Палач Тонька-пулеметчица

С началом Великой Отечественной войны скромную и застенчивую девочку Тоню призвали на фронт. В 1941 году, во время Великой Отечественной войны, будучи санитаркой, она попала в окружение и оказалась на оккупированной территории. Добровольно поступила на службу во вспомогательную полицию Локотского района Локотского округа, где исполняла смертные приговоры, казнив около 1500 человек (по официальным данным). Для казней использовала пулемёт "Максим", выданный ей в полиции по её просьбе.В конце войны Макарова достала фальшивое удостоверение медсестры и устроилась на работу в госпиталь, вышла замуж за лечившегося в её госпитале фронтовика В.С. Гинзбурга, сменила фамилию.

Ее жестокость поражает… Тонька-пулеметчица, как ее называли тогда, работала на оккупированной немецкими войсками советской территории с 41-го по 43-й годы, приводя в исполнение массовые смертные приговоры фашистов партизанским семьям.


                                       Тонька-пулеметчица


Передергивая затвор пулемета, она не думала о тех, кого расстреливает - детей, женщин, стариков - это было для нее просто работой. "Какая чушь, что потом мучают угрызения совести. Что те, кого убиваешь, приходят по ночам в кошмарах. Мне до сих пор не приснился ни один", - говорила она своим следователям на допросах, когда ее все-таки вычислили и задержали - через 35 лет после ее последнего расстрела.

Уголовное дело брянской карательницы Антонины Макаровой-Гинзбург до сих пор покоится в недрах спецхрана ФСБ. Доступ к нему строго запрещен, и это понятно, потому что гордиться здесь нечем: ни в какой другой стране мира не родилась еще женщина, лично убившая так много людей.

Тридцать три года после Победы эту женщину звали Антониной Макаровной Гинзбург. Она была фронтовичкой, ветераном труда, уважаемой и почитаемой в своем городке. Ее семья имела все положенные по статусу льготы: квартиру, знаки отличия к круглым датам и дефицитную колбасу в продуктовом пайке. Муж у нее тоже был участник войны, с орденами и медалями. Две взрослые дочери гордились своей мамой




На нее равнялись, с нее брали пример: еще бы, такая героическая судьба: всю войну прошагать простой медсестрой от Москвы до Кенигсберга. Учителя школ приглашали Антонину Макаровну выступить на линейке, поведать подрастающему поколению, что в жизни каждого человека всегда найдется место подвигу. И что самое главное на войне - это не бояться смотреть смерти в лицо.

... Ее арестовали летом 1978-го года в белорусском городке Лепель. Совершенно обычная женщина в плаще песочного цвета с авоськой в руках шла по улице, когда рядом остановилась машина, из нее выскочили неприметные мужчины в штатском и со словами: "Вам необходимо срочно проехать с нами!" обступили ее, не давая возможности убежать.

"Вы догадываетесь, зачем вас сюда привезли?" - спросил следователь брянского КГБ, когда ее привели на первый допрос. "Ошибка какая-то", - усмехнулась женщина в ответ.

"Вы не Антонина Макаровна Гинзбург. Вы - Антонина Макарова, больше известная как Тонька-москвичка или Тонька-пулеметчица. Вы - карательница, работали на немцев, производили массовые расстрелы. О ваших зверствах в деревне Локоть, что под Брянском, до сих пор ходят легенды. Мы искали вас больше тридцати лет - теперь пришла пора отвечать за то, что совершили. Сроков давности ваши преступления не имеют".

"Значит, не зря последний год на сердце стало тревожно, будто чувствовала, что появитесь, - сказала женщина. - Как давно это было. Будто и не со мной вовсе. Практически вся жизнь уже прошла. Ну, записывайте..."

Из протокола допроса Антонины Макаровой-Гинзбург, июнь 78-го года:

"Все приговоренные к смерти были для меня одинаковые. Менялось только их количество. Обычно мне приказывали расстрелять группу из 27 человек - столько партизан вмещала в себя камера. Я расстреливала примерно в 500 метрах от тюрьмы у какой-то ямы. Арестованных ставили цепочкой лицом к яме. На место расстрела кто-то из мужчин выкатывал мой пулемет. По команде начальства я становилась на колени и стреляла по людям до тех пор, пока замертво не падали все..."

"Cводить в крапиву" - на жаргоне Тони это означало повести на расстрел. Сама она умирала трижды. Первый раз осенью 41-го, в страшном "вяземском котле", молоденькой девчонкой-санинструкторшей. Гитлеровские войска тогда наступали на Москву в рамках операции "Тайфун". Советские полководцы бросали свои армии на смерть, и это не считалось преступлением - у войны другая мораль. Больше миллиона советских мальчишек и девчонок всего за шесть дней погибли в той вяземской мясорубке, пятьсот тысяч оказались в плену. Гибель простых солдат в тот момент ничего не решала и не приближала победу, она была просто бессмысленной. Так же как помощь медсестры мертвецам...

