Вражеская пуля в левый висок — обзор краевых СМИ
Бессмысленно было бы делать обзор газет этой недели в отрыве от юбилея Победы. Каждое издание посвятило празднику максимально возможные печатные площади, вспоминая разные военные годы, места и события. Этот обзор посвящён забайкальским героям и свидетелям самой страшной трагедии в истории человечества.
Читинская школьница Аня Номоконова в газету «Азия-экспресс» написала статью о своём безусловно великом прадедушке – Семёне Даниловиче Номоконове. Таёжный «тунгус из рода хамниганов», искусный охотник, плотник, начинавший воевать санитаром, он быстро стал грозой фашистов, за голову которого обещали более чем серьёзное вознаграждение. «Он был полностью готов к своему заданию, с различными верёвочками, шнурками, рогульками, с осколками зеркал. На ногах у него были бродни – обувь, сплетённая из конского волоса, что делало его шаги более бесшумными». Правнучка снайпера в статье не только рассказывает о подвигах Номоконова, но и ставит вопрос о необходимости поставить ему, наконец, памятник.Поставьте памятник герою
«Это случилось зимой под Валдаем. Уже давно он приметил подозрительную группу офицеров высоких чинов. И мог бы сразить не одного из них, но охотничье чутьё подсказывало ему, что тут может появиться цель поважнее. Стал выжидать. Не обманулся, как в воду глядел. Вскоре из блиндажа вышел поджарый немец в шинели с меховым воротником. Потому, как вокруг него все засуетились, Номоконов понял, что это важная птица. Прицелился и выстрелил. Фашист повалился на снег. Позже пленённые немцы показали, что это был генерал, инспектор из Берлина, специально приезжавший на фронт с целью рекогносцировки и тщательно знакомившийся с положением дел на всём протяжении советско-германского фронта. Он должен был составить подробный отчёт об увиденном и сделать доклад в ставке Гитлера. Эти же пленные показали, что о Номоконове у них в окопах хорошо известно и прозвали его «сибирским шаманом». За его голову назначена большая премия». (Сергей Зарубин «Трубка снайпера») Имя снайпера Семёна Даниловича Номоконова хорошо известно моим землякам-забайкальцам: о нём написаны статьи в газетах, изданы книги. Но сегодня я хочу ещё раз рассказать о нём, о моём прадедушке, имя которого помню, которым горжусь. Мой прадед Семён Данилович Номоконов, эвенк по национальности, при призыве в армию просил записать себя как «тунгус из рода хамниганов». С детства он жил в тайге. В 10 лет считался заправским охотником, имел прозвище «Глаз коршуна», только при крещении получил имя Семён. В 1928 году поселился в селе Нижний Стан Шилкинского района, где вступил в коммуну «Заря новой жизни», а затем в совхоз. Продолжал заниматься охотой, работал плотником. Поначалу на фронте служил санитаром, но после того как был замечен как меткий стрелок, переведён в снайперский взвод: «Это было в один из осенних дней 1941 года. Подобрав очередного раненого, он увидел, как немец целится в их сторону. Номоконов мгновенно вскинул винтовку и выстрелил, притом метко. Вечером в части только и было разговоров о метком выстреле санитара. Так начался путь снайпера-забайкальца». До зимы 1942 он стрелял без оптического прицела. Его личным оружием была трёхлинейная винтовка Мосина. Воевал прадед на Валдайских высотах, Карельском перешейке, Украине, в Литве, Восточной Пруссии, а затем во время Советско-японской войны – в Маньчжурии. Служил в составе 5 фронтов, 2 дивизий, 6 полков. Всех убитых солдат и офицеров он отмечал на трубке, выжигая точки (солдат) и крестики (офицеры). К своему заданию Номоконов подходил очень строго. Опросив внучку Семена Даниловича по папиной линии, Номоконову Марию Васильевну, я узнала, что: «Он был полностью готов к своему заданию, с различными верёвочками, шнурками, рогульками, с осколками зеркал. На ногах у него были бродни – обувь, сплетённая из конского волоса, что делало его шаги более бесшумными». Но не всегда легко удавалось сразить немцев. Как-то Номоконову попался очень опытный фашистский снайпер. Его Семён Данилович выслеживал несколько дней, они долго не могли одолеть друг друг а, но всё же прадед одержал победу и был награждён командующим фронта курительной трубкой, на которой продолжил делать отметки. Номоконов очень гордился подарком и даже написал об этом жене Марье Васильевне, сыну Владимиру – восемнадцатилетнему снайперу, который воевал на соседнем фронте, и двум младшим сыновьям. Но подарок существовал недолго. В сентябре 1944 года, когда фашисты обнаружили район, из которого работал снайпер, обстреляли его из миномётов. Осколки мины ранили Семёна Даниловича в лицо, а один из них расколол трубку, остался лишь мундштук. Внук Семёна Даниловича, мой отец, Валерий Васильевич Номоконов, о