой сборник бесед легендарного французского актера с его биографом музыкантом, кинодокументалистом и журналистом Жереми Эмбером.

Выход мемуаров приурочен к завершению гастролей моноспектакля «Пьер Ришар III», с которым актер в течение года выступал во Франции, Бельгии и Швейцарии. 

Предисловие написал близкий друг «высокого блондина в черном ботинке» Жерар Депардье. «Партнером Пьера быть легко: достаточно идти за ним и играть, как это делают с ребенком, — говорит Депардье, называющий Ришара братом. — Он совсем не комик, а трагик, который скрывается под маской юмора. Таким был и Луи де Фюнес». 

Первым Пьера запечатлел на пленку его дядя. Он снял, как четырехлетний малыш забирается на стол и допивает вино из бокалов после ухода гостей. В семье эти кадры пользовались бешеным успехом. Тем не менее родные были категорически против того, чтобы Пьер, отпрыск аристократического рода Дефей, подался в комедианты. 

Не желая ссориться с родителями, Пьер, за неимением определенных склонностей, окончил курсы массажистов. Открыл кабинет в двухкомнатной квартирке, где в тот момент жил с женой. Чтобы привлечь клиентов, в приемной постоянно дежурил приятель Пьера, начинающий актер Виктор Лану. В ожидании пациентов они репетировали свои скетчи. Карьера массажиста закончилась после того, как Ришару и Лану предложили выступать в парижском кабаре «Эклюз». Там дебютировали многие артисты и певцы — Марсель Марсо, Жак Брель, Барбара, Филипп Нуаре, Серж Лама.

Именно Ришар, уже будучи звездой, предложил режиссеру Франсису Веберу пригласить Депардье на роль в фильме «Невезучие». Так родился один из самых успешных тандемов французского кинематографа. 

Пьер вспоминает, как вместе с Жераром «зажигал» на фешенебельном курорте Куршевель. Во время одного из загулов они влетели на снегоходе прямо на танцплощадку ночного клуба. 

Конечно, лучшие фильмы остались в прошлом, вздыхает Пьер: «Теперь мне предлагают только роли стариков. И еще хорошо, если я не отдаю концы в самом начале фильма. Мне это ужасно надоело». Зато он по-прежнему выступает в спектаклях, вспоминая молодость. Для него это лучшее лекарство против возраста. 

«Как прекрасна жизнь, — заключает свое повествование 80-летний Ришар, — но, черт побери, как же она коротка! Мне так и не хватило времени осуществить ни единой мечты — стать Тарзаном, Роджером Федерером, Артюром Рембо (главным образом, из-за отсутствия таланта), Че Геварой (видимо, недоставало смелости)». 

Несколько лет назад Пьер Ришар сочинил шутливую автоэпитафию: «Если он и не был гениальным комедиантом, то, по крайней мере, гениально убедил всех в том, что он актер. Всю жизнь он занимался тем, что выдавал себя за кого-то другого». 

Издательство «Фламмарион» эксклюзивно предоставило нашей газете право на публикацию фрагментов книги. Мы выбрали главу «Пьер Ришар — икона в России».

— Пьер, известно ли во Франции, что в России ты считаешься настоящим идолом?

— Постой, не стоит употреблять столь громких слов, ты меня смущаешь. Никакой я не идол!

— Хорошо, не буду. Но как бы ты тогда выразил это сам?

— Меня считают иконой.

— А в чем разница?

— Икона — это более по-христиански.

— Твое смирение поражает... А правда ли, что одна из зрительниц в Киеве...

— Кто тебе рассказал?

— Ты.

— Тогда ладно, но хочу тебе заметить, что Киев — это не Россия.

— Да это же одно и то же.

— Ну, будет тебе, не говори так, они до конца дней мне этого не простят!

— Могу продолжить? Так вот, эта зрительница, увидев тебя на пресс-конференции, на следующий день заявила журналистам: «Воистину, Иисус среди нас».

— Неужели так и сказала?

— По крайней мере, ты так передал мне ее слова...

— Да, точно, обстоятельства сыграли мне на руку.

— Какие?

— Накануне у нее прошел артрит. Но, если честно, не думаю, что как-то причастен к ее выздоровлению.

— Жаль, у меня как раз разболелось колено... Но, по сути, это объясняет, почему русские тебя так любят.

— Повторяю, она была украинкой.

— Какая разница. Тебя обожает весь бывший Советский Союз. Я прочел в одном из журналов, что картину «Он начинает сердиться...» посмотрели 140 миллионов человек. Столько же собрали «Невезучие».

— Но Советский Союз огромен. К тому же у них был не столь богатый выбор. В СССР показывали не так уж много американских фильмов.

— Тем не менее такая популярность поражает!

