Мой командир, мичман Петров и макароны в темно-синем лесу

 

 Слева - командир 867 рп гв. подполковник Леонид Васильевич Орехов

1966 год - время массового развертывания в восточных районах страны полков МКР с шахтными ПУ. Для их укомплектования требовались офицерские кадры, которые набирались в том числе и из частей РСД, как правило, на вышестоящие должности. Чуть было не загремел в Казахстан и я, но не на вышестоящую должность, а на равнозначную капитанскую.

Однажды ранним летним утром 1966 года в комнате офицерской гостиницы 2-го дивизиона, где я обитал, раздался телефонный звонок. Звонил дежурный по КП полка капитан Калтан, который сообщил мне, что, как ему стало известно, отделением кадров управления дивизии моя кандидатура намечена для перевода к другому месту службы на равнозначную должность, что это место находится в Казахстане и называется Жангиз-тобе, что командиру полка подполковнику Л.В.Орехову эта информация им доведена, что командир полка выехал из дома на службу и должен будет позвонить начальнику отделения кадров управления дивизии подполковнику М.А.Клочкову. Это известие, конечно, ошеломило меня, и не только неожиданностью. В конце концов, переводы, переезды – неотъемлемый атрибут, специфика воинской службы, хотя не все так однозначно и прямолинейно. Есть одно обстоятельство – переводятся, как правило, на вышестоящую должность или по каким-либо личным причинам на равнозначную или даже нижестоящую должность, или в качестве наказания в дисциплинарном порядке. Никаких личных причин для перевода в Казахстан у меня не было, как не было и причин дисциплинарных, поэтому это известие не только ошеломило меня, но и обидело, тем более, что других офицеров полка не просто перевели к новому месту службы, а предложили перевестись на вышестоящие должности. Что я в разговоре с капитаном Калтаном, конечно, высказал, на что он мне посоветовал не вешать носа, а быстро одеваться и идти к штабу полка, чтобы перехватить командира полка, который уже должен был приехать с минуты на минуту, и просить его не отдавать меня на заклание кадровикам дивизии. Быстро собравшись, прибежал я к штабу полка и стал ждать командира, перебирая в уме возможные причины для аргументации своего нежелания переводиться в степи Казахстана. Объективных причин для отказа у меня не было, я даже не был женат, оставалось полагаться только на милость командира полка и его желание отстоять меня. А отстоять он мог.

Подполковник Леонид Васильевич Орехов, впоследствии генерал-майор, командир 23 ракетной дивизии, заместитель командующего 50 ракетной армии по боевой подготовке и заместитель начальника Управления РВСН по боевой подготовке оставил заметный след в истории 867 ракетного полка. За два года, пока он командовал полком, было много сделано для поддержания высокой боевой готовности, укрепления воинской дисциплины и улучшения бытовых условий личного состава полка. Его отличали энергичность, требовательность, настойчивость, инициативность, что он требовал и от подчиненных. Да, он был груб с разгильдяими и нарушителями воинской дисциплины, под горячую руку мог отчистить любого, используя весь арсенал великого и могучего русского языка с применением большого количества самых разнообразных идиоматических выражений, но не был злопамятным, а это очень важно, не любил лодырей и нарушителей, но хорошо относился к добросовестным и толковым офицерам – специалистам. Он внешне и манерой был чем-то похож на генерала Лебедя – такой же высокий, здоровый, острый, вернее, крепкий на язык мужик. В его языке, в манере обращения чувствовался послевоенный парень московской окраины. Мне ли этого не знать, мы же были земляки и даже из одного исторического района Москвы, из Лефортова.

У меня были хорошие отношения с подполковником Л.В.Ореховым, хотя он один раз выгнал меня с совещания офицеров полка, когда ему показалось, что я без должного внимания слушаю его. В другой раз крыл крепкими словами через весь плац 2-го дивизиона, когда он пришел на плац, чтобы лично проверить, как идет асфальтирование плаца, а мы, несколько офицеров дивизиона, стояли на крыльце штаба дивизиона, о чем-то разговаривали и смеялись. Командир полка почему-то принял наш смех на свой счет, обиделся и свой гнев обратил на меня, наверное, из-за очков, которые выделяли меня.

- Сними очки-велосипед! – заорал он. – Вам бы только смеяться...

Ну и дальше в таком духе, распаляясь все больше и больше. Оправдываться на расстоянии не имело смысла и от греха подальше мы предпочли быстренько удалиться с крыльца в штаб дивизиона, оставив командира полка остывать на плацу.