своём великом дедушке отзывается с гордостью. Он рассказал нам о том, как Семен Данилович больше всею любил терпеливо выслеживать немецких офицеров. Был случай, когда он взял на мушку и сразил солидного немца, окружённого целой труппой офицеров. Захваченный ночью «язык» рассказал, что русский снайпер подстрелил представителя ставки Гитлера. С каждым днём росло снайперское мастерство Семёна Номоконова, и с каждым разом ширилась на фронте его слава. Горой, умевший воевать, выживать, и других учил этому. Человек был требователен к себе и ученикам своим. «Обучил 99 отличных снайперов» (из характеристики учётной карточки – приложение к приказу о преставлении к наградам). Там же на фронте Номоконов встретился с земляком – бурятом Тогоном Санжиевым, с которым познакомился ещё на курсах всеобуча в селе Агинское. Они сразу же сдружились, выходили на «охоту» вместе. Как-то командир полка поручил убить одного фашистского снайпера, на это задание они отравились вдвоём, но вернулся только Номоконов. Тогда же Семён Данилович поклялся беспощадно мстить за гибель боевого друга и земляка. И он отомстил, за что был награждён орденом Красной Звезды. О боевом пути, подвигах Семёна Даниловича Номоконова в апреле 1945 года фронтовой корреспондент Евгений Воробьёв написал статью «Трубка снайпера». Позже, после войны, наш забайкальский писатель Сергей Зарубин издал одноимённую книгу. Мой прадед был храбрым солдатом, никогда не стучал себя в грудь, а, наоборот, был очень скромен. Был восемь раз ранен, перенёс две контузии. «Смерть витала над его головой более двадцати раз, – пишет Сергей Зарубин, – резали пули врагов ого маскировку, телогрейку и гимнастёрку, оторвали однажды каблук на ботинке». Не раз его считали погибшим, умершим от тяжёлых ран, но он оказался живучим, воскресал назло всем смертям. После лечения в санбатах и госпиталях снова и снова возвращался в строй, на передовую линию огня. «В нём был отчётливо сосредоточен и давал себя знать, словно бьющийся из-под земли родник чистейшей воды Аршана, громадный народный талант человека – могучий дар его народа. Человек, поднявшийся при беде Отчизны с оружием в руках, стал грозной силой и непобедимым бойцом за правое дело». Сергей Зарубин рисует довольно яркий портрет моего прадеда, героя-самородка, уничтожившего 360 гитлеровцев на Западном фронте и семь японских самураев на Востоке. Считайте, что Семен один на войне сработал за целый батальон или стрелковый полк. Номоконов был награждён орденом Ленина, орденом Красного Знамени, двумя орденами Красной Звезды, медалями. Награды для рядового солдата и старшины, безусловно, большие – почётные, высокие. После войны, в 1960 году, в честь шестидесятилетия со дня рождения Семёну Даниловичу Номоконову было присвоено звание «Почётный солдат Забайкальского военного округа». Всё это я узнала, посетив краеведческий музей имени А. К. Кузнецова. Закончил Семён Данилович Номоконов свой боевой путь у отрогов Большого Хингана. После войны продолжал работать в совхозе. Уйдя на пенсию, в середине 1960-х годов переехал в село Зугалай Могойтуйского района Агинского Бурятского автономного округа, где работал в колхозе имени В. И. Ленина. Семён Номоконов – герой не только эвенкийского народа, но и всей великой российской державы. Мы и наши предки должны гордиться такими людьми, как он, людьми, которые воевали за победу, приближали её всё ближе и ближе. Думается, что Семену Даниловичу Номоконову рано или поздно надо поставить памятник в центре его родной земли.Анна Номоконова, ученица 11 класса школы № 26 г. Читы, «Азия-экспресс» № 18 А на станции Карымская несколько дней назад открыли памятник участнику Великой Отечественной войны Сергею Матыжонку. «Комсомольская правда» рассказывает, за какие заслуги удостоился этой почести скромный железнодорожный обходчик дядя Серёжа, о котором написана книга «Путь разведчика». «...Сергей Иванович не любил вспоминать войну и то, как однажды добралась до его горла огромная овчарка, натренированная в концлагере давить людей, а у него, последнего из разведгруппы, уже не было ни одного патрона и в здоровой, не раненой руке кончились силы. Старшина тогда перегрыз горло зверю зубами, намертво стиснув овчарку в болотной трясине, куда немцы не осмелились сунуться. Как, лежа рядом со взятым «языком», провожал глазами наших пленных, конвоируемых немцами, – чуть не плакал от невозможности помочь им. Как стрелял в упор в предателя, предложившего сдаться немцам в безвыходной ситуации. Как сидел под охраной автоматчика из НКВД, пока следователь СМЕРШа придумывал, какие вопросы задать одному вернувшемуся из разведки. Как пламя из огнемёта обожгло в упор, но он все же успел выстрелить из ракетницы – дал сигнал своим...».
