Сказание о Муравьеве-Амурском
Глава первая
В Восточную Сибирь поимператорскому повелению
Летел, летел в царской колясочке Государь НиколайПавлович от северной столицы на Кавказ и удивлялся: «Как не посмотрю в сановноелицо – всяк свой страх обнажает: либо мошенник в любезном мне Отечестве, либотрус и лентяй, не то – властолюбец. Кого бы я выбрал на генерал-губернаторствоВосточной Сибири?»
И то верно: все трепетали перед повелителем мира!
Сказывали, император с горечью отказался брать с собоюв путешествия светлейшего князя Меншикова. Меншиков этот – ловкий и скандальныйострослов николаевского времени. Как-то Государь, разговаривая о том, что наКавказе остаются семь разбойничьих аулов, кои для безопасности трона необходиморазорить, спрашивал:
– Кого бы для сей кампании послать на Кавказ?
– Если нужно разорить, – подсказал Меншиков, – топрежде всех надо послать графа Киселёва: после государственных крестьян семьаулов разорить – ему ничего не стоит!
Да вот ещё приснопамятный случай. Государь перечислялгенералов, могущие управлять Восточной Сибирью с прибылью для империиРоссийской да славы русского казачества. Говорили, Меншиков и тут свой спичвставил: «Лучшего правителя не приискать, как Руперта: к его рукам вся Сибирьприлипнет!» Вот уж в воду глядел этот собиратель удачных острот, как Гомер, какИппократ: ревизия сенатором Толстым выявила колоссальные злоупотребления вправление Руперта. Беда, да и только. Государя повергла меланхолия. …К югу чрез три по шестьдесят вёрст и Тула предсталаот Щегловской заставы. А приказал тамошнему губернатору Муравьёву, чтобыподжидал своего величества «к зависящему распоряжению». Муравьёв вестовыхнасторожил, чтобы свистом особым просвистали, как скоро августейшая колясочкапроследует, но и они дело свое просвистали. И Николай Павлович пролетел Тулу,Косую Гору, сквозным ветерком обвеяв ночной покой славных оружейных исамоварных дел мастеров. Так пропали все губернаторские приготовления иожидания, только приказано было спешно выбираться на первую станцию за Тулой. Нотак как император почивал и первый, и второй перегон на Орловском тракте, тогенерал Муравьёв мог представиться ему лишь на третьей станции, то есть в Сергиевском.
Уже пылала заря с востока. Он, Муравьёв, славно ипобедительно три военные кампании выдержал, и губернаторским радением Отечествупрославлен был. Не страшась опалы, первым из всех русских губернаторов подаладрес Государю об освобождении крестьян от помещичьей крепости.
Государь любезно обласкал чуток обомлевшего молодогогенерала, губернатора тульского:
– Знаю тебя, Муравьёв, с отрочества... Верных у меня,кроме тебя, людей нет. В службе твоей – больше чести!
– Благословляю Господа, что имею честь видеть на землеТульской губернии ваше величество, – отвечал губернатор «по всей форме».
– Ты у меня безотступный, храбрейший, слишкомизраненный... Спасибо полезен мне, как я хочу, – благодушно продолжал НиколайПавлович.
– Рад ещебольшему служению, что полезен своему Государю!
– Большемуслужению? – восторгался Николай Павлович, сверкнув очами. – Забирай себе СибирьВосточную! Граф Чернышёв! Подай ему мой рескрипт. Езжай в Иркутск, Муравьёв! Скольковозможно делай прибавление казне царской. Войны ни с кем не затевай, а чиниуспокоение нашим соседям чрез посылочные грамоты. Да пусть казаки мои верные невыплеснут чёрные волны Амура на берега богдыхана. Тебя полюбил Кавказ – полюбити Сибирь!
На лестные выражения Государя императора огенерал-губернаторстве и будущности Сибири Муравьёв «не нашелся отвечать емуничем, кроме слёз». Государь расспрашивал о Туле, говорил, что ему некогда былоостанавливаться, что он ужасно строгий на счёт умственной и ранжирной шатости вгосударстве и т. д. Импозантные форейторы вскричали восьмёрке коней, и открытаяколясочка с гербами на дверцах улетела в розовый горизонт.
Глава вторая
Генерал Муравьёв исанкт-петербургская разноголосица
Россией царь правил в Москве, как император – вСанкт-Петербурге! Кремль – дом царя, а Зимний дворец – императорский двор! Царь– деспот и тиран, а император – англо-французский модник, благовоспитанныйджентльмен. Санкт-Петербург - город военный. Здесь носили одинаковые мундиры иусы. Москва – град штатский, москвичи не одевались, но рядились. И бородыдедичей и отичей растили и холили. Москва известна была таинственной свободойторгово-промышленников. Санкт-Петербург – европейски просвещенным чиновничеством.
