«ЗА ЧТО ОСУЖДАЕТЕ?» КЕМ НА САМОМ ДЕЛЕ БЫЛ ПОЭТ БОРИС ПАСТЕРНАК
10 февраля 1890 г., в семье московских мещан Исаака Иосифовича (Леонида Осиповича) и Райцы Срулевны (Розалии Исидоровны) Пастернак родился сын.
Впоследствии его называли по-разному. Почитатели — великим поэтом эпохи. Соратники по цеху — кентавром и заплаканным мулатом. Недоброжелатели — литературным сорняком. А родители нарекли младенца Борисом.
В народной памяти имя поэта прочно связано с фразой: «Я Пастернака не читал, но осуждаю!»
Не читал никто?
Как правило, её употребляют, чтобы указать на невежество и ничтожность оппонента. Действительно, когда в октябре 1958 г. в советской прессе разразился скандал, связанный с присуждением «клеветническому роману Пастернака» Нобелевской премии, эта фраза стала своего рода камертоном выступлений знатных токарей, доярок и фрезеровщиков.
Но вот, например, реакция «лучшего друга СССР» Джавахарлала Неру: «Я романа не читал, однако вижу Пастернака как единственную великую литературную фигуру нашего времени».
А кто, собственно, тогда читал этот роман? В 1957 г. его издал член Итальянской компартии Джанджакомо Фельтринелли. На итальянском языке. Тираж смешной — 1200 экземпляров.
Иными словами, «Доктор Живаго» как литературное произведение имел все шансы остаться незамеченным. Помощь подоспела со стороны заокеанских спецслужб. Месяц назад были опубликованы рассекреченные документы ЦРУ, где прямо говорилось: роман Пастернака имеет большую ценность в плане антикоммунистической пропаганды в СССР и странах социалистического блока. А потому для создания международного авторитета Пастернака спецслужбам «свободного мира» следует всячески содействовать его выдвижению на Нобелевскую премию.
Слишком велик соблазн объявить и самого Пастернака этаким агентом 007 от литературы. Однако реальный Пастернак вёл себя настолько неумно и бестолково, что на роль хладнокровного агента не тянул никак. Ближе всех к истине оказалась Анна Ахматова, которая сказала: «Ну чего же вы хотите от Борисика? Этот великий поэт — сущее дитя!»
Надо добавить, что дитя это было очень благополучным, даже избалованным, а также страдало всеми детскими недостатками — завистью, трусостью, а то и жестокостью. Все привыкли считать, что Пастернак подвергался «жутчайшей травле со стороны коллег». Но вот слова той же Ахматовой: «Кто первый из нас написал революционную поэму? Борисик. Кто первый выступил на съезде писателей с преданнейшей речью? Борисик. Кто первым из нас был послан представить советскую поэзию за границей? Борисик. Так за что же ему мученический венец?»
А вот меню семьи Пастернаков на февраль 1924 г. Только что кончилась Гражданская война, в стране голод и разруха, а в дневнике писателя следующее: «Утром горячие оладьи с маслом на кислом молоке, яйца, кофе. В два часа рыба, картошка, яблочные оладьи, какао. Обед — уха, котлеты с макаронами, кисель».
Что до жестокости и трусости, то свидетелем здесь другой поэт, Марина Цветаева. Известно, что у неё с Пастернаком был платонический роман в письмах. Менее известно, что после одного события Цветаева чуть было не порвала с Пастернаком навсегда. В 1935 г. он был отправлен в Париж с делегацией. В Париже жила тогда его мать, поэт не видел её 12 лет. Пастернак несколько раз проходил по соседним улицам, но так и не зашёл к матери. Цветаева была в бешенстве. По её мнению, такой поступок нельзя было оправдать ничем.
В Пастернаке всё было — противоречия. Зависть и ревность к Мандельштаму и Гумилёву. Уверенность, что его никто не тронет. И — страх, что после скандала с Нобелевкой отнимут дачу в Переделкине.
А ещё — какое-то запредельное бесстрашие, которым отличаются дети, не понимающие, что бывает смерть. Например, ставший легендой телефонный разговор между поэтом и Сталиным. Пастернак, защищая арестованного Мандельштама, якобы предложил властителю встретиться и побеседовать о жизни и смерти. Вспоминают и его нежелание присутствовать на шельмовании Ахматовой и Зощенко — это стоило Пастернаку места в правлении Союза писателей. Ну а уж отказ подписать письмо против арестованных Якира и Тухачевского, причём в самые горячие деньки довоенных репрессий, — свидетельство настоящей самоотверженности. Думается, что и переправка романа за рубеж мотивировалась таким вот капризом балованного дитяти: «Хочу!»
Окончилось дело с романом в пользу Пастернака. Подумайте сами: нобелевских лауреатов по литературе больше ста. А отказавшихся от премии — трое. Лев Толстой, Жан Поль Сартр и Борис Пастернак. Это место в истории куда заметнее...
За что его любили и ненавидели женщины
Бориса Пастернака часто характеризуют как некий гибрид. Помесь тореадора и быка, например. Или гибрид всадника и лошади - кентавра. Как и положено кентаврам, Борис Пастернак имел свойство неистово влюбляться в «дочерей человеческих».
Падение в поэзию
Можно чётко указать момент, когда губастый нервный мальчик превратился в человека, который будет «заставлять любых прохожих женщин оборачиваться на него». 6 августа 1903 г. Леонид Пастернак пишет о своём сыне: «Вчера Борюша слетел с лошади, и переломила ему лошадь бедро…» В результате этой травмы Борис Пастернак приобрёл несомненный поэтический антураж - одна нога стала у него короче другой, совсем как у Байрона. Впрочем, имела место и травма головы - зубы у тринадцатилетнего подростка выросли редкими, большими и торчащими вперёд, о чём упоминала и Марина Цветаева: «Он одновременно похож на бедуина и его лошадь».