Старшина Матыжонок доставил живыми в штаб 26 «языков»
На станции Карымская Забайкальской железной дороги 5 мая состоялось открытие памятника участнику Великой Отечественной войны, почётному солдату Сергею Ивановичу Матыжонку. Вряд ли кто из пассажиров поездов, делающих остановку на узловой станции Карымская, мог на протяжении тридцати с лишним лет «заподозрить» в сутуловатом, прихрамывающем обходчике одного из легендарных героев Великой Отечественной войны – бывшего старшину-разведчика, участника Парада Победы, кавалера девяти орденов, три из которых высшие боевые – Красного Знамени, а также Почётного солдата Забайкальского военного округа. Таким и был в своей неприметности солдат и рабочий, один из великих сынов Отечества, Сергей Иванович Матыжонок. Или дядя Сережа, как его называли земляки. Вся его жизнь была связана с Забайкальской магистралью, за доблестный труд на которой ему был вручён знак «Почётный железнодорожник». Единственным перерывом, когда плечи вагонника Матыжонка накрывала не сигнальная «желтушка», а маскировочный халат, были фронтовые годы, сверкнувшие самой яркой звездой в созвездии воинской славы забайкальских железнодорожников. Нападение Германии на СССР перечеркнуло все житейские планы семнадцатилетнего парня со станции Карымская. В декабре 1941 года Сергей ушёл на войну вместе с друзьями, вчерашними одноклассниками. Внешне не походил Матыжонок на живую легенду 2-го Белорусского фронта, на богатыря-разведчика, лично доставившего живыми в штаб двадцать шесть «языков», из которых добрая половина – младшие офицеры, а один даже группенфюрер СС фон Штиммер. Записи в его «Памятке фронтового разведчика» сообщают, что старшина Матыжонок лично уничтожил свыше сотни гитлеровцев, среди которых «лучший стрелок Германии», любимец самого Гитлера штандартенфюрер СС фон Вейдель. Но это только те, кто официально записан. А скольких Матыжонок сразил не только в разведывательных поисках, но и в бесчисленных оборонительных или наступательных боях. «Зелёный призрак» О том, как воевал Матыжонок, ярко и правдиво рассказал в документальной повести «Путь разведчика» его земляк-карымчанин писатель Сергей Зарубин. Книгу эту хорошо помнят забайкальцы. Думаю, что документальная запись тех бесед не утратила интерес и сегодня. – Сергей Иванович, что за народ воевал в разведке, как попали туда Вы? – Добровольцем. Пехоту хоть и косили по-страшному, но в ней шансов выжить больше было. А в разведке, когда идёшь «за проволоку», мысленно прощаешься со всеми... Сдаёшь документы, награды, снимаешь погоны – и ты уже безликий «зелёный призрак», так нас немцы называли. Если не вернёшься, найдут тебя потом наши в какой-нибудь воронке и тоже, как и немцы, знать не будут, кто ты. Разные люди попадали в разведроту, но оставались не все. Никого не принуждали – не хочешь, возвращайся в пехоту, слишком уж много зависело от того, с «языком» мы вернёмся или нет. – Постоянная угроза смерти – как Вы это выдерживали? – Человек ко всему привыкает. Становишься профессионалом. А стресс – так на войне все стресс. Я после войны ещё три года в себя приходил. А на фронте, если человек душой слаб, так ему стресс не стресс, лишь бы повод был смалодушничать. Мы знали, на что идём. Смерти надо опасаться, а не бояться – с таким настроем проще и живым вернуться, и «языка» притащить. – Что самое тяжёлое в разведке? – Терять товарищей или посылать на верную смерть друга ради выполнения задания. Из разведки – закон свят – или никто не возвращается, или все – живые приносят убитых и раненых. Однажды наша группа попала под кинжальный огонь. Погиб мой друг Коля Тимофеев, а вытащить его с нейтральной полосы было нельзя – все бы на снегу остались. Командир наш, лейтенант Варенцов, приказал уходить. Четверо суток потом лазали за Колей и всё-таки, несмотря на огонь, вытащили. Немцы заминировали его тело двумя минами – они были