Крах евро - смерть европейской финансовой системы
Евро как валюта обречена на то, что не будет вечной. Почти в день своего юбилея (1-го января 1999 года) по отношению к американскому доллару евро упал до отметки своего первоначального курса. Тогда первый курс евро к доллару был равен 1,1747 доллара за европейскую валюту. Шестнадцать лет назад такой курс показался на мониторах резидентов.
Сейчас курс такой же. Сначала покажется, что кроме дополнительных расходов евро так ничего не принес. В конце концов, до наступления финансового кризиса иногда нужно было платить за евро 1,6 доллара. Но сегодняшний кризис является лишь промежуточным этапом. Новостью не будет и то, что единая валюта Европейского союза может выйти на паритет к доллару. Курс скачет на свободных валютных рынках. Он не всегда синхронно следует за экономическими колебаниями по обе стороны Атлантики.
За ежедневными скачками европейской валюты вверх и вниз скрывается широко распространённое ощущение того, что евро не является до конца «готовой» валютой. Скорее, европейская валюта представляет собой «стройку». Опросы показывают, что большинство немецких граждан приветствуют евро в качестве валюты. Правда, в зависимости от новостей. В других странах еврозоны недовольство евро как валютой более заметно. Сам интерес в опросах показывает, насколько сильно скептически настроены граждане еврозоны.
Сказочная страна с молочными реками и кисельными берегами, которая никогда и негде не существовала
Неготовность европейских денег сбивает с толку. Валюта многих отцов и матерей избегает обыкновенных достижений, простых выводов, но и также слишком простых соответствий. Стоит опасаться того, что Европейский валютный союз превратиться в удобный магазин самообслуживания для южных стран еврозоны.
Так или иначе, в настоящее время Испания, Италия и Греция далеки от мысли оказаться в сказочной стране с молочными реками и кисельными берегами. Но и евросоциализм, которого так опасаются либералы, кажется, ждёт своего последнего выхода под аплодисменты. В любом случае, греческий политик Алексис Ципрас (Alexis Tsipras) ведёт предвыборную кампанию против неолиберализма, который, по его мнению, воплощён в политики евро.
Ещё одно опасение, которое, прежде всего, в Германии господствовало перед введением евро, — выход за рамки инфляции. Ещё в девяностые годы многие предупреждали о том, что повышение цен обрушится на жителей Германии, как это уже было в семидесятые годы. На самом деле, переход от немецкой марки к евро принёс с собой рост цен.
Поддержка взамен реформ
Правда, ускоряющаяся спираль между размером заработной платы и ценами пока не ощущается. Европейский центральный банк (ЕЦБ) на бумаге предусматривает денежную стабильность, о которой Бундесбанк не мог и мечтать. Вкладчики, должно быть, имеют полное основание опасаться рентабельности своих банковских активов. Но это не то, что для них приготовил евро. Исчезновение процентов — феномен многих индустриальных государств. И связано это в большей степени со старением и бегством к защищённости, чем с евро.
Что касается трансфертов, то было бы наивно полагать, что они не будет осуществляться. Они существовали ещё в Европейском сообществе во времена немецкой марки. Трансферты существуют также и в США, и в других крупных экономических пространствах. Но всё же автоматизм, с которым немецкие граждане вынимают деньги из своих карманов и кладут их в карманы «других людей», не заметен. Скорее наоборот — поддержка взамен реформ.
Таким образом, европейская валюта вызывает подозрения как у тех, кто деньги даёт, и у тех, кто их берёт. От периферийных стран евро требует тестирования своих социальных моделей. От немцев евро требует подвергнуть сомнению многие с любовью выработанные принципы. Когда речь идёт о ведении денежной политики, ЕЦБ — уже не Бундесбанк. Но и Федеральный резервный банк — не Банк Англии и не Банк Японии.
Никто не может найти повод для того, чтобы быть довольным евро. Евро — не лира, с которой итальянцы чувствовали себя комфортно, не немецкая марка, чью «твёрдость» подчёркивали немцы. Такими постоянными требованиями, исходящими от евро, сопровождается желание стать лучше и начать меняться.
Изменения нужны очень срочно. Даже Германия, достойная восхищения «отличница», «проваливает» экзамен. С начала девяностых годов немецкая доля в глобальной экономической продуктивности сократилась почти вдвое. Фрагментированный внутренний рынок, на котором южные страны ищут для себя спасение, стал бы неправильным символом «веры». Для всех тех, кто ещё не заметил: когда Италия могла разыграть слабую лиру, доминировала мировая экономика. В то время ни Китай, ни глобально ориентированные дешёвые авиакомпании не играли важной роли. Ответ Европы может быть дан через конкурентоспособность в области дизайна и жизненного стиля, то есть речь не идёт о цене или о цене самой валюты.
Отсылка к маленьким странам как Сингапур или Швейцария, добившиеся успеха без участия в валютном союзе, даёт неправильное представление о том, что такие истории успеха стали возможными не благодаря свободному рынку капитала и крупному экономическому пространству, а из-за формирования данных пространств с правовыми гарантиями. До XX столетия судьбы маленьких наций выглядели по-другому. В лучшем случае, они были фигурами в руках великих держав на шахматной доске. Нынешние события в Восточной Европе напоминают нам о том, что эти времена могут снова вернуться. Таким образом, возвращение евро к первичному курсу ставит перед нами вопрос, что же хотят сами европейцы — сбегают ли они к мнимым «старым добрым временам» хрупкой политики раздробленности маленьких государств? Или они представляют себе вызовы XXI века?
Крах евро оставил бы после себя финансовые руины. Возможно, через век или два потери были бы нивелированы. Всё же существенные и долгосрочные последствия выглядили бы так: континент остался бы финансово зависимым от больших международных финансовых центров — сегодня от американского капитала, завтра, возможно, от китайского. Так стало бы сложнее для инноваций «Сделано в Европе» («made in Europe») попасть на международный рынок.
Развитие евро останется очень болезненным процессом. Но давайте вспомним первоначальную миссию — подготовку стареющей Европы к XXI веку. Взглянув на эти двенадцать лет, будущие поколения будут говорить о «родовых схватках» европейской валюты.