«ДЕЛО О 175 ПЕДЕРАСТАХ» В ЛЕНИНГРАДЕ В 1933 ГОДУ
При введении паспортной системы в СССР в 1932-33 годах ОГПУ собирало данные и о «личных девиациях» граждан. Летом 1933 года при «очистке» Ленинграда по итогам паспортного анкетирования чекисты завели «дело 175 педерастов». Оно показало, что гомосексуализм может вызываться и социальными причинами – бурной урбанизацией, управленческим хаосом и бедностью.
В августе-октябре 1933 года ленинградское ОГПУ начало ликвидацию притонов гомосексуалистов путем арестов их актива. Злые языки в городе поговаривали о зачистке Ленинграда от «зиновьевской клиентуры», намекая на якобы неудержимую бисексуальную страсть «Гришки Второго» (кличка бывшего руководителя Ленинграда Григория Зиновьева по аналогии с Григорием Распутиным), которую он «пригрел» здесь. Теперь же, когда положение «хозяина» резко осложнилось, у местного ГПУ были развязаны руки по отношению к этой публике.
В самой среде гомосексуалистов Ленинграда, испуганных столь неожиданным для них повальным изъятием и изоляцией, была другая версия происходящего. Они говорили о «международном заговоре» против гомосексуалистов всего мира, особенно после февральских событий 1933 года в Германии: ареста поджигателя Рейхстага гомосексуалиста Маринуса Ван дер Люббе и устранения Гитлером своего ближайшего сподвижника Рема, заговорщика и педераста. Считалось, что Сталин не упустит возможности использовать все эти и другие обстоятельства, чтобы окончательно расправиться с оппозиционерами в рядах партии, «опоганив» их имя, честь и достоинство.
Между тем, преследование ленинградских гомосексуалистов было лишь одним из эпизодов общей «очистки» города от нежелательных и подозрительных элементов.
К началу 1933 года Ленинград напоминал большой перевалочный пункт со всеми характерными для него атрибутами: хаотичностью движений различных групп преимущественно из лиц мужского пола, снующих по городу, а также заметного присутствия граждан в форменной военной одежде, довольно свободно и беззаботно болтающихся у кинотеатров, пивных и в парках. Арестованные чуть позже «организаторы педерастических салонов в Ленинграде» практически в один голос утверждали, что в городе в любое время в общественных местах можно было найти клиентов из числа краснофлотской и красноармейской молодёжи.
Только за 1926-1932 годы население Ленинграда увеличилось на 182% и достигло 2,8 млн. человек. Так, в 1931 году прирост населения города составил 454 тысяч человек. При этом доля мужского населения заметно превышала женскую часть горожан (в соотношении примерно 60:40).
Резко выросло количество преступлений, в том числе на бытовой почве. Пьянство, семейное насилие, злостное хулиганство, изнасилование — нагнетали в городской среде атмосферу грубого мужского доминирования и агрессивности, порождали чувство незащищённости, особенно у подростков и молодых мужчин. За один только 1933 год количество вооружённых убийств, а также краж всех видов возросло на 20%, а самоубийств — на 23% (до 850 случаев). При этом 52% преступлений совершили взрослые мужчины, тогда как около 44% самоубийств выпали на долю юношей. Возрастная группа подростков и молодых мужчин 14-25 лет испытывала настоящий моральный и физический террор со стороны более старших мужчин, в первую очередь асоциальных личностей и уголовников.
1932 и 1933 годы стали и временем массового возвращения из ссылки и из мест заключения бывших кулаков (им как раз давали по 2-3 года заключения и ссылки во время коллективизации 1929-1931 годах) и уголовников в рамках очередной «разгрузки» лагерей (за этот период досрочно освободилось до 30% заключённых). ОГПУ сообщал, что «они несли в городскую среду дурные страсти и извращения, увеличивая число поражённых венерическими заболеваниями. Также к июлю 1933 года было задержано только беспризорников 4,5 тыс. человек». Один из местных чиновников писал в этот период в ГК ВКП(б) А.И.Угарову «Нас одолевают беспризорные дети, которых только в 1930-1932 годах было арестовано в Ленинграде за совершение уголовных преступлений 10,5 тыс. человек. Часть из них была втянута в педерастические связи, развращая в свою очередь окружающих их детей и подростков».
