Ловушка‐282. Отмена преследований за репосты — признак нашего оздоровления

Внесение президентом поправок в законодательство, значительно смягчающих 282-ю статью УК, встретило практически единодушное общественное одобрение. Ситуация с судами «за лайки и репосты» и в самом деле стала в последнее время становиться неприличной, если не сказать — анекдотичной.

Возбуждение дел за фотографии поверженных нацистских штандартов с Парада Победы и по другим столь же абсурдным поводам показало, что, как и всякая бюрократическая система, машина борьбы с экстремизмом начала обслуживать сама себя, изобретая предмет ведения там, где его нет. И этот процесс необходимо было притормозить, чтобы он не начал порождать в качестве ответной реакции новую волную настоящих экстремистов.

282-я статья УК РФ в своей основе уже представляет собой определенную правовую проблему. Дело в том, что на основании ее формулировки «действия, направленные на возбуждение ненависти…» чрезвычайно трудно определить реальный состав преступления в том или ином деянии. Все события тут происходят в головах — один якобы хочет возбудить вражду к определенной группе, подает некий сигнал, другой по этому сигналу возбуждается.

Если бы человек был собакой Павлова и у него существовали безусловные экстремистские рефлексы — показали ему коловрат, возбудилась рефлекторная ненависть и он пошел играть в городки, то никаких вопросов в том, кого и за что судить по этой статье не было бы. Но человек, слава Богу, не собака, а существо с более-менее высокой культурой и сложным семиотическим мышлением. На один и тот же сигнал он может выдать тысячи разных реакций, никак с ненавистью к тем или иным группам не связанную. И подавать те или иные сигналы он может с самой разной целью — от подстрекательства к насилию до легкой самоиронии.

Из-за этой размытости состава преступления решающую роль в делах по 282 статье играла экспертиза. Если эксперт, некий человек с дипломом филолога или психолога, давал заключение, что по его мнению подозреваемый имел в виду разжечь, то дальше осуждение становилось практически неизбежным (а как ты докажешь суду, что не имел этого в виду), если нет, то нет.

В результате эксперты, тесно сотрудничающие с правоохранителями (никакой независимой экспертизы тут не было), превратились по сути в решающую внесудебную инстанцию. А приговоры приобретали следующий характер: «высказывание побудительного характера, которое может быть воспринято как побуждающее к враждебным действиям». «Может быть воспринято». До полного абсурда ситуация дошла, когда суд запретил как экстремистскую футболку со знаменитым лозунгом афонских монахов «Православие или смерть», хотя в нем с очевидностью содержалось выражение готовности умереть за веру, а никак не убивать за нее.

Кстати, об «убийствах за веру». Реальная практика приговоров по экстремизму показывала, что правоохранители зачастую идут по линии наименьшего сопротивления — просматривать страницы «ВКонтакте», фиксировать лайки и репосты материалов, которые с большим или меньшим правом можно счесть экстремистскими, и отправлять дела в суд как пирожки в печку, получая заветные баллы в системе внутренней отчетности. При этом лезть в реальные экстремистские среды, где веселые бородатые парни обсуждают, человек ли женщина из племени «неверных» и благочестиво ли резать кафиров ножом, мало кто хотел — там можно было столкнуться не с одиноким запуганным школьником, а со сплоченной средой, иногда диаспорой, которая всегда будет отстаивать своего.

Впрочем даже не столь опасные среды оказывались без внимания правоохранителей, если в них проповедовался не русский национализм, а какой-нибудь другой, антирусский, включая пропаганду сепаратизма и отделения от России. По интернету гуляют десятки разных вариантов карт будущего развала России с сайтов типа «огни Иделя», «Сибирская вольгота» и т. д., и я ни разу не слышал, чтобы за подобную карту кто-либо был осужден. Равно как не был никто осужден за высказывания типа «русские должны учить наш язык, потому что они на территории нашей республики в гостях».

Из-за такой неравномерности во внимании суда и следствия 282-я статья в определенный момент получила мрачное прозвище «русской». Мол, если ты высказываешь русские националистические убеждения, то тебя ждет суд, если антирусские, то все в порядке. Мало того, у сотрудников правоохранительных органов начало формироваться чувство вражды по отношению ко всем, кто придерживается русских националистических убеждений.

Мне как-то пришлось ознакомиться с содержанием одной лекции о том, как работать с делами по экстремизму — рассказ шел о деяниях одной из самых чудовищных неонацистских банд, которая отрезала головы своим адептам, поджигала церкви и т. д. Это был классический продукт подросткового бандитизма, замешанного на гитлеризме и неоязычестве, но лектор упорно называл ублюдков «националистами» или даже «русскими националистами», хотя никакого положительного национального сознания у этих персонажей, конечно же, не было. Понятно, что подобным образом «воспитанный» сотрудник органов будет воспринимать всякого, кто скажет ему «я — русский националист», включая Федора Михайловича Достоевского, как убийцу и головореза.

За последние годы в этом смысле ситуация стала чуть исправляться — антирусский перекос в 282-й статье стал выправляться (но не полностью, конечно, истории, когда подростков тягают к следователю и осуждают за запощенные на стене «ВКонтакте» стихи типа «Ты русский, этим и гордись»). Но чтобы заполнить требуемые квоты, которые никуда и не девались, и началась охота за лайками, репостами и свастиками на антифашистских плакатах, которая и вызвала недоуменную реакцию общественности и президента.

По сути нарастание абсурдных «антиэкстремистских» дел говорит, как ни странно, об оздоровлении моральной и политической атмосферы в нашем обществе. Тех, кого можно было бы привлечь за реальный экстремизм становится все меньше и, чтобы «выполнять нормы», начинается вызвавшее столько нареканий прочесывание соцсетей. Но вал «антиэкстремистских» дел против случайных лиц, начавшийся в последние годы, работал на резкое повышение социальной напряженности, и с этим надо было что-то делать.

Внесенные президентом поправки действительно резко улучшают ситуацию.

Во-первых, в сопроводительных документах прямо прописана ненормальность нынешней ситуации. «Анализ правоприменительной практики показывает, что не во всех случаях привлечение к уголовной ответственности за деяния, предусмотренные частью первой статьи 282 „Возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства“ Уголовного кодекса Российской Федерации, является обоснованным». О том же говорит и решение состоявшегося 20 сентября пленума Верховного Суда.

Во-вторых, «первичные» дела об экстремизме теперь будут служить поводом исключительно для административного разбирательства. Чтобы попасть под уголовное преследование, необходимо будет «экстремистски высказаться» дважды за год. Это отсеет 90% «случайных» дел об экстремизме. Претензии будут по существу — вряд ли один и тот же человек захочет попасть под раздачу дважды в течение года — если первый раз был случайным, то он заставит быть осторожней.

Конечно, и в этом случае все равно останутся люди, которые будут систематически и публично говорить вещи, которые эксперты и суд могут счесть экстремистскими. Совершенно не обязательно, что аналогичное мнение об этих высказываниях будет, к примеру, у меня. Но, в любом случае, этот сорт людей — политические активисты, которые понимают зачем и что они говорят и на какой риск идут. Разобраться что экстремизм, а что нет «по сути» — это задача нашему обществу на будущее.

В любом случае не может не радовать как общая разрядка социальной напряженности, мастерски проведенная президентом всего одним решением, так и общая тенденция. В то время как Запад все глубже погружается в пучину политкорректного «37-го года», когда расизмом, сексизмом, нацизмом объявляется абсолютно все, мы, напротив, заботимся о том, чтобы свобода высказывания не становилась для человека источником неприятностей. Несомненно, мы на правильном пути.