Да, Пастернак действительно иной раз походил на некий гибрид. Помесь тореадора и быка, например. Или укротителя и укрощаемого. Или, если уж на то пошло, гибрид всадника и лошади - на кентавра. Кентавры, кстати, будучи великолепными поэтами, слабо владели обыденной человеческой речью. «Его речь - водопад неожиданных сравнений, сложных ассоциаций, откровенностей, на явно чужом языке» - так отозвался о Пастернаке современник, литератор Илья Эренбург.
Разумеется, как и положено кентаврам, Борис Пастернак имел свойство неистово влюбляться в «дочерей человеческих». Одной из первых стала дочь крупного московского чаеторговца Ида Высоцкая. Правда, объяснялся с ней Пастернак не в Москве и даже не в России, а в 1912 г. в городе, где учился чуть ли не первый русский поэт Михайло Ломоносов, - в немецком Марбурге.
Накануне объяснения будущий нобелевский лауреат выглядел так, что краше в гроб кладут. «Покушайте напоследок, ведь вам завтра всё равно на виселицу, не правда ли?» - прикололся тогда над Пастернаком кёльнер местной пивной. И верно. Ида отказала. Впору было на виселицу, но… Верёвка ещё сыграет свою роль. А в Марбурге до сих пор можно найти улицу с интересным названием - Pasternakstrasse.
Гимн феминизму
Кто был дальше - между первой любовью и последней? Можно назвать много имён. Надежда Синякова, Елена Виноград, Ирина Асмус плюс роман в письмах с Мариной Цветаевой, о котором не перестают судачить и по сей день… Да, «заплаканный мулат» действительно имел успех. Однако жён было только две. Вернее, две с половиной.
Первая - полный караул. Художница Евгения Лурье. Выйдя замуж за Пастернака в 1922 г., Евгения сразу взяла в руки бразды правления. Но не домом, как положено, а мужем. Должен ли поэт зарабатывать на жизнь семье? Должен ли он при этом стирать пелёнки, ставить самовар, заботиться о няньках и баюкать дитятю? Пожалуй, феминистки скажут, что - да. Значит, Борис Пастернак заслужил звание реального «феминиста». Вот как он описывает встречу Нового, 1927 года: «Женя ушла встречать праздник в гости, со всей компанией - Асеевым, Маяковским… Я остался за хозяйку, с ребёнком. В шестом часу сынок наш закашлял. Я стал ему греть молоко, по страшной рассеянности делая страшные глупости с примусом… Со встречи праздника вернулись Женя с Маяковским. Он поздравил меня с новым годом». Была ли Евгения слишком требовательной или жадной? Опять-таки судите сами. 1924 г. - в стране разруха, Пастернак пишет, что его жена совсем исхудала. Но, конечно, не по причине банального недоедания, а на нервной почве - всё-таки художница, возвышенная богема. Вот, кстати, питание семьи Пастернаков на тот период: «Утром горячие оладьи на кислом молоке, яйца, кофе. В два часа - рыба, картошка, яблочные оладьи, какао. Обед - уха, котлеты с макаронами, кисель».
Добро без добра
Вторую жену Пастернак попросту увёл у своего приятеля пианиста Генриха Нейгауза. Зинаида Николаевна Нейгауз-Пастернак была не в пример хозяйственнее своей предшественницы. Письма поэта теперь уже не так трагичны, скорее, наоборот, полны семейно-производственным пафосом: «В прошлом году мы со своего обширного огорода собрали плоды собственных, главным образом Зининых трудов - полпогреба картошки, две бочки квашеной капусты, 4000 помидоров, массу бобов, фасоли, моркови и других овощей, которых не съесть и за год». Вполне себе знойная женщина, мечта поэта, арийская формула: «Коренастая, плотная, щёки подрумянены, лицо квадратное. Трудилась наравне с домработницей и очень умело. У неё не было вкуса к изящному, но зато присутствовали почти по-немецки пунктуальные навыки в домашней работе».
Однако зашкаливающее количество помидоров в конце концов надоело, тем более без вкуса к «изящному». Качества Бориса Леонидовича - «заставляет оборачиваться на себя всех женщин» - с годами не убавились. Попалась в его сети и Ольга Ивинская, младший литсотрудник в журнале «Новый мир». Та, что трудилась наравне с домработницей, оказалась брошенной. И снова всё сложно.
Романтическая встреча Бориса и Ольги произошла в 1946 г. Спустя всего три года Ивинскую арестовывают, дальше следует душераздирающая история. Дескать, в момент ареста подруга Пастернака была беременна, а в тюрьме у неё случился выкидыш. Да, так оно и было. Но последнему ребёнку Пастернака помешала родиться на свет его… жена. «Зинаида Николаевна сказала, мол, вы женщина молодая, у вас ещё всё впереди, а свою семью я вам не уступлю. Потом Оле стало плохо, она наглоталась лекарств (нембутала), при аресте зафиксировали попытку самоубийства» - так рассказывает об этом подруга последней любви Пастернака Ольга Попова. А что же сам «кентавр»? Провожая Зинаиду объясняться к своей любимой, он сумел сказать только: «Зина, будь с ней добра!»
P.S. Был ли он сам добр - неизвестно. Но одна из его шуток окончилась нехорошо. Провожая Марину Цветаеву в эвакуацию, Пастернак будто бы перевязал её чемодан верёвкой и сказал: «Крепкая, хоть вешайся!» Именно на этой верёвке поэтесса и повесилась.