На слушании "дела о совершенном злодеянии, жертвой коего пал в Бозе почивший государь император Александр Николаевич" прокурор сказал в адрес подсудимых, что "человеческое правосудие с ужасом останавливается перед их преступлениями и с содроганием убеждается, что тем, кого оно заклеймило, не может быть места среди божьего мира", в свою очередь защита укоряла обвинителя за "несколько страстную форму" речи, а председатель Особого присутствия Правительствующего сената заверял стороны, что суд будет "неутомим для всего серьезного как в интересах обвинения, так и в интересах защиты по настоящему делу, но только по настоящему делу" и просил присяжных поверенных "не утомлять вещами, не подлежащими его суждению".

3 апреля 1881 года в 7 часов 50 минут из ворот санкт-петербургского Дома предварительного заключения – первой в России следственной тюрьмы – на Шпалерную улицу выехали две пароконные "позорные колесницы", на которых к месту казни возили осужденных государственных преступников. В первой из них сидели, привязанные к скамье спиной к лошадям, 30-летний крестьянин деревни Николаевка Таврической губернии Андрей Желябов и 19-летний мещанин города Тихвина Новгородской губернии Николай Рысаков. На второй – 27-летняя дворянка, дочь бывшего губернатора Санкт-Петербурга Софья Перовская, 27-летний сын священника из города Короп Черниговской губернии Николай Кибальчич и 21-летний крестьянин деревни Гаврилково Смоленской губернии Тимофей Михайлов. На груди у приговоренных к смертной казни через повешение высели черные таблички с белой надписью "Цареубийцы".

Жертвой террористов за месяц до этого стал 63-летний российский имератор Александр II, царствование которого ознаменовалось отменой крепостного права и судебной реформой, в результате которой суд стал независимым от администрации, были приняты новые Судебные уставы, провозглашены равенство всех сословий перед судом, независимость и несменяемость судей, гласность, состязательность, право обвиняемого на защиту, презумция невиновности, оценка доказательств по внутреннему убеждению судьи, а также учреждались институт судебных следователей, адвокатура, суд присяжных, реорганизовывалась прокуратура.

Охота на царя

Выстрел Дмитрия Каракозова в Летнем саду

На протяжении 15 лет на Александра II было совершено немало покушений, роковым из которых стало одиннадцатое по счету. Такого числа посягательств на жизнь венценосных особ мировая история еще не знала. "Охоту" на царя открыл 4 апреля 1866 года дворянин из Саратовской губернии, бывший студент Дмитрий Каракозов, исключеннный из Московского университета за то, что не оплатил учебу.

Он выстрелил в императора из револьвера, когда тот выходил из Летнего сада после ежедневной прогулки, которую совершал без охраны. Венценосец не пострадал. По одной из версий, которая стала официальной, Каракозову помешал крестьянин Осип Комиссаров, ударивший его по руке в момент выстрела. По другой – Комиссаров в толпе публики, желавшей лицезреть самодержца на променаде, сбил покушавшегося с прицела случайно. Существует также мнение, что Каракозов просто промахнулся.

Каракозова, назвавшегося при задержании крестьянином Алексеем Петровым, заключили в Петропавловскую крепость, выяснением его личности и мотивами покушения занималась Особая следственная комиссия во главе с графом Михаилом Муравьевым-Виленским. 5 апреля начальник III отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии и шеф Отдельного корпуса жандармов князь Василий Долгоруков (вскоре после покушения подал прошение об отставке, которая была принята) заверил императора: "Все средства будут употреблены, дабы раскрыть истину". О методах работы следствия можно судить из дальнейших докладных главы государственной безопасности на высочайшее имя: "Арестованного допрашивали целый день, не давая ему отдыха…". Не смотря на это, Долгоруков признал, что "преступник до сих пор не объявляет своего настоящего имени и просит меня дать ему отдых, чтобы завтра написать свои объяснения. Хотя он действительно изможден, но надобно еще его истомить, дабы посмотреть, не решится ли он еще сегодня на откровенность". А 8 апреля председатель следственной комиссии Муравьев в свою очередь писал царю: "Запирательство преступника вынуждает комиссию к самым деятельным и энергичным мерам для доведения преступника до сознания".