уверены, что мы обязательно придём за ним. Победа нам досталась большой кровью. У русского солдата дух геройский, но ведь ещё и воевать надо было уметь. Немец – очень серьёзный противник, и до самых последних дней войны мы несли большие потери. «Не надо блеска орденов, пусть будет мирное небо» Сергей Иванович не любил вспоминать войну и то, как однажды добралась до его горла огромная овчарка, натренированная в концлагере давить людей, а у него, последнего из разведгруппы, уже не было ни одного патрона и в здоровой, не раненой руке кончились силы. Старшина тогда перегрыз горло зверю зубами, намертво стиснув овчарку в болотной трясине, куда немцы не осмелились сунуться. Как, лежа рядом со взятым «языком», провожал глазами наших пленных, конвоируемых немцами, – чуть не плакал от невозможности помочь им. Как стрелял в упор в предателя, предложившего сдаться немцам в безвыходной ситуации. Как сидел под охраной автоматчика из НКВД, пока следователь СМЕРШа придумывал, какие вопросы задать одному вернувшемуся из разведки. Как пламя из огнемёта обожгло в упор, но он все же успел выстрелить из ракетницы – дал сигнал своим, чтобы прикрывали разведгруппу на «нейтралке». Во время штурма Кенигсберга старшина Матыжонок первым добежал сквозь сплошную стену огня в числе немногих до вражеского укрепления и способствовал его взятию. Затем во главе группы солдат пробился в уличном бою к центру вражеской крепости и не позволил уйти ни одному живому эсэсовцу. И это вместо того, чтобы идти в медсанбат на перевязку. За эти подвиги на Сергея Ивановича составили наградной лист на орден Славы 1-й степени. Но по выходе из госпиталя разведчику вручили третий орден Красного Знамени, отказав ему в праве именоваться полным кавалером. Со слов людей, близко знавших Сергея Ивановича, стала известна подоплёка решения. Оказывается, накануне штурма начальник разведки дивизии приказал Матыжонку, только что вернувшемуся после неудачного поиска, отправляться снова за «языком». Старшина возразил: разведчики уже трое суток не спали, не ели, в постоянном напряжении, посылать их без отдыха – значило – верная смерть. Но полковник был непреклонен. Обвинив старшину Матыжонка в трусости, и отказе выполнить боевой приказ, он выхватил пистолет и хотел выстрелить в строптивого разведчика, но не успел. Очередь из ППШ Матыжонка прочертила запретную грань у сапог офицера, и пистолет бессильно упал обратно в кобуру. Наскоро отдохнув, подчинённые Матыжонка все же отправились в поиск и на этот развернулись с «языком». Но представление на Славу 1-й степени в штабе переписали. – На фронте действовало негласное правило – за двадцать подбитых танков, сбитых самолётов или взятых «языков» представлять к званию Героя Советского Союза, – вспоминает один из родственников Матыжонка Юрий Скажутин. – Сергей Иванович один раз в откровенном разговоре признался, что представляли и его, да сам, мол, виноват, что не получил. Вернулся он под новый, 1945 год из поиска с важным «языком». Тяжелое было задание, с большими потерями. А в штабе дивизии, где нужно было докладывать, праздник отмечают. Короче, сказали ему, обожди, старшина, утром придёшь, расскажешь. Ну, Иваныч и взорвался, матом обложил всех, кто там был. Конечно, обезоружили его, чуть было в штрафбат не угодил за непочтение. А Героя «зарубили»... Сам Сергей Иванович об этом никогда не вспоминал, не сетовал. «Не надо блеска орденов, пусть будет мирное небо», – написал он мне на память на своей фотографии. Скромность Матыжонка была общеизвестна. Один только раз использовал дядя Сережа свои заслуги. Подошёл во всех орденах и медалях к председателю врачебной комиссии. Тот сомневался, годен ли для работы, связанной с движением поездов, солдат, который хромал на израненную правую ногу. Сказал врачу старшина, что он с этой ногой не только притаскивал «языков», но и печатал шаг у Боевого Знамени 