Был ли Сталин ужасным или справедливым человеком?
В сетевых спорах мелькает то и дело: «Моя мама, бабушка, прабабушка, тетка рассказывала о 1937-м годе... Мою семью раскулачили... Мой родственник сидел...» И обычно называется какой-нибудь ничтожный повод, приведший к страданиям: колоски собирал не там, опоздал на 15 минут на работу, политический анекдот рассказал, сделал опечатку в наборе, портрет Сталина неровно повесил. Ну, в общем как в песенке Высоцкого про слухи: «Вашего соседа забирают, негодяя, потому что он на Берию похож...»
Еще часто речь идет о том, что человек чуть-чуть не пострадал. Или пострадал, но незначительно - его (с семьей) переселили, задержали, подозревали какое-то время, посадили на год, но потом выпустили, перестали подозревать. «По лезвию ножа ходил...» «Большие страхи перенес...»
Рассказы, в которых фигурируют реальные большие сроки и расстрелы, встречаются ЗНАЧИТЕЛЬНО реже. И чаще всего они касаются периода коллективизации 1929-32 гг., так называемой «ежовщины» 1937-38 гг. или сурового военного времени. Причем если спросить того, кто ссылается на бабушку, проверял ли он ее рассказ по другим источникам, смотрел ли документы (если посадка или расстрел действительно имели место), ответ редко будет утвердительным. Но истории подобного рода приводятся в разных полемиках без тени сомнения: раз бабушка рассказывала, значит, это правда. Кто же любимым внукам станет врать? А уж что-то забыть, спутать или, скажем, приукрасить бабушки не способны по определению. Память же у них - капкан, точность - как у штангенциркуля! Внуки, разумеется, тоже априори во всех случаях непогрешимы. Разве могут они: а) что-то не так понять; б) присочинить? Конечно, нет. А уж ситуации, домашние застолья, в которых изливаются подобные воспоминания - гарантия их достоверности. Чтобы аргументировано возразить на это, хочу обратиться к теории экспертных оценок из социальной психологии.
Врет, как очевидец.
Оперативники или следователи со знанием дела подтвердят, что любые свидетельские показания нуждаются в проверке. Человек куда чаще, чем ему кажется, склонен подменять реальность тем, что ему показалось или послышалось. Отсюда и выражение «врет, как очевидец». То есть 10 свидетелей происшествия могут дать десять самых разных его описаний - и вовсе не по злому умыслу. Часто все случается так быстро, что человек не успевает сориентироваться, и уже постфактум достраивает в голове картину случившегося. Психологи провели огромное количество лабораторных и полевых тестов, подтверждающих это правило. Профессиональные историки то же самое знают о мемуаристах, и потому требуют, чтобы один письменный источник подтверждался другими. А уж о пересказах прямой речи в воспоминаниях персонажей и говорить нечего! Часто передающий чужие откровения расставляет в них по-своему акценты и опускает важные нюансы, приводя лишь то, что его больше всего впечатлило. И это, естественно, искажает, порой до неузнаваемости, смысл тех высказываний...