Как офицер-шифровальщик ломал и чинил свою же оргтехнику

Иной раз не имелось даже самой обычной механической.

Как-то сложилась у меня именно такая ситуация. Нет, конечно, какой-то громоздкий агрегат, ровесник если не моей бабушки, то уж моих родителей точно, у меня имелся. Но добиться от этого шедевра ундервуда чёткой и ровной печати было решительно невозможно. Промучившись с этим антиквариатом несколько месяцев, я принялся изыскивать способы улучшения своего материального благосостояния. Все воззвания к начальнику штаба полка разбивались о его железобетонные доводы, что в довольствующих органах пишущих машинок нет, денег на их покупку тоже, словом, довольствуйтесь, сударь, тем, что есть. А в один прекрасный день моё механическое чудо и вовсе приказало долго жить безо всякой надежды на его реанимацию. Какое-то время я выкручивался тем, что брал одну из пишущих машинок у машинисток секретного делопроизводства, конечно тогда, когда у них самих не было работы.

Момент истины наступил, когда его не ждали. Каждый месяц в полк на несколько дней прилетал командующий армией. Во фронтовой авиации в то время, не знаю как сейчас, было железное правило: весь командный состав авиации, начиная от командира полка и кончая командующим армией, был обязан регулярно летать. Да не просто летать абы как, а в различных метеоусловиях, выполнять упражнения, стрельбы и бомбометания. И всё это с контролем. Естественно, каждый командующий летал на своём типе самолёта. Наш летал на «сушках», которыми на тот момент был вооружён наш полк. Вот он и гостил у нас чуть ли не каждый месяц по нескольку дней для выполнения практических полётов. Инструктором у него был либо наш комполка, либо один из его замов. Поговаривают, бывало такое, что сгоряча могли и обматерить друг друга в полёте, причём никто из них не обижался. Такие тогда были в авиации нравы, во всяком случае, в нашей воздушной армии.

Для меня же приезд командующего всегда оборачивался тем, что весь тот вал шифртелеграмм, который поступал в эти дни на его имя в штаб армии, тут же перенацеливался на меня. И приходилось мне пахать фактически за весь восьмой отдел армии. В один из таких приездов волна телеграмм, сопровождаемая звонками сверху с требованиями доложить их командующему немедленно, меня просто захлестнула. Все штабные машинки заняты, моя же сдохла окончательно. Что тут делать? Наши правила допускали доклад шифртелеграмм адресату в виде черновиков с последующим их оформлением, что я и сделал.

Докладывал я их командующему в перерыве между полётами в классе предполётной подготовки, где помимо него готовился к вылету комполка и другие лётчики. Генерал сначала не очень вникал в оформление телеграммы, вчитываясь в содержание текста, и только потом поинтересовался необычным её видом. Я с виноватым видом доложил, что остался безлошадным, посетовав на невозможность приобретения нужной техники. Командующий укоризненно посмотрел на присутствующего здесь же комполка, сделав тому отеческое внушение на предмет того, что негоже так скаредничать, надо бы помочь офицеру. Комполка понял всё правильно, заверив, что пишущую машинку для меня он найдёт.

Обещание своё он выполнил, и через пару недель я стал обладателем (о чудо) новенькой электрической пишущей машинки «Ятрань» с широкой кареткой. Машинка эта довольно капризная, некоторые остряки дали ей прозвище «не тронь», но в хороших руках способна творить чудеса. Естественно, эта новость не прошла мимо начальника штаба полка, а от него об этом узнали и наши штабные машинистки. Видимо их обуяла такая зависть, что они стали подбивать начштаба сделать обмен машинками, желая заполучить мою электрическую, а мне взамен всучить свой нещадно эксплуатируемый механический агрегат, давно переживший времена своей молодости. Не прошло и недели, как начштаба, подстрекаемый нашими жадными девицами, высказал своё настоятельное пожелание совершить этот обмен века. Моё возмущение этим наглым грабежом, доводы, что техника уже закреплена за мной, во внимание приняты не были. Я высказал нашим дамам всё, что думал по поводу их недостойного поведения и заверил, что приказание начштаба я, конечно же, выполню, но в дальнейшем в случае какой-нибудь поломки их техники, они могут ко мне даже не обращаться. До этого я по доброте душевной никогда не отказывался чинить их пишущие музейные экспонаты.