Перед дальней дорогой Муравьёв завернул в царствующуюсеверную столицу – по министерствам-коллегиям справиться. А и усы генеральские,молодецки подкручивая, песню любимую заводил: «Ах! во Франции невеста дорогаяждёт меня». А и министры по коллегиям и департаментам подтрунивали:
– У тебя, Муравьёв, Сибирь в невестах ходит, а ты намамзель Франции помешался!
– Отчего же в невестах – Сибирь? – говорил Муравьёв. –Сибирь – наша матушка, Амур – батюшка. Императрица Екатерина Великая сказывала:«Если бы Амур мог нам только служить как удобный путь для продовольствияКамчатки и вообще наших владений на Охотском море, то и тогда обладание онымбыло бы для нас важным». Сибирью владеет тот, у кого в руках левый берег иустье Амура. А всеми московскими и прочими богатыми товарами в Кяхте торговатьсвободно!..
Карлуша Невсёвроде, по чужеземным делам министр, тычав карту сибирских земель, изъявил крайнее невежество в географии Российскогоотечества:
– Ох! Ах! Как бы не всё вроде! Разве Амур-рекарусского происхождения? Нельзя её занимать – китайского богдыхана потревожим!
А «лысый» Чернышёв, по воинским делам министр, своёразумение восхитил:
– Устье Амура засыпано песком. Судоходства в нёмникакого. Ни к чему нам такое приобретение! Не приближаться к Амуру! А кказакам доморощенным я пошлю своих надзирателей!
А казны министр, коммерц-советники, московскоекупечество в один глас вскричали, как вороны на поживу:
– Никакой свободной торговли мануфактурой в Кяхте намнельзя заводить! Не нарушай нам, Муравьёв, торговых правил и привилегий!
Муравьёв-то поперечил:
– В Беринговом и Камчатском морях флоты дерзких наразбой китобоев и пиратов из наших морей, из материковых пространств вывозят надесятки мильонов пиастров произведений китового промысла, золотишко, мягкойказны сокровища. Петропавловск пограбили-опустошили, и леса пожгли, и гиляков ипрочих инородцев обидели, и детенышей китов сгубили, а и морские сивучи, ибобры, и нерпы терпят от того большое губительство.
Российско-Американская компания никакой пользы своемуотечеству не доставляет. Правительство прежних времен лишало славы нашихмореплавателей и, по примеру испанцев, держало в тайне открытия. Обширныеобласти, приобретённые компанией для России, могут занимать одних учащихсягеографии в школах или недорослей из министерств, вовсе географии не ведающих.
Да всякая европейская держава без издержек для себя может отнять наши земли,когда только пожелает.
У нас есть искусный мореплаватель Невельской. И онвсем Лаперузам иноземным и своеземным в адмиральском часу приукажет, где у нассудоходные проливы в устье Амура и прочих местах, и мы непременно отстоимотеческие приобретения. А и в Кяхте торговать свободно – казне пошлиныприбавлять, а и золотые прииски старательным людишкам передать, кои берегут немиражи, а полноту казначейства Государя, а казне виноторговлю от лихоимныхоткупщиков из-под нерадения изъять. И вы, и Государь мой, имейте опасения:несть числа бесчинствам в крайних сибирских землях! Сибирь может отложиться отРоссии не по причинам внешним, но – внутренним: слишком богаты сибирскиепромышленники и торговый класс, чтобы уступить своё влияние на вольныйсибирский народец.
– Ой! ой! Совсем запутал нас Муравьёв!
Разноголосица этакая донеслась до императора НиколаяПавловича, всегда страшно занятого порядками в Европе. А что же взговорил надёжа-Государь?
– Что касается до русской реки Амур, то об этом речьвпереди. У меня там верные казаки сибирские ставленые к сторожению границ. А почасти злоупотреблений золотопромышленников, акцизно-откупного комиссионерства ипровиантских заготовителей – пусть генерал Муравьёв расчислит-разберется, он уменя – самый полезный в Отечестве!
И сам Господь встал на защиту Муравьёва, мужагосударственного, вдохнув в него уверение: «Возьми Сибирь Восточную и укрепи!»
И покрыл его ангельскими одеждами, щитом веры и надежды удостоил. А иМосковский митрополит Филарет свершил над ним крестное знамение, сказав напутное:
– Господь да благословляет попечения ваши о прочноммире и благе вверенного вам края, да укрепляет вас против трудностей природы илюдей!