Из документов известно, что по отношению к Каракозову применялись пытки бессоницей и голодом, но об избиениях подследственного на допросах достоверных свидетельств нет. В результате "деятельных и энергичных мер" следствие все же установило имя арестованного и его принадлежность к московскому тайному кружку, состоявшему преимущественно из учащейся молодежи. Кружок имел связи с московскими единомышленниками, ссыльными поляками и с русскими выходцами за границей. Конечной целью наиболее радикальной части кружка, который, как выявило дознание, возглавлял двоюродный брат Каракозова Николай Ишутин, являлось изменение государственного строя путем индивидуального террора.

По окончанию следствия дело Каракозова и установленных активных членов тайного общества рассматривал Верховный уголовный суд под председательством князя Павла Гагарина, обвинителем в процессе выступил министр юстиции Дмитрий Замятнин. Братья были приговорены к смертной казни через повешение. Процессуальные нормы того времени не предусматривали обжалование решений этого суда, однако оставляли осужденным на смерть право подать на имя царя прошение о помиловании. Каракозов и Ишутин воспользовались им, при этом Александр II заменил наказание Ишутину на пожизненную каторгу, что касается Каракозова, то император наложил на прошение резолюцию: "Лично я в душе давно простил ему, но, как представитель верховной власти, я не считаю себя вправе прощать подобного преступника". Через три дня после оглашения приговор был приведен в исполнение на Смоленском поле Санкт-Петербурга. Остальные подсудимые подверглись каторге, ссылке и тюремному заключению на различные сроки.

Дуплет Антона Березовского в Париже

25 мая 1867 года во время визита Александра II в Париж для посещения Всемирной Парижской выставки было совершено второе покушение на его жизнь. Антон Березовский, польский дворянин, эмигрировавший во Францию, выстрелил в направлении коляски, в которой ехали Александр II с сыновьями – Александром и Владимиром – и императором Франции Наполеоном III. Но судьба все еще хранила русского императора: пострадали лишь лошадь французского офицера эскорта и сам Березовский, у которого от разрыва двуствольного пистолета была повреждена рука. Арестованный на следствии показал, что им двигало желание отомстить русскому императору за жестокое подавление польского восстания 1863 года. Французский суд присяжных приговорил Березовского к пожизненной каторге.

Пять пуль мимо цели у Зимнего дворца

2 апреля 1879 года во время утренней прогулки Александра II у Зимнего дворца недоучившийся студент юридического факультета Петербургского университета дворянин Александр Соловьев выпустил в императора пять пуль. Он также оказался неважным стрелком: не смог попасть в бегущего от него зигзагами императора. Охрана опомнилась только после того, как Соловьев разрядил револьвер. При задержании стрелок успел принять яд, однако был спасен медиками, чтобы закончить жизнь на виселице по приговору Верховного уголовного суда. На следствии Соловьев признался, что принадлежит к тайному революционному обществу "Земля и воля", готовившему в России почву для крестьянских восстаний. Вместе с тем он отрицал причастность этой организации к решению убить самодержца, выдавая покушение за свою личную инициативу. Правом на подачу прошения о помиловании он не воспользовался.

Три мины под царский поезд

Летом 1879 года в обществе "Земля и воля" обострились разногласия по поводу дальнейших целей и средств политической борьбы с самодержавием. В июне на съезде народников в Липецке, а затем в Воронеже оно размежевалось на умеренных сторонников агитационно-просветительской и пропагандистской работы в крестьянской среде и приверженцев террора, создавших Исполнительный комитет социально-революционной партии (после окончательного раскола – партия "Народная воля"). Народовольцы с самого начала сосредоточили усилия на физическом устранении Александра II. Примечательно, что несколько будущих исполнителей приговора самодержцу были участниками этих съездов: Желябов присутствовал под чужим именем на обоих, Перовская была в Воронеже, где произошел окончательный "развод" раскол тайного общества.