2-го Белорусского фронта на Параде Победы. А уж от вагона к вагону как-нибудь доберётся. К наградам старшего осмотрщика Матыжонка сначала добавился знак «Отличный вагонник», а затем и орден Октябрьской Революции. Его не раз спрашивали: «Почему ты снова в мазут захотел после войны?». Он просто отвечал, что коль ушёл с «железки» на фронт, то на неё и вернулся – на строгую и настоящую мужскую работу. Много позже у Сергея Ивановича открылись старые раны, врачи не смогли его выходить в окружном госпитале. Поняв, что кончина совсем близка, старшина отдал всю груду дефицитных лекарств ветеранам, попросил врача выполнить последнюю просьбу, открыть форточку, чтобы услышать гудок электровоза.Виталий Апрельков, «Комсомольская правда» № 48 Мария Мокроусова на страницах «Читы спортивной» передаёт воспоминания ветерана забайкальского спорта Анатолия Ивановича Крушлинского о Чите военных лет. «Помню, горожане бежали и кричали, что наши победили, – вспоминает Анатолий Иванович. – И когда видели военного: раненого или нет, в погонах или без них, обнимали и целовали, хватали и подкидывали! Так приветствовали победителей... После войны в Чите был голод. К примеру, килограмм картошки стоил 50 рублей».
«...Потому что я нужен»
«Мы шли с мамой по городу. В районе Старого рынка заговорил рупор – выступал Молотов. Люди прекратили суету, остановились. Исчезли улыбки, и в жизнь Читы на мгновение ворвалась тишина. А потом – плач, взвывание, всхлипы. Началась война. Мама едва слышно сказала мне: «Пойдём». Я посмотрел ей в глаза, полные слёз. О чём думала эта хрупкая красивая женщина?.. В доме – четверо малышей, а я, девятилетний, – старший». ...Воспоминания о Великой Отечественной войне для ветерана забайкальского спорта 82-летнего Анатолия Ивановича Крушлинского – самые тяжёлые. Он не терял товарищей в бою и не имеет медалей за взятие Берлина, не служил в разведке и не был «сыном полка». Он мальчишка далёких 40-х, которому отец, уходя на фронт, как старшему, доверил семью. Спортсмен и активист, для которого ответственность перед собой и людьми не просто слова. Время тревог «Тридцатые и сороковые годы – период тревог и потерь», – говорит Анатолий Иванович. Тяжёлые времена в семью Крушлинских пришли за несколько лет до Великой Отечественной. Во время репрессий люди из «чёрного воронка» могли постучаться в любую дверь. Не прошли они и мимо семьи Анатолия Ивановича. На тот момент он и его родные жили в Шилке. Папу – Ивана Ивановича Крушлинского арестовали в 1937 году. – В официальных документах было написано: «...за причастность к контрреволюционной организации», – говорит Анатолий Иванович. – Этапировали его в Читу. В тюрьме отца били, он спал на холодном голом полу, подстилая шубу. Через год отпустили. До самой смерти папа не мог понять, за что сидел. Не прошло и несколько лет, как единственный кормилец снова покинул дом. Это случилось в январе 1942-го, когда Крушлинские уже проживали в областном центре. Анатолий Иванович хорошо помнит день, когда провожал папу на фронт. – Поздно ночью эшелон с 15-м понтонным батальоном ждал отца на станции Чита-1, – говорит он. – Тогда автобусов не было. Мама, отец и я шли долго, до воинской площадки. Они мне говорят: «Толя, иди домой, иди», а я не хочу. Отец был человеком неэмоциональным, волевым, но в тот момент я чувствовал, как он не хочет со мной прощаться. «Ты остаёшься за старшего. На тебя вся надежда», – говорил он мне тогда... Мал золотник По словам Анатолия Ивановича, после отъезда отца ему легло на плечи воспитание сразу троих детей – двух братьев и сестры. Приходилось их кормить, на горшки садить, вовремя загонять домой и, как говорится, подзатыльники давать. Был Анатолий Иванович и ответственным за доход в семье. – Чтобы прокормить ребятишек, нужно было зарабатывать. Я занимался всем и делал это неплохо для своего возраста. Не было того, чего бы я не смог. Бабушке и маме помогал перешивать одежду, стягать одеяла соседям, а те, в свою очередь, платили нам едой, – рассказывает он. ...