В лавке Смирдина, составивши библиотеку по особливомусписочку для Иркутска, Муравьёв принял на дорогу много книг. Всё более омореплавающих и путешествующих, про описание земель Сибири, Китая, Японии,Монголии, Северной Америки, да «Историю государства Российского» историографаКарамзина, всеведущие журналы «Москвитянин», «Современник», «Отечественныезаписки», российского купца Григория Шелихова «странствования», путевые очерки«Поездка в Китай» некоего Дэ-Мина. А также – свежий выпуск сочинений монахаИакинфа Бичурина «Китай в гражданском и нравственном состоянии», выпись сдоговоров по границам с Китайским государством, карты и прочие путеводительные пособия изданий Московского университета.
Муравьёв почтил молитвенным вздохом почивающих вАлександро-Невской лавре. Испросил духовного совета и помощи Трёхсвятительства– Петра, Алексия и Ионы (Московских и всея Руси чудотворцев, собирателейрусских земель). Бил поклоны своему небесному покровителю Св. Николаю Мирликийскому…
Девятнадцатый век явил двух родомыслов, двухАлександров: императора Александра I Благословенного и гения русской литературыАлександра Пушкина. Они-то промыслили век и поколения. Девятнадцатый век далдвух орлов – властителей дальних владений, двух Николаев: императора Николая Iи генерал-губернатора Восточной Сибири графа Муравьёва-Амурского. Эти-то дваГосударя в свой «жестокий» век приживили к России столько земельныхприбавлений, что русскому народу и казакам сибирским в тысячу лет освоить бы!
Глава третья
Сибирский разворох
Поспешал Муравьёв, немешкая, в стужу зимнюю, в сторону сибирскую …
С царя Фёдора Иоанновича строительство Сибирскойдороги повелось. От Соли Камской до Тобольска Бабиновская дорога пролегла(«вождём был оной дороги Артюшка Бабинов»). Являлась вратами в Сибирь. Иподнялись города: Томск, Туруханск, Енисейск, Ачинск, Красноярск, Киренск,Якутск, и русские казаки, и крестьяне-хлебопашцы, что естественно, выходили наАмур, к Восточному океану, добирались до берегов Америки и Японии.
По прошествии двух веков, отклонившись на Невьянск,дорога устремилась на Тюмень и звалась в народе слободской, коль шла поНевьянской, Рудной, Ирбитской и прочим слободам. Царь, видя, что чрезпосредство многих дорог протекают мимо рук его подати, расчислил, что «изСибири и в Сибирь многим дорогам быть непристойно». А по заселению южных земельСибири оба пути потеряли своё значение, и Муравьёв добирался до царствующегограда Восточной Сибири чрез Екатеринбург, Омск, Томск.
Возок муравьёвский ураганом взвивался в облакахснежной метелицы, лихо взбирался на кручи холмов, отчаянно продирался сквозьдремучую тайгу, птицей летел по великому Сибирскому тракту, потому что неслиего русские кони, полные огня и свободы. Русский возок, приспособленный кдолгим сибирским дорогам, заменил ему домашний комфорт, отнынегенерал-губернаторство своё будет нести в непрерывном движении – в путешествияхи воинских походах, в Амурских экспедициях и морских вояжах, в открытии новых гаванейи портов, градов и весей.
В Сибири менее страдали несвободой, оковы деспотизмаспадали, зацепившись за Каменный пояс, и русский характер проявлялся во всейсиле и красоте. Сибирь завораживала непрестанностью открытий, бунташными,шальными думками, суровым атаманским ликом. Смертоносен климат Сибири. Чтобыиметь вес в этой стране, нужно поспешать, всего-то постигнуть, всё-то свершить,отговариваясь: «Ныне богатства не вижу, что вдали – Бог и время приукажут».
Московский тракт не томил Муравьёва, знай, себенапевал: «Ах! во Франции невеста дорогая ждет меня». А невестушка-то под боком– француженка с родовым именем де-Ришемон, по прозванию Катрин, по православномуобряду – жена Екатерина Николаевна. Катрин – это любящее очарование Муравьёва –преодолевала хребты, ущелья, леса таёжные, мари, болота, реки, потоки, моря, иехала, и скакала, сопровождая мужа теми же путями-дорогами «без крестов, безприметушки», кои постигали в далеких «закаменных» землях казаки сибирские,промышленные да гулящие людишки. И все дни, отпущенные Богом, была ему «самымдрагоценнейшим приобретением и дарованием». Тут бы древний монастырский писецподивился Катрин, красное словцо в летописи исповедал бы: «В женахблагочиннийша, красотою лепа, млекою белостию облиянна, возрастом ни высока, нинизка, власы по плечам лежаху, писанию книжному навычна, во всех делах пригожа,песни любезне желаще».
Поступь её величественна, венценосно несла своюголовку, возможно, как это было принято у соплеменников – южных французов, предкикоих со своим ставленником – королём Генрихом IV Наваррским привели Францию кабсолютизму. Но Катрин характера была мягкого, ровного, добрая сердцем, и,отличаясь любовью к своему новому Отечеству, довольно успешно усвоила классрусского языка. Пылкий характер Муравьёва она скрашивала до умиротворения.