Исполнительный комитет приступил к организации покушений на императора. Ряд террактов и приготовлений к ним народовольцы совершили на железной дороге во время ежегодных поездок Александра II в Крым на отдых. Всего было организованно три диверсии, однако ни одна из них не достигла поставленной цели: первая попытка сорвалась в связи с неожиданным изменением маршрута царского состава, во втором случае не сработало взрывное устройство, на третий раз взрыв произошел под свитским поездом, который обычно следовал впереди царского, но в связи с технической неисправностью задержался на одной из станций. По счастливой случайности обошлось без человеческих жертв, но так было не всегда.

Взрыв, подкоп и четыре мешка динамита

Седьмая по счету попытка лишить жизни российского самодержца произошла 5 февраля 1880 года непосредственно в Зимнем дворце. Для его подготовки выходец из крестьян народоволец Степан Халтурин подрядился по подложному паспорту на ремонтные работы в подвале, расположенного под карульным помещением и царской столовой. Сюда исполнитель терракта по частям проносил динамит для устройства заряда. Когда все было готово, Халтурин поджег запал с таким расчетом, чтобы взрыв произошел во время ужина членов царской семьи, который происходил в одно и то же время, и покинул дворец. Александра II в очередной раз спас случай: он задержался с выходом в столовую. В результате взрыва погибли около 11 нижних чинов лейб-гвардии Финлядского полка – Георгиевских кавалеров недавно закончившейся русско-турецкой войны, и, по некоторым данным, один лакей, около 60 человек получили ранения разной степени тяжести. Халтурина арестовали 18 марта 1882 году в Одессе после соучастия в убийстве военного прокурора генерал-майора Василия Стрельникова народовольцем Николаем Желваковым. На следующий же день последовало высочайшее повеление занявшего трон отца Александра III, чтобы Желваков и Халтурин были "немедленно судимы военным судом и в 24 часа повешены без всяких оговорок", что и было исполнено в 5 часов утра 22 марта в Одесском тюремном замке. Оба боевика-народовольца умерли под чужими именами, подлинные стали известны позже..

Вскоре после взрыва в Зимнем "охота" на императора продолжилась в Одессе. Весной 1880 года террористы начали рыть подкоп для закладки динамита под Итальянской улицей, по которой тот должен был перехать с железнодорожного вокзала в морской порт.Однако Александр II прибыл в город ранее намеченного срока, очередная попытка цареубийства провалилась. В августе того же года в качестве места покушения был избран Каменный мост по Гороховой улице в Петербурге, который было решено взорвать в момент проезда царской кареты. Несмотря на то что мина, изготовленная из четырех мешков динамита, была заложена, в назначенную дату – 17 августа – взрыва не последовалог. Существуют разные версии события: по одной из них, опоздал из-за отсутствия часов один из подрывников, по другой – император проехал раньше планируемого времени. Однако обмануть уготовленную ему судьбу Александр II все же не сумел.

К месту гибели императора подвел полицмейстер

В третьем часу дня 1 марта 1881 года (первое воскресенье Великого поста) Александр II возвращался в Зимний дворец после участия в разводе караулов в Михайловском манеже и завтрака у великой княгини Екатерины Михайловны, его двоюродной сестры. Царскую карету сопровождали 6 конвойных казаков-терцев, а также лица, отвечающие за безопасность государя: полицеймейстер 1-го городского участка полковник Андриан Дворжицкий и начальник охранной стражи Отдельного корпуса жандармов капитан Карл Кох. Командир конвойного эскадрона лейб-гвардии Терского казачьего полка ротмистр Петр Кулебякин, свободный на тот момент от службы, тем не менее, следовал за эскортом на извозчике с целью понаблюдать, как выполняют свои обязанности его подчиненые. На набережной Екатерининского канала при подъезде к Театральному мосту под каретой Александра II, ближе к задним колесам, раздался громкий взрыв.

В то время, как Кох и Кулебякин бросились к месту, где на тротуаре со стороны канала свидетели происшествия набросились на неизвестного, метнувщего на их глазах под карету какой-то узелок, полицмейстер подбежал к поврежденному экипажу, из которого выходил чудом уцелевший император. Позже оказалось, что кучер, следуя инструкции, стегнул лошадей, чтобы на большой скорости покинуть место происшествия, но Александр Николаевич специальным сигналом (царственного седока и кучера соединял для этой цели шнурок) скомандовал немедленно остановиться. Дальнейшие действия императора, которому представлялась возможность в очередной раз избежать гибели от рук террористов, а также старших чинов охраны, не предусмотревших, что покушавшийся мог быть не один, уже через считанные минуты привели к трагической развязке.

