Мост к Ирию

- Купил как-то спекулянт вагон гвоздей, через пару деньков продал за двойную цену. С деньгами на завод – хочу два вагона гвоздей…

На лесной опушке, укрывшись под сенью старого дуба, лежали разморенные жарой красноармейцы. Кто-то курил, кто-то просто с наслаждением вытянул гудящие ноги. Но все, как один, внимательно слушали пожилого сержанта – сверхсрочника. Казалось, даже солнце неподвижно зависло на небосводе, решив дождаться окончания явно смешной истории.

- А ему – нет, брат – теперь только полвагона. Ну ладно, по рукам. И опять продал по двойной цене. Прибегает на завод – хочу вагон. А ему – нет, теперь только четверть вагона. Что делать, четверть так четверть. Опять продал по двойной цене, спекулянт он спекулянт и есть. И бегом на завод. В общем, пошел счет на десятки пудов (пуд – 16,38 кг – авт.) гвоздей. Потом на пуды, а там и до фунтов (примерно 450 грамм – авт.) дело дошло.

Рассказчик неторопливо раскурил трубку, выпустив клубы сизого дыма.
- Дальше-то что было, товарищ сержант, - не выдержал кто-то из бойцов.
- А закончилось тем, что смог купить спекулянт только один гвоздь, на котором может теперь повеситься.

Громкий хохот согнал с ветки задремавшую сороку.
- Наш командир кого хочешь, развеселит, - хмыкнул красноармеец, аккуратно чистивший тряпочкой серебристую губную гармошку, - вы и на гражданской (войне – авт.) анекдоты рассказывали?
- А то, - посмотрев на бойца, ответил сержант, - там, Степан, без смеха не выжить было, иначе с ума сойдешь. Есть старое поверье о радости и смерти.
- Какое? – красноармейцы сгрудились вокруг командира.
- Любопытные, как дети, - улыбнулся сержант, - наши предки, древние славяне, верили, что старуху с косой можно обмануть. Если в доме кто-то тяжело заболел, они радовались и танцевали.
- Зачем? - удивился кто-то из бойцов.
- Чтобы Смерть, заглянув в дверь, подумала, что ошиблась, - ответил командир, - если веселятся, значит, некого забирать. На войне я тоже всегда улыбался, как бы страшно не было, может, потому и выжил.
- Обманули костлявую, значит.
- Её не обманешь, - вздохнул сержант, - но если пришла пора – встречай с улыбкой. Смерть – всего лишь итог жизненного пути, а впереди – новая дорога, через звездный мост. К Ирию, славянскому раю.

- Это все религия, а она – опиум для народа, - встрял в беседу ещё один красноармеец.
- Дурак ты, Василий, - беззлобно улыбнулся сержант, - хоть и с треугольником на петлицах (соответствовало званию ефрейтор – авт.). Это наша история, её знать и помнить надо. Забудешь корни, понесет тебя ветер в степь, как перекати поле, не остановишься. Так и сгинешь.
- Вы еще про отпущение грехов расскажите, - бросил явно обидевшийся ефрейтор.
- Чтобы уйти с чистой совестью, - не обращая внимания на ехидство подчиненного, спокойно продолжал командир, - наши предки перед смертью кланялись в поле на четыре стороны и просили прощения, говоря «Мать сырая Земля, прости и прими! И ты, вольный свет-батюшка, прости, коли обидел...».

- А что вы про мост говорили, - Степан ткнул в бок Василия, тот неслышно ойкнул и проглотил очередной вопрос.
- Заметил, - хмыкнул сержант, - молодец. К Ирию ведет Звездный или Калинов мост, на ночном небе его легко увидеть – это Млечный путь. Люди, жившие по совести, проходят спокойно, а преступники и всякий сброд падают во мрак нижнего мира.
- А как с теми, кто и плохое, и хорошее делал, - спросил кто-то из бойцов.
- Тогда появится огромный черный пес. И проведет, если ты достоин.
- Что правда, то правда, – не выдержал ефрейтор, - собака – настоящий друг человека.

- Так, - сержант посмотрел на часы, - хорош курить, отделение, становись!
Разобрав винтовки, красноармейцы построились.
- Шагом, марш!
Поднимая придорожную пыль, бойцы двинулись вперед. А жаркое солнце прощально махало лучами уставшим за день красноармейцам, с улыбкой слушая доносившиеся обрывки фраз:
- А вам когда срок подходит?
- Двадцать первого июля, получу документы – и прощай, армейская жизнь.
- Немного осталось, месяц.
- Эх, как мы без вас.
- Сами же бурчите, что строгий я очень.
- Но справедливый.
- Учите нас, как положено.
- Гоняю до седьмого пота.
- Зато по делу.
- И веселый.
- И…
- Отставить хвалебные разговоры. Степан, сыграешь?
- Как всегда, любимую?
- Давай.
«Брови, мои брови» - замурлыкала губная гармошка.