Да и познакомился я с ним (или он со мной) при довольно любопытных обстоятельствах. Так случилось, что в тот день, когда новый командир полка подполковник Л.В.Орехов знакомился с личным составом 2-го дивизиона, я, старший инженер дивизиона по заправочному оборудованию, ушел в отпуск и на построении дивизиона не присутствовал. Встретился я с ним только в тот день, когда вернулся из отпуска и утром вместе с офицерским составом приехал на службу в дивизион из Добеле-2. А поскольку я жил в дивизионе постоянно, то и в дивизион я вернулся после отпуска в гражданской одежде и в таком гражданском виде и пошел на завтрак в офицерскую столовую, ведь все офицеры питались в то время по 5-й норме – завтракали, обедали и ужинали те, кто находился на боевом дежурстве, оставался или задерживался по службе в дивизионе или вообще жил постоянно в дивизионе. Надо сказать, что ни прежний командир полка, ни командир дивизиона ничего не имели против того, чтобы на завтрак приходили офицеры в гражданке, тем более, что сразу после приезда в дивизион все офицеры шли в офицерскую столовую и идти переодеваться тем, кто жил в дивизионе, в форму, а потом – на завтрак, просто не имело смысла. Поэтому и я захожу в столовую вместе со всеми офицерами, направляюсь к столу, за которым обычно сидели офицеры службы РВО дивизиона, и вижу, что во главе стола, за которым питалось командование, - командир полка с заместителями и командир дивизиона, сидит незнакомый подполковник. Так случилось, что наш стол, стол офицеров службы РВО дивизиона, располагался рядом с командирским столом и подполковник меня сразу узрел. По его взгляду я почувствовал его неудовольствие от моего вида. Сажусь на свое место спиной к командирскому столу и слышу, как подполковник спрашивает у офицеров, сидящих с ним за столом:

- Это, что за ...?

Подполковник Ганин В.А., заместитель командира полка, отвечает:

- Это капитан Ермолин – старший инженер дивизиона.

Спиной чую, что разборки мне не избежать. Быстренько поел, встаю из-за стола, чтобы поскорее ретироваться, но слышу командирское:

- Стой! Вы почему в таком виде?

Пытаюсь объяснить:

- Я сегодня прибыл из отпуска, живу здесь, в дивизионе, сейчас пойду в офицерскую гостиницу и переоденусь.

- Я спрашиваю: почему в таком виде? – снова вопрошает он.

Начинаю по-новой повторять уже сказанное и добавляю ссылку на прежнего командира полка полковника М.П.Данильченко:

- Полковник Данильченко разрешал таким, как я, живущим в дивизионе, в таком виде приходить на завтрак.

Ссылка на прежнего командира полка новому командиру полка не понравилась:

- Я не Данильченко! Он разрешал, а я не разрешаю! Чтобы больше в таком виде я тебя не видел. Иди.

Естественно, что в дальнейшем это требование пришлось выполнять и, прежде, чем идти на завтрак, если возвращался из Добеле-2 в гражданке, бежать в гостиницу, переодеваться и только потом приходить на завтрак. Этот эпизод в самом начале службы с Л.В.Ореховым никак не повлиял потом на наши служебные отношения.

И еще несколько слов об офицерской столовой 2-го дивизиона, где питались офицеры управления полка, 2-го дивизиона, управления и сборочной бригады РТБ и УС полка. Достопримечательностью столовой являлся ее начальник мичман Петров. Был он уже в возрасте по сравнению с нами, молодыми офицерами. Вид имел заматерелый с лицом человека, много попившего на своем веку крепких напитков и продолжающего их пить. Ходил он всегда в морской форме с погонами мичмана и, хотя весь наш полк носил авиационную форму, командиры переодеть его даже и не пытались. Семья его жила в Риге. Ему надо было дослужить несколько лет до пенсии и перевозить семью в Добеле он не собирался. И сам он постоянно обретался в дивизионе, благо возможности нашего ракетного жизнеустройства это позволяли, только иногда по выходным дням выбираясь к семье в Ригу. Это было удобно и для нас, и для командиров, когда надо было организовать легкий закусон без лишних глаз вечерком для небольшой офицерской компании. Естественно, что мичман Петров присоединялся к такой компании как равноправный участник злоупотребления, ведь все-таки распития происходили хоть и в нерабочее время, но на территории воинской части и не просто части, а ракетного дивизиона. Мичмана Петрова знали и высокие начальники, посещавшие наш ракетный полк по различным поводам. Во время приема пищи высоким начальством в нашей офицерской столовой мичман Петров в черных морских брюках, белой куртке, одетой на тельняшку и белом колпаке на голове появлялся в обеденном зале столовой и лично руководил действиями официанток, зорко наблюдая за столами высокого начальства и оперативно реагируя на их запросы. Высокое начальство было довольно, наше тоже.

