Поскребыш...

Да, это были девяностые- мы тогда не знали, что они "лихие". Нас забыли об этом предупредить. И мы просто выживали, вопреки безнадежности, безденежью и бессилию власти. Пахали, как проклятые. Экономили. Перекраивали и перешивали. Делили одно яблоко ребенку на шесть частей. Ибо тогда на детское пособие можно было купить разве что два килограмма яблок. А в килограмме - их четыре крупных или шесть мелких. Я это наизусть знаю. Да, вот тогда и произошла эта история, ни в какое другое время она просто бы не могла случиться.

***

Она показалась мне толстой и неопрятной...Из тех баб, что вечно в домашних делах и напрочь забывают о себе и внешнем виде. В двадцать пять - это немыслимый , непростительный грех ! Что вы хотите? В юности между словами "женщина" и "сексуальность" стоит знак равенства. С возрастом понимаешь, что женщина - это много больше.

-Зови меня Надей, что уж я тебе такой старой кажусь? - прервала она мои попытки обратиться к ней по имени-отчеству.

Но "Пятьдесят лет " в двадцать пять звучит как " Много-много, столько не живут"

О, юность моя, как зрелость меняет взгляды.

Белоголовый, как отцветший одуванчик, мальчонка, лет пяти -"Это Семка, он не помешает"- прижался к плечу Надежды. Десять минут назад, я предлагала ему бумагу и карандаши, потом просто стул, но он отказался и от того, и от другого. И теперь стоял рядом с Надеждой, вцепившись двумя руками в её широкую, красную с мороза ладонь.

Удивил его взгляд. Смесь настороженного ожидания и готовности тут же защитить себя. Так смотрят не дети, так смотрят собаки. Мороз по шкуре от этого взгялда:

-Внук? - спросила я.

Надежда поправила на Семке яркую курточку и ответила не сразу:

-Не знаю как и сказать. По возрасту вроде и внук, а так - сын. Поскребышек мой, - прижала она к себе головешку в льняных, мягких кудряшках...

-А сколько ему? - распахнула я глаза, искренне убежденная, что в возрасте за сорок жизни нет и детей быть не может...

-Да, точно-то не скажу. Фельдшер наш говорит, что пять лет, если по физическим параметрам. Может больше, но истощен был.

-Так вы его усыновили, да?- отчего-то шепотом поинтересовалась.

-А нет еще, но надо как-то бумаги делать. Пока маленький ладно - а в школу, как без метрики?

Это древнее, из уст бабушки слышанное "метрики" смутило:

-Свидетельства о рождении? А у него его нет что ли...

Надежда на мое удивление рассмеялась.

-Я ж его украла! Семку-то!

Мои брови непроизвольно рванули вверх:

-Украла! - подтвердила она спокойно. -И доведись - опять бы украла.

***

Шахтерский городок стучал касками и голодал...Гордая элита рабочего класса сидела на рельсах...Зарплату не платили уже полгода. И выживали тем, что удавалось что-то продать, запасами с дачи, да отоваркаой. Когда под отоварку давали продукты - в пункте выдачи - тут же образовывалась очередь. Чтоб начальство не растащило по себе продукты, надо было прорваться и притиснуть грудью кладовщицу и бухгалтера и вырвать из горла кусок, ящик, бутылку продуктового счастья. Не прорвешься - получишь в общем ряду фонариками и тазами. Ребятишки на уроках падали в голодные обмороки...И ребятишки не из бичевских семей...Из рабочих, шахтерских.

Так писала сестра.

А Надя хорошо жила. Сытно, слава тебе господи, четверых на ноги подняла, сами худо-бедно зарабатывают. Коровы свои, огород, свиньи. Муки достанешь два-три мешка и год живи в ус не дуй - всё свое. Но сестру надо было спасать. Набила баулы мясом, кругами мороженного молока, салом, сметаной , маслом и рванула в шахтерский город М.