- Хожу я по улице, не нахожуся,
Ой, не нахожуся
Гляжу я на милого, не нагляжуся
Ой, не нагляжуся
Брови мои, брови
Брови мои чёрные
Не давали брови на улицу выйти,
не давали, не давали,
друга увидали, - улыбаясь, напевал под нос командир.

- Эх, за душу берет, так и хочется вприсядку пуститься.
- Милости просим, товарищ сержант, - рассмеялись солдаты.
- Вот представим полк достойно на соревнованиях, тогда и спляшем.
Впереди показались такие желанные, уютные, и, главное, прохладные казармы.
- Вот где наш рай, - сказал кто-то из бойцов, - много ли солдату нужно: сапоги снять, да винтовку в оружейку поставить, и чтобы товарищ сержант не надумал устроить марш-бросок ночью.

- Отставить шутки, - оборвал начавшийся смех командир отделения, - подтянулись, комбат впереди. Отделение! Стой! Раз-два. Равняйсь, смирно, равнение на – середину.
Красноармейцы замерли, глядя, как сержант, чеканя шаг, подошел к командиру батальона и, залихватски отдав честь, отрапортовал:
- Товарищ майор, 1-е стрелковое отделение 1-го стрелкового взвода с учебных стрельб прибыло. Командир отделения…
- Вольно!
- Вольно!
- Как отстрелялись, Иван, - тихо спросил комбат.
- Отлично, - улыбнулся сержант, - на дивизии (дивизионных соревнованиях – авт.) выступят достойно, а то и на округе.
- Лихо ты их натаскал, - майор посмотрел на отделение, - а ведь год назад птенцы желторотые были. Может, передумаешь? У меня офицеров некомплект, сделаем командиром взвода, офицером станешь. Отпусти бойцов, поговорим.
- Разойтись, Филиппов!
- Я, - отозвался ефрейтор.
- За старшего, проконтролируй оружейную комнату, потом всех на ужин и отдыхать, - отдал команду сержант, и, повернувшись к комбату, продолжил, - мне домой пора, по земле соскучился, внуков хочу понянчить, старшему два года скоро, а он деда не видел.
- Бросаешь старого боевого товарища, - невесело усмехнулся комбат, - ещё и в такое время.

Когда никого не было рядом, начальник и подчиненный общались, как хорошие друзья, ставшие ими еще в далеком 19-м году.
- Думаешь, - Иван внимательно посмотрел на майора, - возможно?
- Только тебе скажу. Не верю я, что ничего не замышляется. Не верю. Особисты, как с цепи сорвались, лютуют. Из штаба полка сообщили - замкомроты связи взяли. За пораженческие разговоры. Сказал, что немцы нам пыль в глаза пускают, поэтому нужно быть готовым ко всему.
- Вот и готовлю своих орлов, - сержант невесело усмехнулся, - планирую ночью марш – бросок устроить, в полной выкладке, с боекомплектом, как положено. Разрешаешь?
- Одобрено. Тем более это есть в плане боевой подготовки. И вот ещё что, рапорт пришел, передал замполит, - комбат вздохнул, - мало времени уделяешь политико – воспитательной работе с личным составом. Пока отписался, что занимаешься по отдельной программе, готовишься представлять батальон и полк на соревнованиях. Но ты все же обрати внимание. Мало ли.
- Хорошо, - кивнул Иван, - сделаем.
- А ведь, по сути, твое отделение – самое боевое. Случись что, только…
***
…- на тебя надежда, сержант, - кричал майор.
Санитар безуспешно старался удержать комбата, пытаясь перевязать окровавленную голову.
- Не приказываю, прошу, задержи, насколько можешь. Перебили, как цыплят, во сне.
Комбат закашлялся.
- Один удар и нет батальона. Твои остались только. Ваня, сколько сможешь, слышишь, Ваня? Дорогу держи, спасешь всех, кто за нами. Собирай, кто цел, принимай командование. Понял?
- Так точно, товарищ майор, - вытянулся сержант.
- Он не слышит, - санитар все-таки сумел удержать комбата, и теперь торопливо накладывал повязку, - выходил из штаба с офицерами, вроде пришло что-то из округа, а тут…
- Ваня, немцы по дороге пойдут, занимай оборону, держись до последнего, обещай, - майор неожиданно захрипел и, резко вытянувшись, замер.
- Обещаю, - сержант стянул пилотку с головы и огляделся.