19-летняя медсестра Тоня Макарова, очнулась после боя в лесу. В воздухе пахло горелой плотью. Рядом лежал незнакомый солдат. "Эй, ты цела еще? Меня Николаем Федчуком зовут". "А меня Тоней", - она ничего не чувствовала, не слышала, не понимала, будто душу ее контузили, и осталась одна человеческая оболочка, а внутри - пустота.

Три месяца, до первого снега, они вместе бродили по чащобам, выбираясь из окружения, не зная ни направления движения, ни своей конечной цели, ни где свои, ни где враги. Голодали, ломая на двоих ворованые ломти хлеба. Днем шарахались от военных обозов, а по ночам согревали друг друга.

"Я почти москвичка, - гордо врала Тоня Николаю. - В нашей семье много детей. И все мы Парфеновы. Я - старшая, как у Горького, рано вышла в люди. Такой букой росла, неразговорчивой. Пришла как-то в школу деревенскую, в первый класс, и фамилию свою позабыла. Учительница спрашивает: "Как тебя зовут, девочка?" А я знаю, что Парфенова, только сказать боюсь. Ребятишки с задней парты кричат: "Да Макарова она, у нее отец Макар". Так меня одну во всех документах и записали. После школы в Москву уехала, тут война началась. Меня в медсестры призвали. А у меня мечта другая была - я хотела на пулемете строчить, как Анка-пулеметчица из "Чапаева". Правда, я на нее похожа? Вот когда к нашим выберемся, давай за пулемет попросимся..."

В январе 42-го, грязные и оборванные, Тоня с Николаем вышли, наконец, к деревне Красный Колодец. И тут им пришлось навсегда расстаться. "Знаешь, моя родная деревня неподалеку. Я туда сейчас, у меня жена, дети, - сказал ей на прощание Николай. - Я не мог тебе раньше признаться, ты уж меня прости. Спасибо за компанию. Дальше сама как-нибудь выбирайся". Девушка умоляла не бросать ее, признавалась в любви и говорила, что пропадет без него... Но Николай спешил домой – к любимой женщине и обожаемым детям...

Несколько дней Тоня побиралась по хатам, христарадничала, просилась на постой. Сердобольные хозяйки сперва ее пускали, но через несколько дней неизменно отказывали от приюта, объясняя тем, что самим есть нечего. "Больно взгляд у нее нехороший, - говорили женщины.

Поговаривают,  Тоня в тот момент действительно тронулась рассудком. Возможно, ее добило предательство Николая, или просто закончились силы - так или иначе, у нее остались лишь физические потребности. И еще она отчаянно пыталась зацепить в деревне хоть какого-то мужчину – и совсем не важно, что все, кто остался, жили с женами и семьями. Тоне настолько не хотелось оставаться одной, что на чувства других ей было просто наплевать...

В той деревне, где Тоня остановилась вначале, полицаев не было.   В соседней деревне, наоборот, прописались одни каратели. Линия фронта здесь шла посередине околицы. Как-то она брела по околице, полубезумная, потерянная, не зная, где, как и с кем она проведет эту ночь. Ее остановили люди в форме и поинтересовались по-русски: "Кто такая?". Девушка сказала, что зовут ее Антониной Макаровой и родом она из Москвы, при этом, почему-то абсолютно не испугавшись...

Ее привели в администрацию села. Полицаи говорили ей комплименты, потом по очереди "любили" ее. Затем ей дали выпить целый стакан самогона и сунули в руки пулемет. Как она и мечтала - разгонять непрерывной пулеметной строчкой  по людям. Живым людям.

- Макарова-Гинзбург рассказывала на допросах, что первый раз ее вывели на расстрел партизан совершенно пьяной, она не понимала, что делала, - вспоминает следователь по ее делу Леонид Савоськин. - Но заплатили хорошо - 30 марок, и предложили сотрудничество на постоянной основе. Ведь никому из русских полицаев не хотелось мараться, они предпочли, чтобы казни партизан и членов их семей совершала женщина. Бездомной и одинокой Антонине дали койку в комнате на местном конезаводе, где можно было ночевать и хранить пулемет. Утром она добровольно вышла на работу

По вечерам Антонина наряжалась и отправлялась в немецкий клуб на танцы. Другие девушки, подрабатывавшие у немцев проститутками, с ней не дружили. Тоня задирала нос, и носила самую красивую одежду. Ее она нередко снимала с тех, кого обрекала на смерть.

На танцах Тоня напивалась допьяна, и меняла партнеров как перчатки... А утром опять выходила "на службу" и расстреливала десятки людей... Страшно убивать только первого, второго, потом, когда счет идет на сотни, это становится просто тяжелой работой, - говорила потом Тоня.

