— А логика где? — Да все там же…

Кажется, мы все больше привыкаем к абсурду в окружающей нас действительности и уже почти его не замечаем — наверное, бытие скоро окончательно и бесповоротно определит наше сознание.

В словарях пишут: абсурд — это отсутствие смысла, нелепость. В то же время некоторые философы считают, что задача дать определение абсурда в категориях невыполнима и сама по себе абсурдна. Эту материю легче изучать на примерах.

Вот говорят: кто в армии служил, тот в цирке не смеется. Армейский абсурд — это квинтэссенция, концентрат. Недаром же анекдоты о повседневной солдатской жизни по количеству лишь немного уступают Штирлицу и Вовочке. Покраска травы — это, наверное, все же миф, но и без этого чудес там хватает.

Наш отдельный полк стоял в польском лесу. Однажды ремонтировали здание штаба и приводили в порядок прилегающую территорию. Дизайнер в армии один — прапорщик на складе, поэтому красили той краской, что была у него в наличии. В итоге здание получилось серое, а ступени у двери, каменные перила (дом старый, немецкий еще) и лавочки неподалеку — синие. Красота неописуемая.

Докрашивали мы, дежурный взвод, в страшной спешке (в армии без нее — никуда). Оттерли, как могли, краску с рук и лиц, присели в курилке, отдыхаем. Вдруг выскакивает особист — это такой специальный человек, которому везде мерещатся шпионы и вредители. От вида обновленной территории он страшно возбудился.

— Почему, вашу роту, синие лавки и ступени? Вы знаете, как это выглядит из космоса? — впился в нас контрразведчик.

— Нет, товарищ майор, не очень.

— Синее в зеленом лесу — это демаскировка, разведывательные спутники уже, я думаю, засекли полк!

— Ужас!!

— Немедленно перекрасить! …

У прапорщика на складе завалялась еще коричневая краска. Особист сказал: пойдет, это для спутников — как бы глина в лесу будет. Перекрасили за сутки все синее в коричневое. Получилось торжественно, но мрачно, как гестапо в кино. Зато враг дезориентирован. И особисту есть о чем полгода в отчетах писать — пресек нарушение безобразий. Впрочем, может быть, он искренне верил в то, что делает полезное и важное для обороноспособности дело. (Хотя понятно, что врагу наверняка давным-давно было известно не только расположение полка, но и с кем, когда и что пьет замполит. ) Жаль, что не пригодилась маскировка: немного погодя ушли мы из стран Варшавского договора, бросив здания и вывезя имущество, которое не успели распродать потенциальному противнику.

Ну ладно, армия — это все-таки замкнутая система, как Австралия, где живут эндемические кенгуру. Однако абсурд все больше проникает в наш гражданский обиход. Журналистам с этим явлением чаще, чем другим, приходится сталкиваться в силу особенностей профессии.

Нашел наш корреспондент недавно мужика, который подобрал где-то древний булыжник, в который явно рукотворная железка вмурована. Обратился в Тульский краеведческий музей, чтобы какой-нибудь палеонтолог прокомментировал находку. Но в музее нашего корреспондента послали за официальным запросом: «Вот принесите с печатью бумагу такую, потом с ней сходите в музей самоваров, там наложат визу, а потом к нам, а потом мы…» И так далее. Словно корреспондент обратился с вопросом о возможных залежах урана в Кимовском районе и перспективе их разработки. Дел-то ведь на пять минут было. Вышел бы палеонтолог, глянул на фото камня и сказал: «Да ладно вам, тоже мне, загадка. Почему капуста дорожает — вот это загадка, а ваш булыжник — естественное явление природы». Но — нет. Все вдруг снова начали бояться, как бы чего не вышло, отсюда — абсурдные требования абсурдных разрешительных бумаг, словно лет на сорок назад вернулись.

Да и вообще, порой начинает казаться, что принимающие решения и те, кто испытывает последствия этих решений, живут на разных планетах. Взялись, к примеру, деньги вкладывать в компьютерную грамотность пенсионеров. А останутся ли у пожилых людей деньги на компьютер, если качественная еда и лекарства станут для них роскошью? Тут только один резон есть: чтобы сократить число девочек — «наставников-инструкторов по платежам». Это те, которые в банках помогают старикам с терминалом разобраться, чтобы коммуналку оплатить. А чаще — не показывают, «куда там тыкать», а просто берут у растерянных пенсионеров квитанции и сами все делают, чтобы очередь не создавать.

Или вот еще ситуация. Ехал недавно автор этих строк из Питера в Тулу в красивом поезде. Курить захотелось — каюсь, грешен. Подхожу к проводнице:

— А в Твери сколько стоим? Курить охота…

— Купите у меня лотерейный билет РЖД за сто рублей и курите вон там…

Да не вопрос! И вот уже я дымлю, стоя на громыхающей площадке в гармошке между вагонами. В тамбуре группа товарищей завистливо пристает ко мне, и происходит диалог взрослых людей, напоминающий бред клинических идиотов:

— А вы почему курите? Вам разрешили?

— Купите лотерейный билет за сотню и тоже курите.

— Правда, что ли? А у кого?

— У проводницы. Она не знает, куда их девать…

И так везде и всюду. Запретить иностранные языки и гамбургеры! Заставить гастарбайтеров учить наизусть Ключевского! Переименовать проспекты! Запретить мат в «Левиафане»! Разрешить мат, но без «Левиафана»! Поставить в каждом магазине комиссара по ценам, а в каждом банке — комиссара по кредитам!

И чем дальше в лес, тем толще партизаны. Маразмы разного рода уже воспринимаются как естественный фон. То ли мы тупеем, то ли жизнь вокруг.