Но не был Муравьёв певцом изворотов словесных, родне иблизким под свирель любовную оповещал: «моя милая Катенька» и пр. А меж собоюворковали: «O Nicolas!», «Ах, Катрин!». А и в Красноярске на гробах державныхпредков Троицкого погоста, приложившись к святыням на могиле посланникакоммерц-советника Резанова, Муравьёв вздохнул и молвил:
– Ах! Николай Резанов: не милую свою Юнону, но дымувидел пред собою!
Катрин выспрашивала:
– Расскажи мне, любезный Nicolas, что значит «дымувидел» Резанов?
– Ах, Катрин! Повесть о Резанове печальна. Егополюбила принцесса Мексиканская Кончита (Консепсия). Обещал ей вернуться собручальными кольцами из Петербурга, да занедужил, скончался по дороге. Ипрождала невеста молодость и бабью старость свою, пока свеча её жизни не угасла– в безвестности, какая же бедаподстерегла возлюбленного.
– О, им горестно на том свете в разлуке быть. Нет, мывсегда-всегда будем вместе. Всегда... Господь видит каждую свечу, зажженнуюпред его ликом. Напой мне, сердечный друг, про «невесту дорогую»...
Муравьёв шибко пожалел, что Резанову не удалосьоткрыть для России торговый путь в Японию с благословением императораАлександра I.
Муравьёв ростом невысок, имел курчавые светло-русыеволосы, даже слегка рудоватые, и у него, как в старинных песнях певалось,«сила-то по жилочкам так живчиком переливалась». Всё обличье его говорило, чтотакие мужи своими подвигами историю зачинали. Речи своей не позволялкосноязычие, но часто говорил книжным языком аксаковского строя. В делах ижеланиях присовокуплял: «Бог милостив», «Коли Господь позволит», а то довершалречь семейными преданиями и пословицами.
Его ожидали с трепетом и замирающим сердцем. Что-тобудет! Как перед этаким явленьицем стоять! Жутко так, что ой-ой-ой! «До Богавысоко, до Царя далеко» – всегда припоминается, когда беда над головой.
Встретил Муравьёва енисейский губернатор Василий Кириллович Падалко. Никтоболее!!! Не завернул в Канск к богачам Машаровым. Дурной знак! Канск – центрнайма работников всех золотых приисков.
С Красноярска путь-дороженьку вели казаки на вихреподобныхконях. В селениях народ встречал с колокольным звоном, везде провожал с криком«ура». В городах являлись депутации с хлебом-солью и делали денежные пособия впользу высочайше поставленного генерал-губернатора, наместника царева на землевосточносибирской. В собрание знатно-именитых Иркутска явился в армейскоммундире с орденом святого равноапостольного князя Владимира. Правая рука наперевязи (ранен при штурме Ахульго, носил повязку не для франтовства, каксчитали недоброжелатели, но по временам, когда боль зудила руку, что бывало напогоду).
Иркутск ликовал да насторожился, богатыми подношениями«от трудов земли Сибирской» задабривали золотопромышленники, виноторговцы,купцы и прочие крепкие сословия. Муравьёв благостыни сии передавал напроцветание края и вспоможение его сирот, на ращение мореходов далёкой Охотскойнавигационной школы, им-де покорять моря-океаны, великую Амур-реку, им-дестремлять курсы плавания державы Российской. А старшин казацких и атаманцевдопросил:
– А что же вы, казаки-ермаки, не богаты?
– Как не богаты, превосходительство твоё? – отвечаликазаки енисейские. – Бог не без милости, казак не без доли. Богаты мыкафтанами, а и кафтан служит гостиною, банешкою, спальнею, не то – могилою.
Самое богатство – конь да свобода! Конь и забава молодецкая, и утеха казачья,свобода – наша натура. И мы – добытчики всего богатства Сибири! А ныне крепкимы и тобою, государём восточносибирским, и по сердцу нам Екатерина Николаевна,что лицом красна и умом умна, что знает русскую грамоту, чтенье-пеньецерковное, и называть её станем матушкой, величать государыней!
С тем старшины и атаманцы чете Муравьёвых до землипоклонились.
– Молодцы, казаки-ермаки! Казаков люблю. Они шибкопомогали мне на Кавказе добывать победу. Вот моё предначертание: завершуэкспедицию на Камчатку – буду с казаками покорять Амур-реку.
Отчего насторожился Иркутск? Два века с надеждойвзирали со стен своего Кремля иркутяне, как Провидение в чреде имён взыскует досточтимое,без расчёта на высокомерное преимущество над ними. Со времени, когда государевострог Иркутск на Ангаре поставлен енисейским сыном боярским Яковом Похабовым.