Несмотря на всеобщую нехватку продовольствия, Крушлинским полагались льготы. До ухода на фронт отец трудился на железной дороге, и государство обеспечивало семьям трудящихся иногда одноразовое питание в местной столовой. Толя ходил за едой, отстаивал большие очереди. – Кругом голод, нищета, и для людей суп и котлетка с гарниром – словно манна с небес, – вспоминает он. – Но этой еды не хватало. Люди были голодными. Помню случай один. Стою в очереди и наблюдаю: какая-то бабушка нашла сырую картошку. Она положила картошку в поддувало топки столовой. Картофелина спеклась, бабушка очистила её и съела, не поделившись ни с кем. А женщина, сидевшая с ней за одним столом, так и не получив угощения, потом скушала эти очистки. ...Война не даёт никому поблажек. Толя старался трудиться и не ныл, хотя и было тяжело. – Например, воду нужно было таскать в вёдрах коромыслом, а от дома Читинка далеко. Вёдра тяжёлые. Мама жалеет меня, мол, налил бы три четверти в каждое. А я – нет. Пыхчу, но несу, – рассказывает он. Бабушка Анатолия Анастасия Кузьминична, очень сдержанная, строгая женщина, от которой редко можно было услышать похвалу, говорила про маленького помощника: «Вот какой мужчина у нас растёт! Мал золотник да дорог». Кстати, именно ей он благодарен за терпение, которое она воспитала во внуке. Анатолий Иванович её называет «железобетонная арматура семьи» и не случайно. Бабушкины требования часто были нещадными, порой казались жестокими. – Вот одно из них. Была у нас пашня в районе аэропорта. Целых 20 соток! – рассказывает он. – Мы с мамой и сестрёнкой в жару дважды в лето её обрабатывали. Вернулись изнурённые, измученные – поработай-ка в пекло, да ещё ведь и путь домой предстоял неблизкий. Бабушка встретила семейство и с порога потребовала отчёт, мол, сколько сделали сегодня. Толю это, конечно, возмутило. Нет бы спросить, как себя чувствуют. А бабушка вдобавок выпалила: «Ничего, терпение и труд все перетрут! Послезавтра ещё пойдёте!». Зато сейчас, спустя уже много лет, Анатолий Иванович понимает, как важно, что бабушка была «железной леди» – во время войны плакать некогда. «Я жду тебя, папа» – этой строчкой заканчивалось каждое письмо Толи, которое он писал отцу на фронт от себя и от имени карапузов. Папу, конечно, ждали все. Когда младшенькие подросли, они тоже стали отправлять отцу весточки. Писали о том, как хулиганили, с кем дрались и спорили, как учились. И папа с радостью зачитывал их своим сослуживцам. Переписку с родными он пронёс через всю войну, хранил бережно, где бы ни был, и привёз домой. – Воронеж, Курск, Киев, Харьков, Берлин, освобождение Праги... Где папа только ни воевал! – рассказывает Анатолий Иванович. Он верил, что отец вернётся! Даже когда соседки нагнетали обстановку: шептались, что кому-то снова пришла похоронка и шансов выжить у других бойцов нет. Они говорили, а маленький мальчик ждал, ждал папу и Победу... ...Девятого мая 1945 года в класс, где учился Толя, зашёл классный руководитель и объявил о внезапном сборе на школьной линейке. На ней директор школы объявил, что кончилась война, и позвал всех на праздник на площадь Ленина. Недослушав его последней фразы, ребята, как марафонцы, помчались. – Помню, горожане бежали и кричали, что наши победили, – вспоминает Анатолий Иванович. – И когда видели военного: раненого или нет, в погонах или без них, обнимали и целовали, хватали и подкидывали! Так приветствовали победителей. ...