Прощай, Чацкий!

Так получилось, что Сергей Юрский был любимым  актером моей юности. В начале 70-х годов я учился на журфаке в ЛГУ, правдами и неправдами проникал на спектакли знаменитого товстоноговского БДТ, где царили звезды первой величины: Татьяна Доронина, Зинаида Шарко, Олег Борисов, Владислав Стржельчик… Я же прицельно ходил «на Юрского», очарованный своеобразием и остротой его актерского почерка. Его Чацкий в  «Горе от ума», Мольер в «Кабале святош»,  Фарятьев в «Фантазиях Фарятьева» -- из разряда моих незабываемых театральных впечатлений.

Свою первую студенческую рецензию (так совпало) я написал на "Золотой теленок" с участием Сергея Юрского, не подозревая, что фильм со временем станет классикой, лучшим кинопрочтением всенародно любимого романа Ильфа и Петрова. В исполнении актера Остап Бендер предстал не мелким прохиндеем, жуликом и вором, а, простите за выражение, незаурядной личностью, трагической фигурой, не нашедшей себе применения в новой социалистической действительности.  

Роли Юрского всегда удивляли меня небанальным, не лобовым прочтением. Между актером и образом незримо существовал некий зазор. Юрский никогда целиком не растворялся в персонаже, а умел смотреть на него как бы со стороны. Эта «двойная оптика» создавала удивительный эффект, его роли всегда обладали объемом, неким стереоскопическим эффектом. И потому западали в память навсегда – будь то Чудак в «Человеке неоткуда» Эльдара Рязанова,  Викниксор в «Республике ШКИД» Геннадия Полоки, дядя Митя в бессмертной комедии «Любовь и голуби» Владимира Меньшова, Иван Груздев в сериале «Место встречи изменить нельзя» Станислава Говорухина, отец Бродского в фильме «Полторы комнаты, или Сентиментальное путешествие на родину» Андрея Хржановского…

В последние годы Сергей Юрский играл в кино меньше, чем в молодые и зрелые лета. И не только потому, что ролей под стать масштабу его дарования было мало. Даже в годы пост-перестроечного малокартинья, когда многие актеры сидели без дела, Юрский неустанно работал. Зная наизусть едва ли не всю русскую поэтическую классику, выступал с чтением стихов, колеся по городам и весям нашей страны, которую объехал не по одному разу. Кроме того, сам писал пьесы, воспоминания и прозу. Ставил спектакли, зачастую по своим инсценировкам, в «Школе современной пьесы» и театре Моссовета. Сам играл на сцене, снимался в нестыдных телевизионных сериалах.

Эта неутомимая деятельность позволяла ему не зависеть от прихотливой кинематографической Фортуны. Однажды он даже сам снял по своему сценарию фильм «Чернов/Chernov» с Андреем Смирновым в главной роли, но утомительная канитель кинопроизводства ему не понравилась. Хотя фильм на выходе получился интересным, несущим на себе печать личности автора, и лично мне жаль, что эта линия творчества не нашла у него продолжения.

Сергей Юрский был неутомимым, фанатичным трудоголиком. Даже на фестивалях в курортной Анапе или в Светлогорске, где мне приходилось с ним встречаться, я редко видел его с теннисной ракеткой или купающимся в море. В основном он не расставался с книгами, сценариями, увесистыми рукописями. Его творческая мысль, казалось, работала все 24 часа в сутки.

Целиком, казалось, погруженный в искусство, Юрский умудрялся пристально следить за всеми важными политическими событиями в нашей стране, будь то ввод советских войск в Чехословакию, война в Чечне, конфликт на Украине, арест Ходорковского или дело «седьмой студии». И едва ли не по каждой острой, конфликтной ситуации у него была своя четкая, независимая позиция, которую он находил возможность публично и открыто высказать. При этом представить Юрского, орущим на митинге или на политическом ток-шоу у Владимира Соловьева, было невозможно: интеллигентность не позволяла.

За всего годы работы в искусстве он ни разу не прогнулся ни перед властью (широко известен его конфликт с всесильным секретарем Ленинградского обкома КПСС Романовым, который в итоге выжил Юрского из города), ни перед золотым тельцом. И если в нашей стране еще остались нравственные авторитеты, то Сергей Юрский был (и остался) одним из них.