«А с войны я приплыл домой на лодке»: 98-летний полешук о жизни среди болот

Про белорусское Полесье ходят легенды. Туристов впечатляют болота и разлив Припяти, оторванность от большого мира, старые деревянные домики, крытые камышом, свой диалект, особый жизненный уклад. А кто эти люди, которые сами себя редко называют полешуками, но прожили на Полесье всю жизнь? «Комсомолка» побывала в гостях у 98-летнего Александра Михлюка из деревни Оздамичи и узнала, как местные жили при Польше, от чего их спасла война и что будет, когда сменится власть.

«ОСВОБОДИЛИ ОТ ВСЕГО»

Александр Михлюк - местная знаменитость. Он единственный в районе ветеран Великой Отечественной войны, поэтому по праздникам к его дому идут караваны школьников с подарками, цветами и открытками. Молодежь приходит расспросить о деревенских родственниках для семейного древа. Александр Иванович много всего помнит и знает, сохраняет чувство юмора и трезвый взгляд на жизнь.

- Заходите, я для вас свет включу, - приглашает в старую хату с высоким потолком хозяин. За окном пасмурно, и темно даже в полдень. Для себя старик свет не включает, читает газету на лавке у окна.

Александр Михлюк всю жизнь провел в Оздамичах. Здесь он и родился в 1920 году. Все, что происходило за неполные 100 лет его жизни, описано в учебниках истории. Когда Западная Беларусь была включена в состав Польши, а Оздамичи оказались на польско-советском приграничье, Александр Михлюк был еще младенцем. Но при Польше он жил до 19 лет - многое осталось в памяти.

- Я ходил в польскую школу, четыре класса кончил. В каждом селе тогда была школа, и у нас была. Учили тогда польский язык, все предметы были на польском. Польский почти как белорусский, в нем много белорусских слов. А дома разговаривали на своем, - старожил говорит на диалекте, который больше похож на микс из белорусского, польского, украинского и русского языков.

После учебы дети помогали родителям по хозяйству. У каждой семьи был свой участок земли, на котором нужно было вырастить урожай зерна, картошки.

- Но платили деньги за это в государство. У кого было больше земли, у того был больше налог, - вспоминает оздамец. - Мы сразу после школы шли работать - коров пасли в основном. Четыре класса закончил - это 12 - 13 лет, самый пастух! За счет скота и жили, сдавали на мясо. Молоко не принимали, но брали сметану. Тогда была такая центрифуга: загоняешь ведро молока, а она перегоняет в сметану моментально. Сметану взвешиваешь и сдаешь, тебе платят деньги, а перегон (сыворотку. - Ред.) забирай себе.

Хотя отношение к жизни белорусов «за польских часув» у историков до сих пор неоднозначное, полешук в политическую аналитику не ударяется. Работали на себя - и ладно.

- А как пришли наши освободители, то они нас освободили от всего - уже не надо был ни пастух, никто, - иронизирует пенсионер.

«ТУДА ПОПАЛ - БЕЛОГО СВЕТА НЕ ВИДАТЬ»

Советско-польская граница проходила в 5 километрах от Оздамичей. О жизни в приграничье у Александра Михлюка есть два ярких воспоминания: закрытые шлагбаумы и беженцы.

- Когда в России в 30-е годы колхозы начали делать, проводить коллективизацию, у нас еще такого не было. И к нам сюда люди шли через границу. Кто к родственникам, кто так. Однажды из села по ту сторону бригада целая пришла, простые люди - человек 20 или больше. У нас был «постарунок» - пять человек полиции и комендант. Привели их польские пограничники туда, оформили - и назад их отправили. Как они плакали! «Ну, нам уже белого света не видать, все!» Чтобы прийти сюда, нужен был поручитель - кто-то должен расписаться, поручиться за меня, что я тут буду жить, работать. Нет поручителя - вали назад, а туда попал - все, прощай, родина.

Формально граница перестала существовать в 1939 году, но Александр Михлюк помнит, что она существовала вплоть до войны.

- Границу не открывали, пока война не началась. В 1939 году, 17 сентября, пришли к нам русские. Польских пограничников уже не было, а советские два года стояли. Шлагбаум был - и борони Боже туда соваться. Переехать в ту часть нельзя было - не пускали, а также с той стороны не пускали к нам. Родственники оказались по разные стороны границы, и все равно нельзя было к ним попасть. Как открылась война в 1941-м, тогда только убрали пограничников.