Вместе с отцом День Победы Крушлинские праздновали позже – летом. Судьба его миловала – он получил три лёгких ранения и вернулся живым! А на груди отца блестели ордена и медали. Нет предела совершенству После войны в Чите также был голод. К примеру, килограмм картошки стоил 50 рублей. Семья фронтовика Ивана Ивановича в поисках лучшей жизни уехала в Алтайский край, город Бийск. Там он поступил в Бийский автомобильный техникум. Выбор был неслучайным. Крушлинский любил автомобили и все, что связано с механикой, как он говорит, органично. Позже, уже в Иркутске, он закончил Иркутский сельскохозяйственный институт. Прошёл путь от автомеханика до инженера. Трудился в Бийске, Иркутске, Чите. – Я безумно любил свою работу, – рассказывает он.– В трудовой книжке много записей: сменил за свою жизнь несколько организаций. Не потому, что что-то не удавалось. Нет. Наоборот. Я с детства не привык останавливаться на достигнутом – мне нравилось двигаться вперёд, совершенствоваться. Например, если на одном заводе вытачивали такие детали, с которыми я ещё не работал, я шёл туда, учился, перенимал опыт. Однако новое привлекало Крушлинского не только в работе. Ещё будучи студентом техникума, жизнь его связала с бийским спортивным клубом «Динамо». Туда он пришёл вместе с другом и стал заниматься гимнастикой. Позже Крушлинский завоевал почётное звание чемпиона Бийска в этом виде спорта. – Там же увлёкся и пулевой стрельбой, – рассказывает Анатолий Иванович. – К нам в общежитие однажды пришёл фронтовик – наш военрук. Принёс малокалиберную винтовку. Я вместе с другими однокурсниками начал тренироваться, но исключительно для себя. А потом мне сказали «хватит баловаться» и стали отправлять на соревнования разного уровня, откуда я начал привозить призы. По словам Анатолия Ивановича, стрельба и гимнастика помогли ему прийти в большой спорт и занимать там достойные места. Так, в Иркутске, куда приехал работать по распределению на одну из автобаз, он вместе с коллегами, которые увлечённо занимались гимнастикой, затем впервые встал на лёд, катался. – Оказалось, что часть гимнастов – юноши и девушки, с которыми я вместе тренировался, ходят на каток, – говорит он. – Меня впечатлило, как они красиво скользят по льду, разгоняются и входят в поворот. Было ощущение, что они вот-вот упадут, расшибутся. А они перед поворотом наклонялись и выезжали на этой же скорости. С той поры я – в конькобежном спорте. Спустя несколько лет Анатолий Иванович вернулся в Читу. Давняя дружба со спортом продолжалась. Здесь он пришёл в многоборье комплекса ГТО. – Что такое многоборье? Это возможность одновременно испытать свои силы в летних и зимних видах спорта, – рассказывает он. – Раньше многоборцы формировались от предприятий в команды – так было принято. Я – активист, трудящийся, отстаивающий честь своей организации, и мне было почётно показать хорошие результаты и по-новому раскрыть себя как спортсмена. Остановить Крушлинского не смог даже возраст. На тот момент ему было 40 лет. По меркам спорта, это слишком поздно для начала. Но Анатолий Иванович не умеет сдаваться. – Безусловно, я проигрывал в метании гранаты, плавании, лыжах. Возраст даёт о себе знать, – рассказывает он. – Приходилось навёрстывать упущенное – долго и упорно тренироваться. Особенно тяжело было 40-летнему осваивать азы плавания. В покорении новых вершин Крушлинскому помогал и большой спортивный опыт в гимнастике, пулевой стрельбе, конькобежном спорте. – Я всегда себе говорю: «Я смогу». Стремление идти вперёд, двигаться никогда не подводит, – считает Анатолий Иванович. Возможно поэтому в копилке его спортивных достижений – золотая медаль Дальневосточной зоны по многоборью ГТО, он – десятикратный чемпион Читинской области по многоборью ГТО, чемпион зоны Сибири и Дальнего Востока по многоборью ГТО, победитель Всесоюзных соревнований железнодорожников и транспортных строителей. «Иваныч, выручай» Безусловно, перечислить все звания и награды Анатолия Ивановича невозможно – их слишком много, и ему, что характерно, это и не нужно. Важнее, считает Крушлинский, всегда то, что ты можешь сделать для близких, друзей, коллег, подопечных. ...