Колумб Древней России

215 лет назад Карамзин-писатель уступил место Карамзину-историку. Повесть «Марфа-посадница, или Покорение Новгорода» стала пробой пера, предварившей «Историю государства Российского».

Остафьево — первый и пока единственный в нашей стране музей, посвященный Н. М. Карамзину. Здесь, в подмосковной усадьбе князя Андрея Ивановича Вяземского, им были написаны восемь из двенадцати томов «Истории государства Российского». Несмотря на разницу в возрасте и социальном положении, историка и поэта связывала давняя дружба, скрепленная к тому же и родственными узами — Николай Михайлович был женат на дочери князя Екатерине.

Двенадцать лет кропотливого труда прошли в стремлении «быть полезным, то есть сделать Российскую Историю известнее для многих, даже и для строгих моих судей». Попытки изложить историю страны предпринимались и прежде, но отличались отрывочностью и бессистемностью. Карамзин же смог систематизировать огромный комплекс сведений, начиная с древнейших времен и до самой Смуты, и, благодаря своему литературному дару, превратить историческую хронику в живое, увлекательное повествование.

Кабинет выдающегося историографа восстановлен с максимально возможной точностью благодаря описанию, оставленному его младшим коллегой — Михаилом Погодиным. Обстановка проста, строга, даже аскетична — письменный стол, конторка (подлинная, помнящая прикосновение рук Николая Михайловича), столы для карт и рукописей, книжные стеллажи. И книги, книги, книги. Когда Карамзин уехал в Петербург — готовить свой труд к публикации, — в кабинете все осталось на своих местах.

Два года длилась работа над первым изданием «Истории». Тираж 1818 года был для того времени огромен — 3000 экземпляров. Раскупили его за 25 дней. Пушкин радовался и удивлялся такому успеху: «Все, даже светские женщины, бросились читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную. Она была для них новым открытием. Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка — Колумбом».

Когда Николая Михайловича не стало, сын его друга Петр Андреевич Вяземский сделал кабинет мемориальным. Пушкин, трижды приезжавший в Остафьево, останавливался именно в этой комнате. После смерти поэта Наталья Николаевна передала в Остафьево личные вещи мужа, которые присоединили к карамзинским реликвиям.

Из окон кабинета видна знаменитая аллея. Этим липам более 250 лет. По преданию, князь А.И. Вяземский приобрел усадьбу, плененный ее красотой. Много позже Пушкин назовет ее «Русским Парнасом» — столько выдающихся людей будет гулять под ее зелеными сводами: Грибоедов, Гоголь, Баратынский, Жуковский, Батюшков. А вот Николай Михайлович больше любил березовую рощу в дальней части парка.

Сама судьба уготовила Остафьеву музейную участь — три поколения Вяземских были, помимо прочего, выдающимися коллекционерами. Четвертый в роду — Петр Павлович, избрав военную карьеру, постоянно жил в Петербурге. Усадьба пришла в запустение и он, понимая, что ее надо сохранить, продал Остафьево князю С.Д. Шереметеву. Всего через год — в 1899-м, в честь 100-летия со дня рождения Пушкина он открыл здесь один из первых в России общедоступных музеев.

В 1918-м от Сергея Дмитриевича директорскую эстафету принял сын — Павел Сергеевич. Музей держался благодаря охранной грамоте, выданной близким другом семьи Шереметевых — наркомом просвещения Луначарским. Все кончилось летом 1929 года: надо было срочно разместить несколько тысяч пионеров, прибывших в Москву на Всесоюзный слет. Подмосковные усадьбы прекрасно подходили для этой цели. Те, что находились в распоряжении министерств и ведомств, были неприкосновенны. Самыми уязвимыми оказались так называемые музеи дворянского быта, к числу которых принадлежало и Остафьево. Луначарский защитить его уже не мог — его «перебросили» на другую работу.

— Была создана специальная комиссия для осмотра музеев-усадеб «на предмет возможного их свёртывания», — рассказывает директор музея Анатолий КОРШИКОВ. — Бегло осмотрев Остафьево, члены комиссии нашли, что оно мало посещается (4-5 тысяч человек в год), убыточно и труднодоступно (до ближайшей станции 4 км). Постановление Мособлисполкома и Моссовета гласило: «Музей в Остафьеве свернуть, а экспонаты перевести в другие музеи и учреждения».

Музей ликвидировали за десять дней. Коллекции Вяземских, мебель, светильники — все было свалено в Западной галерее, а потом на телегах вывезено в Москву. Когда здание покинули пионеры, его заняли народные комиссары, для которых тут устроили дом отдыха. С началом войны его превратили в госпиталь для летчиков, а после победы — в санаторий Совета министров СССР. Галереи застеклили, в одной разместили бильярдную и кинозал, в другой — столовую. На месте большой гостиной сделали лестницу на 2-й этаж, где устроили комнаты для отдыхающих. Не пощадили даже карамзинский кабинет. Луг перед домом засадили деревьями — среди них непременный памятник Ленину смотрелся лучше, чем на фоне дворцовой колоннады.

От своей престижной собственности Совмин отказался только в 1988 году. Сначала Остафьево сделали филиалом Государственного музея А.С. Пушкина, а в 1994 оно получило самостоятельность, федеральный статус и прекрасное название — музей-усадьба «Остафьево — Русский Парнас». Начался длительный, тяжелейший процесс реставрации. По старым планам и чертежам реконструировали историческую планировку, по фотографиям — интерьеры, по описаниям, оставленным гостями усадьбы, кое-где удалось восстановить даже цвет стен и расстановку мебели. Немало раритетов вернулось в родные стены: держатели остафьевских мемориальных предметов — такие, как Государственный музей А.С. Пушкина, музей-усадьба Останкино, Государственный литературный музей — передали их на временное хранение. В декабре 2016 года к 250-летию Н.М, Карамзина была открыта постоянная экспозиция.

Отношение к «Истории государства Российского» за последние годы становится все более неоднозначным. Среди самых частых «упреков» — неточности в цифрах и расчетах (как в случае с Мамаевым побоищем), использование свидетельств заведомо нелояльных к России иностранцев, данные в сгущенных красках портреты русских правителей (в первую очередь, Ивана Грозного).

— Как в любом многотомном и многоплановом труде, — настаивает Анатолий Коршиков, — в «Истории...» могут быть неточности в силу отсутствия в распоряжении автора соответствующих документов и материалов. Но она побудила будущих историков более тщательно проанализировать события, описанные Карамзиным. Николай Михайлович, вполне в духе идей Просвещения, желал быть в какой-то мере «наставником царя», он не сводил свою миссию историографа к чистой апологетике. Он понимал весь ужас царствования Ивана IV и в то же время его заслуги перед Россией. История его царствования должна была послужить уроком для будущих правителей России: даже цари и правители не должны нарушать священные заповеди жизни. В наше непростое в политическом отношении время подзабытый голос Карамзина звучит удивительно современно, пророчески. Мы обязаны к нему прислушаться!