Его Величество, выйдя из кареты, спросил у Дворжицкого, схвачен ли злоумышленник, тот ответил утвердительно и добавил: "Государь, благоволите сесть в мои сани и ехать немедленно во дворец". Но Александр II пожелал видеть преступника и полицмейстер не решился настаивать на том, чтобы государь покинул место покушения. Он проводил государя к задержанному, вокруг которого вместе с лицами сопровождения уже столпилось немало прохожих. На вопрос подошедшего императора, кто он такой, тот назвался мещанином Грязновым. Затем государь решил осмотреть также место взрыва и направился обратно в сторону кареты. При этом он остался на тротуаре в одиночестве, оставив позади полицмейстера. В этот момент неизвестный, стоявший, опершись боком на ограду канала, бросил под ноги проходящему Александра II бомбу, находившуюся в узелке. Тяжело раненного, с раздробоенными ногами государя ротмистр Кулебякин и конвойные казаки Петр Козьменко и Михей Луценко в санях полицмейстера привезли в Зимний дворец. В 3 часа 35 минут Александр II скончался.

Террорист, чья бомба поставила точку в "охоте" за царем, был поднят с места взрыва в бесознательном состоянии и доставлен в Придворный госпиталь Конюшенного ведомства, где спустя 8 часову умер. Судебно-медицинская экспертиза установила, что на теле неизвестного "преимущественно на передней части <….>, в том числе в особенности на правой руке, оказалось множество поранений, причиненных, по мнению врачей-экспертов, при взрыве, который по характеру повреждений, в связи с свойствами взрывчатого вещества, должен был произойти в весьма близком расстоянии от умершего, не далее как на три шага".

Всего при покушении 1 марта, помимо царя и его убийцы, пострадало 9 человек из свиты и конвоя государя, один из которых погиб, из числа чинов полиции и "посторонних лиц", находившихся на месте преступления, ранено десять человек, а через несколько часов умер 14-летний крестьянский мальчик.

"Было бы вопиющей несправедливостью сохранить жизнь мне…"

Расследованием обстоятельств покушения на Александра II, закончившегося его кончиной, занимались следователи Отдельного корпуса жандармов, полиция и прокуратура. Очень скоро была установлена личность "мещанина Грязнова", подорвавшего царскую карету, – под этим именем скрывался Николай Рысаков. Что касается неизвестного, от руки которого погиб император, то в материалах дознания и суда он проходил под именами Николая Ельникова и "Михаила Ивановича", которые назвали на допросах участники покушения, однако правоохранители и судьи исходили из того, что они вымышлены. Только несколько десятилетий спустя появились сведения о личности цареубийцы – польский дворянин Игнатий Гриневицкий, бывший студент Петербургского технологического института. Его "заслуги" перед революционным движением были официально признаны в Советском Союзе: в 1975 году в Ленинграде заново отстроенный мост в непосредственной близости к месту смертельного ранения Александра II назвали именем Гриневицкого.

С 3 по 17 марта были задержаны еще четыре человека, подозреваемые в совершенном преступлении: Михайлов, Перовская, Кибальчич и мещанка Геся Гельфман. Кроме того, к делу был приобщен Желябов, который с 27 февраля 1881 года уже находился под арестом по подозрению в покушениях на царя в 1879 – 1880 годах. Примечательно, что на следующий день после убийства Александра II Желябов сам обратился с письменным заявлением на имя прокурора Санкт-Петербургской судебной палаты Константина Плеве. "Если Рысакова намерены казнить, было бы вопиющей несправедливостью сохранить жизнь мне, многократно покушавшемуся на жизнь Александра II и не принявшему физического участия в умерщвлении его лишь по глупой случайности", – писал он, назвав себя "ветераном революции".