Командир полка подполковник Л.В.Орехов много сделал для улучшения бытовых условий личного состава. Не обошел он вниманием и столовые, в том числе и офицерские. При нем, вернее, по его распоряжению в офицерской столовой 2-го дивизиона появились хорошая радиола рижского радиозавода им. Попова «Рапсодия», на ножках, с набором пластинок, столик с самоваром и чайным сервизом. Во время обеда звучала популярная музыка. Так вот о музыке. Со временем к имеющимся пластинкам добавились еще несколько пластинок, в том числе пластинка с песней в исполнении тогда очень популярного Эмиля Горовца «Люблю я макароны» и пластинка с «Песней про зайцев»» из кинофильма «Бриллиантовая рука» в исполнении Юрия Никулина. И только офицеры заполняли зал столовой, как кто-нибудь из офицеров, как правило, из лейтенантов, включал радиолу и ставил пластинку с символическим названием «Любля я макароны» и в зале звучали слова:

Люблю я макароны,

Любовью к ним пылаю неземною.

Люблю я макароны –

И что хотите делайте со мною!

....................................................

И знаю я всем сердцем,

Что нет на свете блюда,

Вкусней, чем это чудо,

Вреднее, чем оно.

..................................

Люблю я макароны,

Хоть говорят они меня погубят,

Люблю я макароны,

Хотя моя невеста их не любит.

……………………………..

Вроде бы вполне безобидные слова, но чувствовался в этой песне какой-то иронический подтекст, учитывая место макарон в рационе армейского питания, что все, конечно, понимали, но не всем это нравилось. Не успевала закончиться эта песня, как другой лейтенант тут же ставил на ее место «Песню про зайцев»:

В темно-синем лесу,

Где трепещут осины,

Где с дубов колдунов

Облетает листва.

На поляне траву

Зайцы в полночь косили.

И при этом напевали

Странные слова.

А нам все равно,

А нам все равно.

Пусть боимся мы Волка и сову.

Дело есть у нас

В самый жуткий час.

Мы волшебную

Косим трын-траву.

А нам все равно,

А нам все равно. 

..........................

А нам все равно,

А нам все равно.

Станем мы храбрей

И отважней льва.

Устоим сейчас,

В самый жуткий час –

Все напасти нам

Будут трын-трава.

Песня в контексте с «темно-синим лесом», учитывая наш реальный темный и сырой лес, звучала не как безобидная шутка, не как намек, а как самый настоящий вызов командирам. Эти ежедневные «Макароны» и «А нам все равно» и «трын-трава» так обрыдли командирам, что в один прекрасный день эти пластинки исчезли, а со временем исчезли и радиола вместе с самоваром. Но это случилось уже после Л.В.Орехова.

Я отвлекся, возвращаюсь к Л.В.Орехову в 1966 год. Хорошие отношения у меня с Л.В.Ореховым были не из-за того, что мы были земляками, об этом он, наверное, и не знал, не настолько мы были близки, чтобы делиться своими биографиями. Хорошие отношения были из-за того, что я был хороший специалист, на кого можно было положиться командиру полка, особенно при проведении комплексных занятий с заправкой КРТ, когда он был ответственным за проведение занятия и отвечал за безопасность и безаварийность, а я, старший инженер дивизиона по заправочному оборудованию, как раз и должен был обеспечить и безопасность, и безаварийность при заправке КРТ в ракету и сливе КРТ из ракеты. И обеспечивал.

Пока я размышлял над превратностью своей судьбы, подъехал командир полка, вышел из машины и направился в штаб. Не успел я открыть рот, как он, проходя мимо меня, спросил на ходу:

- Я слышал, что ты собрался уходить от нас?

- Нет, товарищ подполковник, никуда я уходить не хочу, - жалобно промямлил я.

- Подожди, - бросил он на ходу и поднялся на второй этаж в свой кабинет, который находился в конце коридора с правой стороны. Я поднялся следом за ним и остался в коридоре, с волнением ожидая решение своей судьбы. Голос командира хорошо был слышен в коридоре, он всегда говорил громко, особенно тогда, когда кого-то распекал в кабинете или по телефону или высказывал свое мнение кому либо или о ком либо. Я слышу:

- Нет!

- Нет!

- Нет!

- Мне он самому нужен!

- Будете настаивать, я его сегодня же отправляю в госпиталь на комиссию!

- Его не только отстранят от работы с КРТ, а и вообще признают негодным к службе в армии!

Прошло несколько секунд, командир полка вышел из кабинета, махнул мне рукой:

- Иди работай!

Больше вопрос о переводе не поднимался. Не знаю, кто бы другой отстоял меня. К сожалению, генерал-майор Леонид Васильевич Орехов умер в 2008 году. Похоронен в Москве.