Впрочем до города поезд не дошел. Остановился на какой-то "Сортировке", пассажирам объяснили, объяснили, что тем, кто до города М, дальше можно и автобусами. А на поезде никак - шахтеры рельсы перекрыли. Два клечатых баула, да рюкзак за спиной. Наличности - только на обратный билет. Деревенской бабе к трудностям не привыкать - ноги в руки - и вперед, через бастующих, будто перелистывая обреченные лица, и озлобленные души. Больше всего боялась...что сумки отберут и до сестры не довезет провизию.

Но не отобрали, однако до вокзала все же почти бежала. У вокзала остановилась, перевести дух и замерла.

На перонне и ноябрьском ветру, стоял мальчонка, она не успела увидеть его лица - в глаза бросились - сапоги...Детские , крохотные резиновые сапоги, на двадцатиградусном морозе...

Машинально, следуя простому велению - помочь, коль можешь помочь, - схватила мальчишку на руки.

-Ты где живешь? Мать твоя где? Ты потерялся?

Ей, деревенской, и в голову не пришло, что в стране могут быть беспризорные дети.

Вместо ответа малец, сложил ладошку ковшиком и сказал:

-Есть хочу, дай денег...

-Ой, да господи! - запричитала Надежда, подтянула баулы, открыла...вытаскивая пироги и сало...

-Слышь, тетка, ты если помочь хочешь, денег дай. А еду он и сам купит...- подал голос какой-то мужик.

-Да, нет денег, нет.

-А нет, - так иди мимо, - уже угрожающе рыкнул мужик.

И обычно не робкого десятка Надежда испугалась до липкой дрожи. Было в мужике что-то такое... жуткое.

Подхватила свои сумки - и дай Бог ноги!

Встретили родственники хорошо. Душевно и тепло. Вот в разгар встречи зять и пояснил, что повылазили вдруг в городе нищие - сроду не было, а теперь и на вокзале, и у церкви, и у больницы. Но от больницы гоняют...Бабы, ребятишки, мужики-калечные. Их пасут ребята из бывших ментов, спортсменов и "афганцев"

-Ты к ним не лезь. У них там своя мафия...Голову свернут и имени не спросят.

Надя кивнула. а утром напекла блинов и пошла к вокзалу, неся в сумке нехитрое угощение. Мальчишку увидела почти сразу. Он сидел на прежнем месте, все в тех же резиновых сапожках.

И она очень ясно поняла, что надо делать. Рывком, бегом, со скоростью не мыслимой для ее полноты и возраста, преодолела улицу, схватила пацана и...залепила ему рот крепкой ладонью.

Как она бежала, как бежала, после говорила, что и в юности так не бегала. Гнались ли за ней? Не слышала.

В себя пришла, когда в дверь сестры звонила...

Встретили их молча. Зять смотрел и серел на глазах. Мальчишку конечно же накормили, плотно закрыв шторы...Даже в ванную пустили помыться. Удивительно, но он не сопротивлялся, вцепился в руку своей спасительницы, захватчицы ли, и хлопал глазами

И когда черная, как с шахтера после смены, вода втягивалась в воронку , Надежда разнглядела - а мальчонка-то совсем беленький, просто одуванчик или вон вербенные барашек. И волосенки под рукой - мягкие....

-В млицию отведешь? - поинтересовалась сестра

-Нет. - ответила Надежда

-Ты бы уезжала, достанут они нас...Ты ж не знаешь, что они тут творят. Бабок, что семечками торгуют и тех данью обложили. Попробуй не заплати - изобьют...А то и...

Сестра красноречива чиркнула ладонью по горлу.

Надежда кивнула. Сестру не судила. Что ж теперь, если жизнь такие вот фортеля выкидывает.

Попросила билеты взять на ночной поезд...Зять вызвался отвезти на ближайшую загородную станцию - так безопаснее...

Он и так сделал для них все, что мог.

Проводница пропуская вагон презрительно фыркнула:

-Что ж вы, мамочка, сама в тепле, а ребенок-то в сапогах? Не стыдно?

-Стыдно! За все стыдно! - ответила Надежда и заплакала...Совсем тихонько, чтоб не напугать Семку

***

Да, поскребыш так у нас называют самых младших и поздних детей, а еще осенний мед - самый сладкий, говорят, мед...