В конце 80-х Анатолия Ивановича пригласили заниматься с инвалидами и предложили создать, а затем и возглавить спортивный клуб инвалидов физкультурников – А дело было так. За год до выхода до пенсию ко мне пришли домой инвалиды – 11 человек, – рассказывает он. – Раньше в составе сборной клуба «Гефест» я их сопровождал на различные спартакиады. В этом клубе начались междоусобицы. Они мне говорят: «Иваныч, выручай. Мы хотим создать свой спортивный клуб». Они смотрели мне в глаза как дети. Я им не мог отказать. Анатолий Иванович нашёл помещение, телефон, оборудование, спортинвентарь, собрал спонсоров, волонтёров. Думал, что на организацию клуба уйдёт максимум полгода. – А пришлось там семь лет отпахать! Я не ходил в отпуск, не обедал. Запустил дачу, забыл про семью, – говорит он. – Трудился как вол по 12– 14 часов в сутки. Здание, что нам досталось, было неподготовленным. Мы и электрику налаживали, и белили, и чистили дымоходы. Но это не самое трудное. Сложнее Анатолию Ивановичу пришлось в работе с подопечными. Инвалиды – особый контингент. Среди них – болеющие ДЦП люди, а также страдающие психическими и другими заболеваниями. Отношение к жизни у них разное. Они часто ругают власть, обижаются на людей. Негатива много, и с этим приходилось мириться и перевоспитывать. – Я начал с терапии души – турпоходов, – говорит он. – На природе люди более коммуникабельными становятся и меньше конфликтуют. Мы грелись у костров и готовили еду, расстилали спальники и спали в палатках. И такая простая дружеская атмосфера нас сплотила. Параллельно тренировались в беге, плавании и других видах спорта, а потом побеждали даже здоровых спортсменов. ...Простое человеческое отношение и богатый спортивный опыт Анатолия Ивановича принесли успехи. Со своими подопечными Крушлинский объездил всю Россию. Его спортсмены – шесть чемпионов России, лауреаты всероссийских и международных фестивалей инвалидов. Среди них – чемпион Европы по плаванию, участник Барселонской Паралимпиады Виталий Хуторной, победитель международных легкоатлетических соревнований Александр Елисеев, двукратный победитель всероссийских соревнований по плаванию Андрей Лапердин и другие известные забайкальцы-инвалиды. Нам года – не беда! Сейчас Анатолий Иванович на заслуженном отдыхе. В свои 82 он в отличной форме: не бросает заниматься плаванием, лыжами, стрельбой, роликами. – Благодаря пулевой стрельбе у меня зрение почти 100-процентное! И плаваю я, кстати, без очков, – хвастается он. Но главной страстью Крушлинского по-прежнему остаются коньки. Так, в этом году в своей категории Анатолий Иванович был призёром соревнований на призы олимпийской чемпионки Людмилы Титовой. – Жизнь по-прежнему прекрасна и интересна! Встречаюсь с друзьями – ветеранами забайкальского спорта, меня часто приглашают на различные мероприятия, – рассказывает он. – Интересуюсь занятиями молодых спортсменов. И, если кто-то обращается с разными просьбами, никогда не отказываю. Это даёт стимул к новым победам!Мария Мокроусова, «Чита спортивная» № 9 «Читинское обозрение» публикует воспоминания известного журналиста и краеведа Виктора Балабанова о юных годах на фронте. Эти материалы газете передала вдова Виктора Фёдоровича Анна Прохоровна. «...Мы сосредоточились в небольшом ложке. Я со своим «дегтяревиком» – а моим оружием в этих боях был ручной пулемёт Дегтярева, хорошая «убойная машина» – выполз на вершину ложбины. Было видно, как вражеские солдаты перебегают куда-то влево от нас. Я открыл огонь. Но вскоре в диске кончились патроны. Мой помощник Фокин, нёсший коробку с дисками, куда-то исчез. Как выяснилось позже, он был тяжело ранен, не доходя до ложбины. Я спохватился только тогда, когда наступило время заменить пустой диск заряженным. Делать нечего – нужно заряжать диск пулемёта. Патроны находились в рюкзаке. Я стал снимать с плеч рюкзак, и в это время вражеская пуля угодила мне в левый висок…»