Надо сказать, что за время знакомства и освоения своего чуда оргтехники я заметил за моей машинкой одну странность в работе, разобрался в ней и принял к сведению. Этой особенностью я и решил воспользоваться. Я смотал красящую ленту в моей машинке на правый барабан и выполнил одну небольшую доработку, после чего получилось следующее: пока красящая лента в процессе печатания сматывается с правого барабана на левый, всё идёт нормально. Но как только лента заканчивается и силой своего натяжения поворачивает рычаг переключения с левой катушки на правую, вот тут-то и происходит неожиданный и неприятный сюрприз в виде незначительной поломки лентопротяжного механизма. Мелочь, вроде бы, но печатать уже не получится.

Подготовив всё нужным образом, я отнёс свою выстраданную машинку наглым девицам и, призвав в свидетели начальника штаба полка, продемонстрировал всем её исправную работу, потребовав расписку в получении полностью исправной техники. При этом ещё раз клятвенно заверил всех, что помощи от меня в любом виде ремонта неблагодарные дамы не получат. С тем и удалился, забрав их музейный экспонат отечественного минлегпрома, врученный мне взамен моей красавицы. Девицы похихикали мне вслед, ещё не зная, какой приятный сюрприз их ждёт.

Не успел я дойти до своего кабинета, как наши машинистки прислали за мной посыльного солдата. «Что-то рановато, – думаю, – отказала моя техника». Даже самому стало интересно. Естественно, пошел посмотреть. Оценил ситуацию и чуть не согнулся пополам от смеха. «Да, – говорю, – тут нам поможет только лом. Или на крайний случай кирка. Сходи-ка, хлопец, к пожарному щиту, принеси нам лом». Девицы в полном недоумении. А дело проще валенка. Они умудрились поставить машинку на стол таким образом, что стена комнаты машбюро оказалась слева и слишком близко от машинки. Каретка, перемещаясь влево при печати, не могла выбрать весь свой ход, и, отпечатав две трети строки, утыкалась в стену. А подвинуть машинку чуть вправо у бестолковых барышень ума не хватало. «Видите, – показываю им на стену, – придётся стену долбить. Тогда каретка будет ходить беспрепятственно». Посрамлённые машинистки поняли свой ляп, но извиняться за беспокойство не стали. На том и расстались.

А через какие-то полчаса – час проявилась и моя хитроумная доработка. Понимая, что обращаться ко мне на этот раз напрямую – значит окончательно потерять лицо, хитроумные машинистки обошли это препятствие, наябедничав начальнику штаба. Тот попытался было на меня наехать. На это я резонно заметил, что нечего на зеркало пенять, коли рожа крива. Получили машинку, так будьте добры эксплуатировать её как надо. Второй раз вызывают, бессовестные. Если у машинисток такие руки, что всё в них ломается, то при чём тут я? Проверяли машинку, когда получали? Проверяли. Претензии были? Нет. Расписка о том имеется. Тогда какой разговор? К тому же я не начальник ремонтной мастерской. Но начштаба твёрдо вознамерился облагодетельствовать своих фавориток моей машинкой и с высоты своего положения настоятельно попросил починить её. На это я сказал, что попытаюсь, для этого, де мол, мне нужно забрать её к себе. Подержав для приличия и пущей достоверности машинку у себя часок, я привёл всё в исходное состояние, зарядив на плодотворную, но непродолжительную работу. С тем и вернул её в машбюро, попросив удостовериться в её работоспособности и впредь меня не кантовать по поводу ремонта, своих дел предостаточно.

Как и следовало ожидать, длительной и успешной работы у наших дам не получилось. Сплошное разочарование. Обращаться ко мне в очередной раз они не рискнули, призвав в ремонтники кого-то из штабных прапорщиков. Но и эта идея закончилась ни чем. Промучившись битый час, штабной умелец развёл руками и сказал, что ремонту техника эта не подлежит, надо отдавать в ремонтную мастерскую. В конце концов, неработающая машинка была отставлена в сторону, а одна из машинисток осталась не у дел к явному неудовольствию её коллеги.

Понятно, что такое положение вещей вносило смуту в работу штаба полка и грозило затормозить всю его бумаготворческую деятельность. На следующий день вконец опечаленные и посрамлённые машинистки выкинули белый флаг, предложив мне забрать моё неработающее имущество, дабы я сам с ним разбирался, восстановив статус-кво с оргтехникой. Само собой, я не стал упрямиться, тут же забрав свою отвоёванную «Ятрань». В дальнейшем на неё уже никто не покушался. Так что, как видите, технику ломать надо тоже с умом.