А тут Муравьёв такой разворох поднял, так круто попрал местные авторитеты, чтов обеих российских столицах заслужил недобрый аттестат своей памяти. Иркутскогогубернатора, одарённого способностями не видеть всеместного лихоимства, безместа оставил, обер-квартирмейстера Восточной Сибири предал суду Фемиды,чиновников-мздоимцев, кои перьями ловили соболей, в инвалидные команды подпокров северного сияния сослал, хлеботорговцев-кулаков в тюрьму упёк,винопийцу-писателя канцелярских бумаг, дерзостно нагрубившего ему, дляострастки прочим любителям Бахуса берёзовой кашей попотчевал и в опохмелкукарцер назначил, золотопромышленникам и виноторговцам доходцы урезал.
Как урезал? Муравьёв видел на два аршина в землю изаповедовал древнее золотое правило на Руси: русский мужик не должен терятьземлю из-под ног и находиться выше приличного градуса, потому запретилкабатчикам и шинкарям продавать водку на розлив. А лишь на вынос и непременно взапечатанном обрамлении.
И был некий добытчик золота, ни звание, ни имя его дляистории ничего не значат, а – делец, золотоносные пространства в Енисейскомкрае прибрал к рукам своим, захватил чужие открытия, разорил конкурентов,подсылал кое-кого с золотишком к Муравьёву, не подмял, но кричал так, чтобы донеслидо ушей генерал-губернаторских: «Я в золоте его утоплю!» Как же! Не удалось …
Немало, ох немало ворохнул сибирских купчишек, коикоммерческие дела обращали в мошенничество. Сидит этакий шиш в рядах торговых,и его кошелёк что-нибудь да выиграет на неверно понятых законах или наколебании цен денег, а деньги в золотом обеспечении – «сибирки», в пример Российско-Американскойкомпании, домогались печатать. Решительно противостоял богомерзким скорохватам!
Иркутск лежал на перекрёстке торговых путей из Сибирии великоокеанского побережья в Кяхту. Кяхта – маленький пограничный городок, векатерининские времена пропускала чрез торговые руки главные атрибутыкупли-продажи: меха и чай. Русский купец-вояжёр предлагал «морского бобра»(калана) и котика, китаец – чай.
Иркутск просыпал золотишко в северной столице, отэтого града на Ангаре золотишко протекало чрез Кяхтинскую слободу в Китайскоецарство. И всякое «просыпание» и «протекание» сердечно дорого для столичнойчиновной рати, а и московско-кяхтинское купечество восстало против торга вКяхте на монету и кредитки. А он-то, Муравьёв, принялся золотые дорожкиукорачивать да пошлинки казне прибавлять. И пошла писать на него доносыгуберния Иркутская, следом Енисейская: деспот! бич Божий! себе памятникуготовил! Повелась война кабинетная, чернильная, дипломатическая…
Пришёл Муравьёв за советом к архиепископу Нилу. Какже: богослов выдающийся, мудр, проехал,прошагал все тундры, «каменные пояса» и «студёные моря». В Сибири «постави,созда, заложи» многие церкви деревянные и каменные. С самими небесами говорил!
Преосвященный выслушал негодованиегенерал-губернатора, похвалил за радение Государю и Отечеству, нопо-монастырски свой строй разумения высказал:
– Преподнесу в урок тебе, христианский губернатор,сказочку о Правде. Жила Правда на земле. Плохо ей было: где не появится, кудане придёт – везде её гонят, везде ей нет места, всем-то она мешает. «Пойду, – думаетПравда, – поближе к храму Божиему, пойду в храм, авось, не погонят, будет местомне и в помощи призовут». Пришла, встала, но и в самом храме её принялисьтолкать: тут не стой – это моё место, туда не иди – там для почётных, богатых,известных... Придвинулась Правда к амвону, но и здесь ей места не нашлось.
Поднялась она – вошла в самый алтарь, встала у престола. Один говорит: «Ястарший», другой, – «Я саном выше»,третий, – «Я заслуженный», четвёртый, – «Я учёный»... «Здесь я долженстоять»... «А тут – я »... И вот даже Правда не нашла себе места... Не ищиПравды. Разве Заступница Царица Небесная не видела кругом своего БожественногоСына неправду, клевету, ложь, несправедливость, коими платили Спасителю за егобесчисленные благодеяния и чудеса. Но Она молчала, никого не упрекнула, никогоне осудила. Вот как Она отнеслась к Неправде этого мира. Не в силе Бог, а вПравде. Не ищи Правды на земле, ищи её в себе. …Император Николай Павлович всяческие воздыханиядоносителей слушал, терпел, даже уши затыкал, когда указывали на крамольныйгерб дворянский Муравьёвых в российском Гербовнике: корона, проткнутая мечом! Асвоих министров по коллегиям и графов милых – затейников новшеств, маскарадов ипарадов, допрашивал:
– Порет?