В ходе дознания кроме фактических обстоятельств убийства императора было установлено, что народовольцы в тот день готовили покушения на императора и на Малой Садовой. На случай следования кареты Александра II по этой улице, из подвала лавки, которую арендовали народовольцы на партийные средства, до середины проезжей части был прорыт подкоп, в который террористы заложили большой заряд динамита. Соседи давно обратили внимание на лавку: подозрение вызывало то обстоятельство, что никакой торговли в ней не велось. Поступил донос в полицию, и правоохранители по подозрению "лавочников" в противоправной деятельности дважды осмотрели помещение и подвал, но не нашли ничего противозаконного. Причем, вторая проверка, которую возглавил военный инженер в чине генерала, состоялась за два дня до цареубийства.

Желябову, Рысакову, Перовской, Кибальчичу, Михайлову и Гельфман было предъявлено обвинение в совершении государственных преступлений, предусмотренных статьями 241, 242, 243 и 249 (О преступлениях против священной особы государя императора и членов императорского дома; о бунте против власти верховной и о государственной измене) Уложения о наказаниях уголовных и исправительных в редакции 1866 года, а Михайлову кроме того вменялась часть 2 статьи 1459 Уложения в редакции 1878 года (насильственное сопротивление власти), выразившееся в том, что во время ареста 3 марта 1881 года он открыл стрельбу из револьвера, ранил городового и помощника участкового приставах. В основную фабулу обвинений входило вступление подозреваемых "в тайное сообщество – "Русскую социально-революционную партию", имеющее целью свергнуть посредством насильственного переворота существующий в империи государственный и общественный строй", проявившуюся "в ряде посягательств на жизнь императора, убийств и покушений на убийство должностных лиц и вооруженного сопротивления властям.

"1 марта 1881 года при проезде императора Александра Николаевича по набережной Екатерининского канала Рысаков бросил взрывчатый снаряд под императорскую карету, последствием чего был взрыв; последовавший второй взрыв, произведенный другим участником сообщества, причинил государю тяжкие ранения, повлекшие его кончину, – говорилось в обвинительном акте. – При этом Желябов, замыслив преступление, руководил подготовкой к нему и склонил к нему Рысакова; Перовская, по задержании Желябова 27 февраля, не только сменила его, но и руководила совершением покушения; Тимофей Михайлов участвовал в приготовлениях, а также находился на месте преступления, вооруженный метательным снарядом; Гельфман была хозяйкой конспиративных квартир, в которых происходили совещания и подготовка преступления; Кибальчич изобрел и изготовил четыре метательных снаряда, в результате взрыва одного из них императору были причинены телесные повреждения, от которых он вскоре скончался". Кроме того, народовольцы обвинялись в других покушениях на жизнь Александра II, а именно: Желябов и Кибальчич – в покушении 18 ноября 1879 года на железной дороге близ города Александровска Екатеринославской губернии, Перовская – в покушении 19 ноября 1879 года на Московско-Курской железной дороги близ Москвы, а Кибальчич – в подготовке покушения на железной дороге около Одессы осенью 1879 года".

"Россия требует им достойной кары"

26 марта 1881 года, менее чем через месяц после покушения, в заседании Особого присутствия Правительствующего сената под председательством первоприсутствующего Эдуарда Фукса и с участием сословных представителей началось рассмотрение "Дела о совершенном злодеянии, жертвой коего пал в Бозе почивший государь император Александр Николаевич". Накануне суда Желябов подал в Особое присутствие заявление, в котором оспаривал подсудность дела коронному суду, так как, по его мнению, правительство является "одной из заинтересованных сторон в этом деле" и требовал суда присяжных. Опытный законник Фукс, со ссылкой на 2 п. ст.1031 Устава уголовного судопроизводства, согласно которому государственные преступления рассматриваются "верховным уголовным судом, когда по случаю обнаруженного в разных краях государства общего заговора против верховной власти <…> последует высочайший указ о расмотрении дела в сем суде", оставил заявление Желябова без последствия. На что Желябов сказал: "Я этим объяснением удовлетворен".