«ЕСЛИ Б НЕ ВОЙНА, НАС БЫ ТУТ НЕ БЫЛО»

Семья Михлюков встречала советскую власть на своей земле без оваций. Отец Александра Ивановича был уважаемым человеком в деревне. Служил в польской армии, был кавалеристом, а когда вернулся, стал оздамичским старостой. В марте 1941-го за ним пришли.

- Все описали: и хату, пару лошадей, и скот. Отца арестовали. Был суд - правда, не знаю где. Потом началась война - так он и пропал с концами.

- За что судили?

- Кто знает... За то, что был старостой. С ним забрали еще из Луток одного (соседняя деревня, в Гомельской области. - Ред.) - он из Германии из плена утек, когда служил в польской армии, да пришел сюда. Из Коротичей (деревня в 6 км. - Ред.) один был лесником, второй был простой. Наши из Оздамичей тоже все из простых. Может, кто-то брехнул чего, наклеветал...

В открытом списке жертв политических репрессий в СССР есть имя Ивана Лаврентьевича Михлюка из деревни Оздамичи. Он действительно был арестован в 1941-м, осужден особым совещанием за контрреволюционную деятельность и приговорен к 8 годам лагерей. Его освободили в сентябре 1941-го. О том, как и где он погиб, неизвестно. Реабилитировали его в 1989 году.

- Вы помните, как это было?

- Когда папу забрали, плакали все. Это было ночью. Забирали только ночью. Мы уже готовились, что вот-вот приедут. Соседа нашего, молодого мужчину, забрали раньше, чем отца, осенью (1940 года. - Ред.). А весной его жену с мальчиком в Магадан завезли. Тогда вода была большая, так лодками везли. Еще двое из Хильчиц утекали - их за Теребличами постреляли. Поймали на дороге и... Ни судили, ничего. Ни за что. И мы ждали. Уже и сухарей насушили, может, два мешка. Ужас был. Еще один сосед - он лесник был - у него всю семью забрали, тоже ночью.

- Вашу семью оставили?

- Война оставила. Если б не война, то нас бы тут не было. Так бы полдеревни вывезли.

- Не пробовали искать отца?

- Я никуда не писал, ни в розыск, ни в Красный Крест. Может, и надо...

Голос пожилого человека начинает дрожать, а в глазах - страх и растерянность. Будто ему вовсе не 98 лет, за которые он успел вырастить собственных детей и внуков, а снова 20, и ему так не хватает отца. Все, что осталось на память о нем, - это портрет в военной форме, который висит над кроватью.

МЫ БЫЛИ ПРОТИВ ВСЕХ!

Александр Михлюк успел застать третью власть. При немецкой оккупации Оздамичи вошли в состав рейхскомиссариата Украина.

- У нас тут была партизанщина. Мы были против всех. Каждый день и каждую ночь тревожно было: то ли партизаны в дом придут, то ли немцы, - рассказывает ветеран. - Партизаны забирали у нас продукты - у них же ничего не было, они питались только тем, что у населения брали. Обшарят все, найдут краешек хлеба - в карман. Есть хотят, бедные. И отдавали все партизанам, что поделаешь.

На войну Михлюка отправили в 1944 году. В Украине попал на обучение в минометную роту, а потом его перебросили в Латвию.

- Там самые активные бои тогда были. А местность там такая - болото, грязь... абы что! - то ли шутит, то ли всерьез морщит нос выходец из полесских болот. - Пришли офицеры, построили шеренгу: «Вы, вы и вы - за мной». Дали нам пулеметы «максим», на колесах которые, а мы не изучали такие. На месте разбирались.

- Страшно было?

- Конечно, страшно. Немцы старались пулемет уничтожить, мало кто оставался около него. Мне руку поранили в наступлении. Попал осколок мне по руке, а моему товарищу - по ноге. А третий погиб, - замолкает ветеран.

После ранения в декабре 1944-го Александр Михлюк четыре месяца странствовал по госпиталям.

- Я боялся, чтобы мне руку не отрезали, потому что вся кисть, все нервы были разбиты. Отрезать легче, чем лечить. Тяжело. Но мне повезло, - мужчина потирает чуть деформированную левую руку и признается: еще легко отделался.

Из госпиталя на севере России весной 1945-го его комиссовали вместе с товарищем-белорусом из Лахвы - деревни в Лунинецком районе.