— Однажды ночью мы с моим переводчиком оказались на Красной площади, так три бабушки бросились ко мне и сквозь слезы начали рассказывать, что я был для них лучиком света, озарявшим темный туннель их молодости... Я был очень тронут и слегка смущен их признанием. Ведь тогда меня впервые назвали лучиком света.

— В самом деле...

— Спасибо, Жереми... Знаешь, первый раз я попал в Москву вместе с группой известных французских актеров и режиссеров. Мы приехали в воскресенье и решили посетить могилу Чехова. Когда мы на автобусе подъехали к ограде, привратница объяснила нашему шоферу, что сегодня кладбище закрыто для посетителей. Но затем, когда они вместе подошли к автобусу, она через стекло узнала меня и попросила шофера, чтобы я вышел. Слегка ошарашенный, я подошел к ним, она поцеловала мне руки, обняла меня со слезами на глазах (русские вообще очень часто плачут, причем переходят от слез к смеху почти незаметно). Специально для меня и моих друзей она решила открыть ворота.

Жан-Жак Анно, который очень хорошо ко мне относился, прошептал мне на ухо: «Надо же, ничего себе...» С тех пор я привык, что для меня открыты все двери — музеев (даже если у них выходной), ресторанов (даже если нет свободных мест), таможни (хотя я никогда ее не прохожу, лимузин ждет меня прямо у трапа самолета). Думаю, не стоит рассказывать обо всех привилегиях, которые мне полагаются. 

— Напротив, это было бы очень полезно, потому как такое поклонение потрясает. Я давно тебя знаю и довольно часто вижу, но не могу понять причины столь сильного восхищения.

— Спасибо.

— Ты и сам мне не раз признавался, что не понимаешь, чем оно вызвано. 

— Да, я тебе это говорил, но мне было бы лестно, если бы ты назвал мне причину их восхищения.

— Послушай, воспринимай это как само собой разумеющееся. Не стоит задаваться подобными вопросами...Это не в твоих правилах. Итак, я тебя слушаю.

— Спасибо. Как-то раз я приехал в Ригу, в Латвию. Погода стояла великолепная, и мне предложили в перерыве между двумя интервью съездить на пляж. И вот мы отправились. Мой черный лимузин скользил по улицам в сопровождении еще двух лимузинов, полных охранников в черных костюмах и в не менее черных очках.

— Ты ездишь с телохранителями?

— Всегда. Таков обычай. У них настоящий культ телохранителей. С одной стороны, это, конечно, лестно, но с другой, очень напрягает: к примеру, ты ужинаешь с женщиной, а позади тебя какой-то качок пристально наблюдает за тем, как ты берешь любимую за руку. Кроме того, когда на меня смотрят во время еды, у меня пропадает аппетит. Ты идешь в туалет, он следует за тобой и караулит тебя под дверью. Меня это раздражает. Отправляешься по магазинам, он рассматривает твои покупки... В итоге я не могу ничего купить. А вечером, когда он наконец-то оставляет тебя в покое, ты точно знаешь, что он стоит за дверью и стережет твой сон... И ты не спишь.

— Итак, вернемся к Риге.

— Точно. Мы прибыли на пляж, лимузины без проблем проехали по песку. Но, когда мы наконец-то остановились, меня попросили не покидать автомобиль, пока они не выйдут и все не очистят.

— Что именно?

— Они попросили всех купальщиков, курортников, греющихся на солнце, подняться и поискать себе другое место отдыха, так как приехал я. И вот, сижу я в одиночестве на пляже, а вокруг выстроилась охрана в солнцезащитных очках и черных пиджаках, под которыми угадываются пистолеты. Что могло быть смешнее, как для меня, так и для окружающих!

— Расскажи, пожалуйста, еще какую-нибудь историю!

— Дело было в Ханты-Мансийске, в Сибири. Я прилетел в час ночи из Москвы. За окном минус 30, дорога, ведущая в город, белым-бела. Все вокруг — крыши домов, деревья — искрится студеной белизной. И что же я вижу, пересекая ярко освещенную площадь? В свете прожекторов сверкают три огромные ледяные скульптуры: Чарли Чаплин, Мэрилин Монро и я, играющий на скрипке. Я даже представить себе не мог, что окажусь в такой компании. Великий Чарли, божественная Мэрилин и я проводим ночь в этой ледяной вселенной. Тогда я спросил у тех, кто меня встречал, была ли статуя сделана специально к моему приезду и как долго она простоит в таком чудном обществе. Мне ответили: пока не растает. Я тут же представил, как в марте-апреле, во время ледохода, начинаю разваливаться на части, сгибаться, кривиться, постепенно превращаясь в бесформенную глыбу, а затем и вовсе в жалкую лужицу... «Дети, а ну-ка вылезайте из лужи, это же сам Пьер Ришар»...