В качестве обвинителя на суде выступил исполняющий обязанности прокурора при Особом присутствии Правительствующего сената товарищ прокурора Санкт-Петербургской судебной палаты Николай Муравьев. После перекрестного допроса подсудимых, свидетелей и экспертов Особым присутствием, прокурором и защитой обвиняемых, председательствующий предложил прокурору Муравьеву произнести обвинительную речь

Из речи прокурора Муравьева

"Призванный быть на суде обвинителем величайшего из злодеяний, когда-либо совершившихся на Русской земле, я чувствую себя совершенно подавленным скорбным величием лежащей на мне задачи…– начал Муравьев. – Трудно, милостивые государи,быть юристом, слугою безличного и бесстрастного закона в такую роковую историческую минуту, когда и в себе самом, и вокруг все содрогается от ужаса и негодования, когда при одном воспоминании о событии 1 марта неудержимые слезы подступают к глазам и дрожат в голосе, когда все, что есть в стране честного и верного своему долгу, громко вопиет об отмщении; трудно, но для нас, людей суда, обязательно и необходимо, прежде всего потому, что о беспристрастии и спокойствии всестороннего судебного рассмотрения, о суде на точном основании всех правил и гарантий судопроизводства говорит нам самый закон, данный тем же мудрым законодателем обновленной России <…> Великий царь-освободитель, благословляемый миллионами вековых рабов, которым он даровал свободу, государь, открывший своей обширной стране новые пути к развитию или благоденствию, человек, чья личная кротость и возвышенное благородство помыслов и деяний были хорошо известны всему цивилизованному миру, – словом, тот, на ком в течение четверти столетия покоились все лучшие надежды русского народа,пал мученической смертью на улицах своей столицы среди белого дня, среди кипящей кругом жизни и верного престолу населения!"

Далее прокурор, несмотря на свои слова о том, что он ограничится "кратким перечнем сущности показаний подсудимых", детально проанализировал доказательную базу их виновности со ссылками на "всю совокупность данных судебного следствия", и обратился к судьям с призывом: "…Я имею честь предложить вам произнести о них безусловно обвинительный приговор. Только такой приговор вытекает из представленных вам доказательств, только его карательные последствия соразмерны с злодеянием 1 марта и виной всех шести изобличенных в этом злодеянии подсудимых. Безнадежно суровы и тяжки эти последствия, определяющие ту высшую кару, которая отнимает у преступника самое дорогоет из человеческих благ – жизнь; но она законна, необходима, она должна поразить преступников цареубийства. Она законна, а в неуклонном применении действующих законов, в благоговейном преклонении перед ними, в строжайшем охранении установленного ими правильного гражданского строя – вся наша гражданская сила в настоящее трудное время, все наше спасение. Она необходима потому, что против цареубийц и крамольников нет другого средства государственной самозащиты. Человеческое правосудие с ужасом останавливается перед их преступлениями и с содроганием убеждается, что тем, кого оно заклеймило, не может быть места среди божьего мира".

"Обязанность защитников, назначенных от суда, священна"

После речи прокурора Муравьева, которую современники оценивали как блестящую, слово получили защитники подсудимых: присяжные поверенные: Алексей Унковский – Рысакова, Константин Хартулари – Михайлова, Август Герке 1-й – Гельфман, Владимир Герард – Кибальчича и Евгений Кедрин – Перовской. Желябов защитника иметь не пожелал.

Из выступления присяжного поверенного Унковского

"Приступая к исполнению возложенной на меня тяжелой обязанности, я прежде всего должен просить у вас о снисхождении к себе, так как задача эта выше моих сил и средств… Я понимаю, что очень многим приходит в голову то, что защита по настоящему делу совершенно невозможна, что защиты быть не может. И действительно, обстоятельства настоящего дела таковы, что подобная мысль может прийти в голову. Но, во всяком случае, обязанность защитников, назначенных от суда, священна. Мы обязаны исполнять эту задачу уже потому, что великий составитель судебных уставов, на основании которых происходит в настоящее время суд над подсудимыми, сказал в изданном им законе, что никто не может быть обвинен за преступление иначе, как на основании этих уставов, в которых защита является таким же фактором правосудия, как и обвинение. Само собой разумеется, я не являюсь здесь защитником совершенного злодеяния; я защищаю только лицо, которое его совершило… Я не говорю об ужасе совершенного преступления, но полагаю, что во всяком случае мы не можем обращать этого дела в дело мести хотя бы
из благоговения к священной памяти царя, погибшего от рук убийц, находящихся в настоящее время перед судом. Я думаю, что они должны пользоваться всеми гарантиями правосудия, которые установлены покойным государем императором. А потому я считаю долгом изложить все то, что могу сказать в пользу подсудимого Рысакова…"

Далее присяжный поверенный призвал суд оказать снисхождение 19-летнему подсудимому, попавшему под влияние народовольцев и участвующего в покушении "по легкомыслию и убеждению других лиц".