Историк, исследователь сталинской эпохи Шейла Фицпатрик, анализируя невзгоды городской жизни 1930-х в Советском Союзе, утверждала, что в городе всё шло кувырком. Ссылаясь на воспоминания одного американского инженера, работавшего в этот период в Советской России, она подчёркивает крайнюю одичалость и ужасающий физический облик городов начала 1930-х годов. Созданию атмосферы дикости и беззакония, пишет она, способствовали бессилие органов правопорядка, плохие жизненные условия, пьянство и скопление беспокойных одиноких мужчин.
Ленинград не был исключением. В городе в начале 1930-х было «излишне много»: казарм (военных, сотрудников милиции и др.), насилия (государственного, бытового, уголовного и т. п.), неустроенности (жилья, абортов, разводов, самоубийств и т. п.), патологии (пьянства, хулиганства и пр.), распущенности и развращенности. Историк Н. М. Аничков, комментируя содержание путевых заметок немецкого патолога Людвига Ашшофа, путешествующего по советской России в 1930 году, вынужден был констатировать глубочайшее разочарование известного учёного всеобщим упадком уровня жизни и нравов советских людей в этот период.
Проходящий по делу ленинградских гомосексуалистов И.И.Хабаровский 16 августа 1933 года так характеризовал общую обстановку в городе, переживаемую в том числе и педерастами. «Знакомясь с тем или иным лицом, я приглашал к себе домой, где напоив водкой с соответствующей беседой о плохой жизни и невозможности свободно чувствовать себя в условиях советского строя, давящего и делающего из людей автоматов, а потому, как следствие — заставляющих искать выход из этого в водке, наркотиках и оргиях, дабы забыться».
Неоднократно бывавший на квартире С.А.Степанова (Ланского) – ещё одного фигуранта следственного дела гомосексуалистов Ленинграда, М.В.Колоколов показывал на одном из допросов, как он наблюдал, что все собравшиеся у него педерасты «считали себя по своей духовной организации рафинированнее, выше и тоньше современников. В гомосексуализме они видели ломку шаблона общепринятых человеческих муже-женских отношений. Проповедовали его как высшую утончённую культуру эмоций, до которой не дорасти «хамью современности». Хотя все «богемщики», кроме М.В.Колоколова (быв. дворянин), происходили из крестьян, рабочих и служащих, хамьём и быдлом они называли по сути всех «традиционалистов» в сексуальных отношениях.
Общей атмосфере неуверенности и раздражённости, неустроенности личной, приватной жизни и отношений в городе способствовали конфликты в жилищной сфере. При стремительно возрастающем количестве его населения с начала 1930-х, в обеспечении жилой площадью явно возникла коллапсирующая ситуация. При официально отмеченной численности горожан в 2,8 млн. человек, в 1932 году в Ленинграде насчитывалось всего 15 млн. 449 тысяч кв. м жилого фонда. Однако следовало иметь в виду, что в эти расчеты входила вся общая площадь так называемого «жилого фонда», а не только «спальные места» – т.е. кридоры, кухни и отхожие места в тех же коммуналках. Жилой площади на одного ленинградца приходилось всего 3-4 кв. м.
Кроме того, в статистике не учитывались спрятанные директорами по оргнабору на территориях заводов, строек и разных учреждений города рабочие с их семьями. Разумеется, в подсчёт не входили и асоциальные элементы, ютившиеся по углам. Эти две категории доводили реальное население Ленинграда с 2,8 до 3,5 млн. человек.
Условия жизни в Ленинграде в начале 1930-х повергали в ужас даже видавших виды функционеров из Москвы. Как показали материалы уголовных дел по ленинградским гомосексуалистам, некоторые молодые «отходники» из числа рабочих становились лёгкой добычей местных педерастов. Практически публичными оставались в этот период и интимные, эротически-чувственные отношения мужчин и женщин в условиях городских коммуналок и общежитий.