- Приехали мы со Степаном, а у нас разлив воды. В документе написано, что последняя станция - Лахва. Дальше как хочешь, так и добирайся. Степан говорит: «Пойди ко мне, переночуешь, посмотришь, как я живу». Кругом все залито, можно только лодкой добраться. Мне нужно было в Давид-Городок. Я остался ночевать в сельсовете и ждать лодку с почтой. С ней приехал в Давид-Городок. А до деревни тоже надо лодкой! И как раз приехали наши люди из деревни в Давид-Городок на базар. Я своих узнал и с ними на лодке доехал домой.

За ранение Александру Михлюку дали инвалидность, а пиджак теперь весь увешан медалями.

- Вы ими гордитесь?

- А-а-ай... мне все равно.

«БУДЕТЕ СОПРОТИВЛЯТЬСЯ - ВАС НЕ БУДЕТ»

С войны Михлюка ждала жена с малыми детьми.

- А после войны опять к нам Советы добрались. И пусть бы днем пришли, так нет же, приходили ночью. Помню, за час или два до рассвета стучит в двери кто-то. Открыли - влезают в хату вдвоем, с ружьями. «Подымайся, хозяин, пойдем с нами». Моя мама, покойная, еще была, да как заголосит... Начала ругать их - она уже никого не боялась. «Мамаша, мамаша, не беспокойся, ваш сын придет». И забрали меня. Плачет мама, хозяйка моя плачет...

Михлюка и его соседей повели в сельсовет - вступать в колхоз.

- Два старых мужчины, один Трохим, другой Пятро, и женщина Параска, вдова, ее муж погиб на войне - и ту притянули эти... руководители. Один из мужчин отозвался на того начальника: да я тебя так да этак, твою мать... Его за воротник - да в другую комнату: посиди, не будешь такой мудрый. А я говорю: «Давай бумагу». Нам передавали оттуда (из-за границы. - Ред.), что крый Божа не спорьте, когда будут в колхоз звать, будете сопротивляться - вас не будет. Написал заявление и пошел домой. Вот так. А говорят: добровольно, добровольно в колхозы вступали... Ага. Ночью!

Во вновь созданном колхозе Александра Михлюка избрали бригадиром. От новой должности полешук отказался:

- Ай! Стой над людьми, приказывай, как работать? Походил я, может, неделю бригадиром да и кинул - поставили другого. Потом стал кладовщиком, на это я согласился. Мне нужна такая работа, чтобы ходить, а не сидеть за столом и командовать. Я 10 лет работал кладовщиком в колхозе, потом 5 лет на ферме, а потом 22 года лесником - и до пенсии.

«ВСЕ ЕЩЕ КРУТНЕТСЯ»

Теперь Александр Михлюк живет с дочерью - ей уже за 70 - и зятем. Хозяйничает - заложил новый яблоневый сад возле дома, летом нянчит правнуков. Выглядит бодрым, но молодиться не старается.

- Каждое утро делаю гимнастику. А что ж делать, если ни руки, ни ноги не гнутся - приходится! Я уже слабый становлюсь, потому что старый. Иной день хорошо себя чувствую, легче, а иногда уже тяжелее жить. Возраст все-таки уже чувствуется.

- В вашей жизни было много плохого. А о чем хорошем вспоминаете?

- Да ни о чем... Когда был пацаном - тогда было хорошо, - смеется. - А потом война помешала. Теперь, конечно, свободнее, лучше стало. Вот вода в хате появилась. Теплая, холодная, какая хочешь - это ж уже роскошь! Из колодца уже не надо таскать. Большое дело!

Вы, молодые, не слушаете ничего, не верите. Думаете, что всегда так было, как сейчас. Возьмем мы медицину. Разве раньше была такая медицина, как теперь? Не было. Я лежал в госпитале, там то кружочки - белые, красные, то порошочки давали. Замораживания не было, как теперь: дадут укол - и ничего не чувствуешь. Сейчас маленьким аппаратиком могут посмотреть, что у вас, у меня в груди, как там кости, целые или нет. Видите? К лучшему все. А может и еще лучше быть.

- Вы оптимист! А некоторые говорят, что история повторяется и мы опять можем провалиться в тяжелые времена...

- Мы на себе испытали Польшу, Россию, тот строй, этот строй. Дошли до того, что сейчас. И оно еще крутнется, повернется в другой бок. На одном месте невозможно оставаться, одна программа не может существовать.