Из выступления присяжного поверенного Хартулари

"Я должен заметить, соединяя глубокое уважение к суду с таковым же уважением к правде, что намерен оспаривать основательность той части обвинения моего клиенте, которая приписывает ему между прочим участие в приготовительных действиях для совершения известного злодеяния <…> Затем, какое же еще другое доказательство выставлено прокурором процесса в подтверждение того, что подсудимый Михайлов принимал участие в подготовительных действиях к преступлению, совершенному 1 марта? Таким доказательством оказывается оговор подсудимого Рысакова <…> Не говоря уже о том, что оговор одним из подсудимых другого представляет собой самое несовершенное доказательство виновности и едва ли может быть принят во внимание судом, если он не подкрепляется другими данными следственного производства, тем более при обвинении в таком преступлении, которым человек поставлен между жизнью и смертью. Но если даже рассматривать показание Рысакова безотносительно, то и тогда по смыслу своему оно представляется более гадательным, нежели положительным.<…>Вот почему, если вы, г-да судьи, желаете, чтобы наказание Михайлова соответствовало своей цели, то приговорите его именно к жизни, к этому лучшему реформатору нравственного направления человека и его прошлых юных заблуждений….то вы не примените к действиям его наказания, о котором я даже не решаюсь упомянуть…"

Из выступления присяжного поверенного Герке 1-го

"В большом смущении приступаю к исполнению возложенной на меня тяжкой обязанности – представить защиту подсудимой Геси Гельфман; я боюсь, что не справлюсь с задачей этой обязанности. Во всяком случае, я не в состоянии представить такой защиты, которая по силе и по подробностям отвечала бы сильной и подробной обвинительной речи". Заканчивая свою речь, Герке-1-й просил суд отделить Гельфман от других подсудимых. "Она не может быть подведена под разряд главных обвиняемых. – убеждал суд защитник. – Гельфман еще не окончательно испорченная личность, она может быть возвращена обществу, из которого первоначально вышла. Вы слышали, г-да судьи, что когда пришли ее арестовать, то она предохранила пришедших лиц от могущего произойти несчастья, которое, вероятно, случилось бы, если бы эти лица без осторожности вошли в следующую комнату [где хранились самодельные мины]. Вот все те соображения, которые я считал необходимым представить суду как защитник Гельфман".

Из выступления присяжного поверенного Герарда

"Громадность и важность того преступления, о котором вы произнесете ваш приговор, близость дня, в который совершилось событие 1 марта, с сегодняшним днем суда над ним вполне объясняют в моих, по крайней мере, глазах ту страстность, с которой все общество ждет вашего суда, ту страстность, благодаря которой люди, весьма серьезно относящиеся к событиям, встречающимся им в жизни, привыкшие анализировать причины и по следствия этих событий, не могут под подавляющим впечатлением события 1 марта поступить в данном случае так, как они поступают обыкновенно. Они видят перед собой только ужасающий факт смерти усопшего государя от руки убийц и далее этого ни вперед ни назад не идут. Мне понятна и та страстность, с которой была сказана обвинительная речь. Я вполне понимаю, что с той точки зрения, с какой смотрит г-н прокурор на самое событие и с которой, повторяю, смотрит все общество, нельзя к нему относиться иначе. Но вы, г-да судьи, должны отрешиться от всякой страстности; суд не может действовать под впечатлнием страсти, не может судить одно происшествие; он должен взвесить и причины. Судя подсудимых, он не может останавливаться только перед действиями преступника, он должен непременно углубиться в то, что могло его привести с пути законности к преступлению, и чем оно важнее, чем дальше путь от этой законности к совершенному преступлению, тем строже вы должны исполнить эту вашу обязанность. В этом отношении история подсудимого Кибальчича весьма, на мой взгляд, назидательна…"