"Мне казалось, что война спишет все. Я просто выполняла свою работу, за которую мне платили. Приходилось расстреливать не только партизан, но и членов их семей, женщин, подростков. Об этом я старалась не вспоминать. Хотя обстоятельства одной казни помню - перед расстрелом парень, приговоренный к смерти, крикнул мне: "Больше не увидимся, прощай, сестра!.."

"Розыскное дело Антонины Макаровой наши сотрудники вели тридцать с лишним лет, передавая его друг другу по наследству, - расскавал майор КГБ Петр Николаевич Головачев, занимавшийся в 70-е годы розыском Антонины Макаровой. - Периодически оно попадало в архив, потом, когда мы ловили и допрашивали очередного предателя Родины, оно опять всплывало на поверхность. Не могла же Тонька исчезнуть без следа?! Это сейчас можно обвинять органы в некомпетентности и безграмотности. Но работа шла ювелирная. За послевоенные годы сотрудники КГБ тайно и аккуратно проверили всех женщин Советского Союза, носивших это имя, отчество и фамилию и подходивших по возрасту, - таких Тонек Макаровых нашлось в СССР около 250 человек. Но - бесполезно. Настоящая Тонька-пулеметчица как в воду канула..."

Но просто взять и забыть о ней было нельзя. "Слишком страшные были ее преступления, - говорит Головачев. - Это просто в голове не укладывалось, сколько жизней она унесла. Нескольким людям удалось спастись, они проходили главными свидетелями по делу. И вот, когда мы их допрашивали, они говорили о том, что Тонька до сих пор приходит к ним во снах. Молодая, с пулеметом, смотрит пристально - и не отводит глаза. Они были убеждены, что девушка-палач жива, и просили обязательно ее найти, чтобы прекратить эти ночные кошмары. Мы понимали, что она могла давно выйти замуж и поменять паспорт, поэтому досконально изучили жизненный путь всех ее возможных родственников по фамилии Макаровы..."

Однако случайная ошибка деревенской учительницы Тони в первом классе, записавшей ее отчество как фамилию, и позволила "пулеметчице" ускользать от возмездия столько лет. Ее настоящие родные, разумеется, никогда не попадали в круг интересов следствия по этому делу.

Но в 76-м году один из московских чиновников по фамилии Парфенов собирался за границу. Заполняя анкету на загранпаспорт, он честно перечислил списком имена и фамилии своих родных братьев и сестер, семья была большая, целых пять человек детей. Все они были Парфеновы, и только одна почему-то Антонина Макаровна Макарова, с 45-го года по мужу Гинзбург, живущая ныне в Белоруссии.

Муж Антонины, Виктор Гинзбург, ветеран войны и труда, после ее неожиданного ареста обещал пожаловаться в ООН. "Мы не признались ему, в чем обвиняют ту, с которой он прожил счастливо целую жизнь. Боялись, что мужик этого просто не переживет", - говорили следователи.


Тоня с супругом

Виктор Гинзбург закидывал жалобами различные организации, уверяя, что очень любит свою жену, и даже если она совершила какое-нибудь преступление - например, денежную растрату, - он все ей простит. А еще он рассказывал про то, как раненым мальчишкой в апреле 45-го лежал в госпитале под Кенигсбергом, и вдруг в палату вошла она, новенькая медсестричка Тонечка. Невинная, чистая, как будто и не на войне, - и он влюбился в нее с первого взгляда, а через несколько дней они расписались.

Антонина взяла фамилию супруга, и после демобилизации поехала вместе с ним в  белорусский Лепель, а не в Москву, откуда ее и призвали когда-то на фронт. Когда старику сказали правду, он поседел за одну ночь. И больше жалоб никаких не писал.

"Арестованная мужу из СИЗО не передала ни строчки. И двум дочерям, которых родила после войны, кстати, тоже ничего не написала и свидания с ним не попросила, - рассказывает следователь Леонид Савоськин. - Когда с нашей обвиняемой удалось найти контакт, она начала обо всем рассказывать. О том, как спаслась, бежав из немецкого госпиталя и попав в наше окружение, выправила себе чужие ветеранские документы, по которым начала жить. Она ничего не скрывала, но это и было самым страшным. Создавалось ощущение, что она искренне недопонимает: за что ее посадили, что ТАКОГО ужасного она совершила?   Она погубила не только чужих людей, но и свою собственную семью. Она просто уничтожила их своим разоблачением. Психическая экспертиза показала, что Антонина Макаровна Макарова вменяема".

Антонину Макарову-Гинзбург расстреляли в шесть часов утра 11 августа 1978 года, почти сразу после вынесения смертного приговора. Решение суда стало абсолютной неожиданностью даже для людей, которые вели расследование. Все прошения 55-летней Антонины Макаровой-Гинзбург о помиловании в Москве были отклонены.