– Кре-еее-пко порет, ваше императорское величество!
– Муравьёв – муж нравственной доблести, он всю правдуищет, подноготную. А всю правду сыскать не достанет времени: богатств сибирскихдо скончания века не прибрать – вот каковая закавыка. Моя бабка ЕкатеринаВеликая то-то иноземным государям похвалялась: «Воруют! Значит, не бедна!»
Россию обобрать невозможно! Отечество наше преславное тихим обычаем никак непроживёт.
Генерал-губернатор Муравьёв дальше пошёл!
Бунтовщикам-супротивникам заступившего на престол младого императора – декабристам,этим каторжникам Благодатного рудника, острога Читы и Петровского завода,лишённым отечества, имени-рода, положил облегчение. Иных же подвигнул на общественноеслужение!
Супруги Муравьёвы явились жёнам государственных преступников– Волконской и Трубецкой! Хотя Государь приставил дозирать и пасти сосланных врудники, Муравьёв особливую мысль держал: наказание не может быть всежизненно.
Что рабски приближённые императора создали ореол мучеников декабристов. И наэтом явленном образе бунтующие умы положили основание революционному миросозерцанию.
Возгневался ль император Николай Павлович, счетырнадцатого декабря не жаловавший фамилию Муравьёвых? Нет! Благодарностьвыказал, что-де нашёлся тот, кто понял его, не желавшего отравлять участь своихпогибельников и на краю света.
А сколько на поприще открытий и освоении новых земельпроявлено у него деятелей с почтенными именами, да вот хотя бы: Невельской,Завойко, Корсаков, Кукель, Буссе, Казакевич, Посьет, Будогосский, Чихачёв,Бошняк, Сгибнев, Волконский, Венюков, Аносов и многие, многие славы отечестварадетели проходили «настоящую академию муравьёвского времени».
Полюбила православная душа Катрин. Обрела француженкасветло-светлого ангела, и этот добрый вестник дозорил её от изгибели, сутемени,пасмури до смертного часа. Нескончаемыми молитвами истончала в себегреховность, в прощении грехов своих простирала милостыню юродивым, убогим,нищеньким, посещала богоугодные заведения. В Богоявленском соборе, в стариннойСпасской церкви, в часовенке дорожной, хижине бревенчатой среди глухого таёжноголеса била поклоны постно-суровым ликам. Катрин не прельстилась светскимиувлечениями: праздничными застольями, обрядовыми играми, музицированием нафортепиано, песенными дуэтами. Цветы, шитьё, прогулки к Знаменскому женскомумонастырю, где упокоен великий «Колумб российский» Шелихов, где «возвышает духнарода» с подобающей его честью мемориал. Она нашла друзей средь жён и дочерейдекабристов в Иркутске.
Милостивица-государыня, она явилась украшением землиИркутской. И всяк бо земной видел в сущей сказке доброчество, да молвил,приосанившись:
Тебе,о милости источник,
О ангел мирных наших лет!
Глава четвертая
«Я на поприще огромном...»
Муравьёв думу о войсковом казачестве Восточной Сибиринянчил. С кем тут можно пойти на Амур, чтобы открывать торговые пути,хлебопашествовать, Приамурский край заставами сторожить.
Слушал гостей торговых из купцов, беломестных казаков,горнозаводских мастеровых и работных, коих должно записать в казаки, оленныхтунгусов, бурят-баргузинов, табунутов-скотоводов, карымов, линейных солдат,охотников-якутов, чалдонов дремучих кондовых лесов, дауров, да и всякихкочевников забайкальских степей числом «в тридесять».
Кого добрым словцом утешал, кого нахраписто изумлял,кого и по бородушке гладил, туманил очи на раздольице амурское. Тут подумаетнекий послух обывательский, что-де всё это без исторического значения. Не-ет! Благороднои безотступно благовестил генерал-губернатор, и каждая голова без замутнённоймысли живинку дела его должна постигнуть. Живинка-то на поприще огромном.
Николай Николаевич посылочной грамотой ответствовал брату Валериану вЯрославль: «Я на поприще огромном и вдали от всех интриг и пересудов вашегообщества и света...» И часто из-под козырька фуражки всматривался в южныепределы края, на рубеж «Мунгальской земли», где солнце в полдень застаивалось,и казаки-сторожи и конные буряты границу берегли.
Бывало, кликнет помощников из молодых – Муравьёва,Корсакова, Струве да казаков охранного порядка:
– А, ну-ка, орлы, полетим в степи, к Гусиному озеру даСелемгинскому острогу!