Невероятно тяжёлые жилищные условия заставляли семьи ютиться на ничтожно малой площади и в значительной степени провоцировали уход мужей, особенно после рождения ребенка. К тому же, как замечают историки Н.Б.Лебина и М.В.Шкаровский, «женщины первой в мире страны социализма категорически не хотели рожать детей», довольно часто прибегая к искусственному прерыванию беременности. Так, из официально зарегистрированных в 1932 году в Ленинграде 147 тысяч 337 зачатий чуть более 90 тысяч были прерваны, что составило 61% к числу зачатий. В 1933 году это вмешательство возросло до 70%.
Часть фигурантов дел ленинградских гомосексуалистов утверждала, что в семейных отношениях они довольно часто испытывали состояние физиологического и психического утомления и острое чувство жизненного безвкусия. Половое равнодушие нередко вызывало у них и половое отвращение к женщине как любимому партнёру. Многие из них также опасались роста вероятности «подхватить» венерические болезни – в городе свирепствовали сифилис и гонорея.
Стремительное распространение пьянства, рост алкоголизации, неприкрытая похабщина, массовое хулиганство среди молодёжи и подростков вели ко вседозволенности, повальному хамству и распущенности среди жителей города. Арестованные летом-осенью 1933 году педерасты не сговариваясь утверждали о том, что места их публичных сборов, «смотрин» и «свадеб» были известны в городе абсолютно всем, и что на них можно было довольно часто встречать «людей в форме и хорошо узнаваемых творческих личностей».
О том, что происходило в этих и подобных им туалетах, рассказывал многоопытный гомосексуалист Л.К.Лисенко: «В общественных уборных собираются педерасты, устраивая в них не только массовые совокупления друг с другом, но и хватая входящих посетителей за член и понуждая их к половому сожительству. При этом практикуются, как онанизм, так и педерастия чередующаяся с минетом. Потрясающее бесстыдство этого дикого разврата заставляет ошалевших людей иногда беспрекословно подчиняться ему». Говоря о «педерастической рекламе», Лев Константинович живописал: «Зайдя в любую общественную уборную, бросаются в глаза надписи сделанные педерастами об их готовности служить для общего пользования где и как угодно. Надписи подкрепляются соответствующими им рисунками. Здесь же указания — приди тогда-то и туда-то».
Сталинское государство решило бороться с этими явлениями в жизни Ленинграда самым удобным для него способом – репрессиями (пока ещё – без той жестокости, какая появилась после 1937 года).
С конца 1932 года в СССР стала вводиться единая паспортная система и обязательная прописка паспортов. Помимо многих функций паспортизации советских граждан (главная – системный учёт граждан), совершенно незамеченной большинством исследователей оказалась ещё одна задача – это сбор «компрометирующих материалов». Только по Ленинграду за период паспортизации за три недели, с 27 декабря 1932 года по 17 января 1933 года, было выявлено 2,5 тысячи лиц, на которых были получены компр-материалы разного содержания – значительную их часть как раз составляли содержатели гомосексуальных притонов, а также наркоманы. Всего же за одиннадцать месяцев 1933 года из Ленинграда было выселено 78 тысяч человек «антисоциального элемента».
Уголовное преследование за гомосексуализм началось только 17 декабря 1933 года (с внесением соответствующей статьи в УК), и фигурантам «ленинградского дела 175 гомосексуалистов», проходившего в августе-октябре того же года, следствие было вынуждено предъявить надуманное обвинение – «содержание притонов». Подавляющее большинство обвиняемых получили в итоге 1-3 года ссылки.
Как и предполагали городские власти, проводимые акции по задержанию гомосексуалистов не вызвали сколько-нибудь публичного обсуждения и реакции ленинградской общественности. Средний городской обыватель вносил их, без разбора, в общий список «антисоциальных личностей». Преследование гомосексуалистов (как и проституток, наркоманов, картёжников и т.п.) воспринималось как «возвращение к нормальности». Более того, как показали собрания на ленинградских заводах, рабочие ещё и были возмущены, что все эти «асоциальные личности» легко отделывались лишь ссылкой, а не «перевоспитанием в лагере». Уже через несколько месяцев власть вняла этим призывам пролетариев.
(Фото – Ленинград 1931 года)
(Цитаты: Виктор Иванов, «Контрреволюционные организации среди гомосексуалистов Ленинграда в начале 1930-х и их погром», журнал «Новейшая история России», №3, 2013)