Реплика председателя суда Фукса

Однако когда присяжный начал пространно излагать обстоятельства жизни Кибальчича, Фукс прерва защитника: "Вы утомляете внимание Особого присутствия вещами, не подлежащими его суждению, так как оно желает и, конечно, будет неутомимо для всего серьезного как в интересах обвинения, так и в интересах защиты по настоящему делу, но только по настоящему делу. Поэтому я приглашаю вас освободить Особое присутствие от излишних подробностей, по моему мнению не имеющих для настоящего дела никакого влияния и весьма мало разъясняющих его".

Из выступления присяжного поверенного Кедрина

"Не без волнения приступаю я к исполнению своей тяжелой обязанности. Я должен сознаться, что нахожусь под впечатлением речи прокурора и передо мной рисуется та картина, которую он с таким талантом нарисовал; эта тяжелая картина мешает, по моему мнению, спокойному, беспристрастному отношению к делу; сам прокурор, который обещал в начале своей речи хладнокровно обсудить все обстоятельства дела, перешел к несколько страстной форме. Я постараюсь отвлечь ваше внимание от этой тяжелой картины к другой картине: обратить ваши мысли к личности подсудимой <…> Если только вы согласитесь со мной, что действительно первым толчком, который побудил Перовскую идти по этому скользкому пути, была административная ссылка и что, благодаря этой ссылке и той интенсивности идей, замкнутых в среде небольшого кружка, которая мешала строгой их критике, подсудимая дошла до настоящего положения, то в этих обстоятельствах вы должны усмотреть данные, которые до известной степени объясняют судьбу Перовской. Вследствие сего я ходатайствую пред Особым присутствием Правительствующего сената о возможно более снисходительном отношении к участи подсудимой".

Из выступления в свою защиту подсудимого Желябова и его "диспут" с Фуксом

Отказавшись от защиты, Желябов попытался на суде изложить политическую программу партии, однако Фукс прервал его: "Я должен вас остановить. Пользуясь правом возражать против обвинения, вы излагаете теоретические воззрения. Я заявляю вам, что Особое присутствие будет иметь в виду все те сочинения, брошюры и издания, на которые стороны указывали; но выслушивание теоретических рассуждений о достоинствах того или другого государственного и экономического строя оно не считает своей обязанностью, полагая, что не в этом состоит задача суда". Подсудимый парировал: "Чтобы не выйти из рамок, вами определенных, и вместе с тем не оставить свое дело необороненным, я должен остановиться на тех вещественных доказательствах, на которые здесь ссылался прокурор, а именно на разные брошюры, например на брошюру Морозова, и литографированную рукопись, имевшуюся у меня. Прокурор ссылается на эти вещественные доказательства. На каком основании? <…> Ведь все эти вещественные доказательства находятся в данный момент у прокурора. Имею ли я основание и право сказать, что они суть плоды его убеждения, поэтому у него и находятся? Неужели один лишь факт нахождения литографированной программы у меня свидетельствует о том, что это мое собственное убеждение?"

"Самая малая доля участия в таком злодеянии должна в убеждении русского суда стоять выше величайших злодеяний на земле"

По процессуальным нормам того времени перед вынесением приговора суд должен был поставить вопросы в отношении каждого подсудимого о том, совершилось ли событие преступления, было ли оно деянием подсудимого и должно ли оно быть вменено ему в вину, соединенные в один совокупный вопрос о виновности подсудимого. После ответов составом суда на поставленные вопросы и в зависимости от их содержания суд постанавливал приговор, который подлежал оглашению с указанием порядка его обжалования. Практически на все вопросы о виновности подсудимых Особое присутствие Правительствующего сената ответило положительно, после чего Фукс предложил прокурору дать заключение по вопросу о том, какому по закону подсудимые подлежат наказанию за состоявшимся решением суда.

Из заключения обвинителя Муравьева

"Приговором Особого присутствия Правительствующего сената все подсудимые признаны виновными в преступлениях, преду