Ему подводили коня с казацким седлом, с чепраком,обшитым медвежьим мехом, со звёздами и надписью вокруг орла: «За веру иверность». Энергический генерал вступал в серебряное стремя, и конь-игренек «вяблоках» нёс его в просторы – без видимого горизонта, без срока времени. Чуднаяэта часть родной стороны: степи, логи, горы, сосны, ковыль, песок, озёрныеволны, стойбища, юрты, лихие наездники на низкорослых мохнатых «монголках», обоо– придорожные святилища, цветные лоскутки на кустовищах, монетки на аршанах – источникахцелебной водицы, ламы, бурятское духовенство в жёлтом облачении, ужасающаямузыка на инструментах всех родов и размеров в дацане.
И он познавал древнейшее искусство многодневнойверховой езды, ловли кречетов и соколов, охоты на коз загонами в горах.
Были потехи полевые – проба птицы на добычу лисы,потехи лессовые – облава медведя. Николай Николаевич молодел – душою и теломсливался с природой. С чистым сердцем, величая «большого русского генерала»,степные кочевники даровали старинную монгольскую кольчугу.
В гостеприимной войлочной юрте пил кирпичный чай намолоке с салом и солью. Если войти во вкус, пьётся с величайшим удовольствием,прибавляет силы. Муравьёв извлёк выгоду: кирпичный чай поставил в довольствиеказакам. Предлагали цаган-аракэ, белую водку, приготовленную бурятами изквашенного молока, отличную от кара-аракэ, чёрной водки, русского приготовленияиз ржаной муки, чёрного хлеба.
Под северный барабан слушал сказания о богатыре ГэсэреСправедливом и Алтане Шагае – Золотой Лодыжке. Не чудно ль, бурятский народец,получается, считал себя древнейшим народом на земле. С той поры, когда Ангара иЛена ручьями, а не реками несли свои воды к Студёному морю, а мохнатые слоныбродили у льдов.
Умный сей народец, а живёт в невежестве, русскуюграмоту нужно, своих учителей в школах и улусах ставить, да управляться повыборным началам, а не по наследованию, земелькой – и той не могутраспорядиться и пользоваться мирским согласием. Жаловались шуленги («князцы»):тайши Северной Монголии грабят и уводят в плен бурятских улусных людишек.
Память предков сберегла: при Алексее Михайловиче феодалы Халги шли войною наСеленгинск, да «по брацки» с казаками и служивыми стрельцами выстояли. Тут всамый раз подоспело время селить казаков на порубежной полосе, и в первый чередтому – образовать Забайкальское казачье войско...
Забайкалье богато и обильно разве что не маннойнебесной. На этих землях добывали мех соболя, рыси, лисицы, белки, росомахи. Уверховьев Амура ещё – и рога, и мясо, и шкуру изюбра. Около Нерчинска и прочихострогов реки и озёра рыбой изобилованы. Рудознатцы прознавали золотые исеребряные руды, железо, олово, свинец. Вон и Аргунский острог зарубили у рекиАргуни, где богатые природные рождения серебряных и оловянных руд. Самосаднуюсоль возили с Борзи и Онона. Тунгусское население Забайкалья двух племён – намятови более многочисленных нелюдов.
Князь Гантимур привёл нелюдов под высокую рукувеликого государя Алексея Михайловича и на «породных землях» с русскими жили вмире и согласии, плечом к плечу держали оборону от маньчжуров и монголов. А уэтих племён десятки языков, наречий, нравов и обычаев. Уже при Муравьёвемонгольские роды сортотов, одзонов и умятов соединились с местными инородцами,слились в единое сообщество и воинственные табунуты монгольского происхождения.
Азия!.. Колыбель человеческого рода с начаткамиремесёл, искусства, науки, общественного устройства, религий, заимствованныеЕвропой!
Китай – развитое государство, жителей мильонов подчетыреста, а не может устоять против трёхтысячного экспедиционного отрядаангличан. Англия захватит правобережные земли Амура и Уссури: Цинскоеправительство постарается не заметить, российское – проглотит молча…
Нужно поспешать! В «мунгальской земле», прибайкальскихстепях, за Становым хребтом, на якутских равнинах жива легенда о СотрясателеВселенной, зыбится рабская дрожь в крови кочевников: вот уж встанет из гробницыи скличет трубным гласом Чингисхан. Беспокоятся, жалуются степняки-монголы Ургина притеснения маньчжурского Чёрного Дракона, желают-де покровительствавысокого России и жить в «великом береженьи обоих народов навечно».
Выбравшись в Верхнеудинск, Читинский острог,Нерчинский заводской округ, ревизией приведя в порядок порушенные установления,Муравьёв задумал, что Забайкальское казачье войско он сможет составить всеголишь из пограничных казаков, Забайкальского городового полка, бурятских итунгусских казаков, дозорцев, станичников, крестьян горного ведомстваНерчинского округа, коих благодаря Киселёвым-Рупертам довели до скотскогосуществования.
Даурия!.. Руку протяни к землям восточнее Забайкалья иверховья Амура. Господи, Даурия – земля обетованная для землепроходцев времёнПояркова и Хабарова. Два века с надеждой поджидала православного государявосточносибирского...
Рукой, кажись, подать к Амуру! Китайцам дела нет донизовья Амура. Но сюда рвутся англичане под видом торговцев, натуралистов,описателей инородцев, геологов. У англичан глаз зорок, завидущий на Сибирь-то!
Амур проистекает единственной рекой из Сибири в Восточный океан. Открыв устьееё, англичане и французы приобретут все правобережные земли Уссурийского края.
Они непременно отделят Поднебесную от России. И чрез Кяхту останется торговатьревенем да сарацинским зерном. А традиционный китайский чай завезут вАрхангельск и Санкт-Петербург из королевства Великобритании.
Но прозревал Муравьёв мореплавателя и капитанароссийского флота Невельского, неуёмного радетеля о славе Отечества, скольпоспешно выбиравшегося на транспорте «Байкал» из Кронштадта в кругосветноепутешествие к Камчатке. Ранее в Петербурге в строжайшей тайне у них был уговороб Амурской экспедиции. Ах, Амур, ты все помыслы заковал преобразователяВосточной Сибири!.. Да по силам ли ему одному присоединением Приамурскогокрая?..
А староверы? Муравьёв староверческую жизнь вподвластном крае всегдашне не трогал: в день века Господь рассудит, и суднаведёт - зло или благо. В отличие от преосвященного Нила, духовенства и чиновполиции губернии, коим в расколе - духоборы, бегуны, молокане, хлысты,субботники – все опасны и вредны, считал старообрядцев с попами и священствомискренними и преданными Царю, Отечеству, высшему Правительству и местнойвласти.
А ссыльные? Привели Муравьёву под ручки молодца:
– Ты скажи, молодец, чьего роду ты? Иль царский, ильбоярский, иль купеческий сынок, как в добрую старину говорили? Иль опьянёнверой ламы буддийского, духом шаманизма одурманен, ничто тебя не потревожит вОтечестве?
Отвечал молодец без трепетного подобострастия:
– Не двоеверец я, превосходительство твоё, но – православный.
Коротка моя жизнь-песня, а и буйна. Ах, пила моя-то головушка, пила дапогуляла, по неделькам моя голова в доме не бывала. Связалася головушка моябуйная с разбойничками астраханскими. Ходили мы ватагой на все круги света,бывали в Турции и Персии, на Каме-реке и Енисее, ходили к амбаню маньчжурскомуи князцу монгольскому.
Пожил-то я в Сретенске, а как вечер с раздушенькой,красной девицей – милой Оленькой застоялся, так вечером меня, добра молодца,заарканили, резвы ноженьки в железы заковали, белы рученьки назад завязали;посадили в колымагу, повезли в сибирский град Иркутск, постановили в казённуюмеру. Ничем-то я под меру казённую не вышел, а вышел красотою, а ещё-то русымикудрями. Посадили меня в казённое кресло, стали кудри мои брить, брили да брилине жалеючи. Собрал свои кудри в белые руки, пошёл к батюшке-Амуру. Я пускалкудри по Амуру, говоря: «Плывите, мои кудри, ко товарищам моим разбойничкам, выскажите, чтобы выручали меня из неволи солдатской, а и выпустили на волю птицейсоколиной».
– Безутешна твоя головушка, – говорил ему Муравьёв безогорчительства, – изувечен ты своим горюшком да поминками по сладкой житейке.
Дам совет жестокий: будет тебе волюшка, солдат, птицей соколиной полетишь впросторы, коль поверстаю в казака забайкальского. Не то ждёт тебя тележкакаторжная да сума перёметная. Попомню тебя, головушка буйная!
Главапятая
Камчатская экспедиция. Богатырская река Лена Камчатский край – око восточное государства Российского,дороги за его пределами – морские. А на морских путях-дорогах, на морских зыбяхпираты промышляли, удачи искали, буянствовали на материковых пространствах.
Шхуны французских и американских китобоев по океану бороздили, и коммодор Перрис грозной эскадрою «чёрных кораблей» искал торговых путей к экзотическимстранам Востока то ли чрез Камчатку, то ли чрез Сахалин. А Сахалин безотеческой опеки лежал. Да прознай, что он – остров, землю эту оттяпали бы отРоссии. Посылочные корабли англичан и французов в каждую бухточку, во всякийзаливчик нос свой просовывали и все богатства сибирские на свой алфавит пере