Батальона не было. Не было вообще ничего. Только руины, воронки и неподвижные тела в окровавленном исподнем, застывшие на изувеченной земле. Вокруг потерянно бродили несколько красноармейцев. Кто-то стонал, кто-то пытался поймать чудом уцелевших лошадей. Кто-то всхлипывал, обхватив руками голову. Майор оказался прав. Единственным уцелевшим оказалось первое отделение, волею судьбы и командира совершавшее марш – бросок в тот момент, когда бомбы уничтожали батальон.

- Что это, товарищ сержант, - неслышно подошел к командиру Филиппов.
- Это? – командир горько усмехнулся, - это война, ефрейтор.
И, повернувшись к неподвижно стоявшему отделению, крикнул:
- Степан, играй.
Красноармеец растерянно посмотрел на командира:
- Что?
- Играй, я сказал! Все, кто остался – ко мне!
Сквозь клубы дыма, заглушая треск языков пламени, гул далеких разрывов и стоны раненых, сначала несмело, а потом все громче и громче запела губная гармошка:

«Пошёл, пошёл миленький, а вдоль по селу
Ой, а вдоль по селу
А в крайнем-то дворике девка хороша
Ой, Катюша-душа
Брови мои, брови
Брови мои чёрные
Не давали брови на улицу выйти
Не давали, не давали, друга увидали».
***
- В строю тридцать человек, пулеметов два, раненых отправили. Повезло, что лошади остались, усадили всех на подводы. Старший с ними – командир второй роты, вытащили из-под завала, - торопливо докладывал сержанту ефрейтор.
- Цел? - не отрываясь от наблюдения за дорогой, спросил командир отделения.
- Какое там, но держался молодцом. Миномет установили, только мин с гулькин нос.
- Добро, понаблюдай тут, а я пройдусь, с бойцами поговорю.
- Есть.
***
В окопе, напряженно глядя вперед, застыли красноармейцы. Сержант останавливался рядом с каждым, разговаривал, делал замечания, хлопал по плечу и … улыбался.
- Что загрустили, мужики, а?
- А чему радоваться, командир, - ответил боец с перемотанной окровавленными бинтами головой, - столько ребят… Скоро и наша очередь придет, недолго ждать осталось.
- Зачем ждать, оружие есть, патроны тоже. Сам не можешь – соседа попроси, чтобы голову прострелил, - сержант остановился рядом с красноармейцем, - помните, что я говорил? Смерть надо встречать с улыбкой. Сейчас она думает, что вы напуганы и сложите лапки. Да, напуганы, да, растеряны. Но мы – солдаты, а солдат боится только одного.

Сержант, оглянувшись, с удовлетворением отметил, как остальные прислушиваются к разговору.
- Чтобы командир не прочитал его письмо девушке, в котором бравый воин пишет: «Командир у нас хороший, командир у нас один, как отслужим, соберемся и … ему дадим». Да, Филиппов?
- Так я, честное слово…, - под громкий хохот сослуживцев растерянно отозвался ефрейтор.
- Самое страшное случилось, - улыбнулся сержант, - согласны?
- Так точно, - хором отозвались повеселевшие красноармейцы.
- Вот и отлично, а теперь …
- Немцы! – донесся чей-то крик.
- К бою!
***
Солнце, горестно вздохнув, укрылось облаком, чтобы не видеть развороченную, дымящуюся и окровавленную землю.
- В строю двенадцать. Патронов – одна обойма, на всех, – тяжело выдохнул ефрейтор.
«И граната», - про себя добавил сержант, набивая трубку.
Раскурив, он протянул её бойцу.
- Спасибо, - Филиппов жадно затянулся, и махнул рукой вперед, - опять идут.
- Пусть идут, встретим по традиции, - командир отделения улыбнулся, - пойдем.
***
- Степан, как выстрелишь обойму, замри. Ясно?
Боец молча кивнул.
- Остальным примкнуть штыки. Не высовываться. Филиппов – остаешься за командира, после сигнала поднимаешь в атаку. Вопросы есть?
- Какого сигнала? – ефрейтор озадаченно смотрел, как командир зачем-то разорвал перевязочный пакет.
- Увидишь, - усмехнулся сержант и, повернувшись к Степану, что-то прошептал тому на ухо.
Красноармеец вздрогнул, но согласно кивнул.
- А теперь – огонь.
***
Осторожно выглядывая из-за бруствера, бойцы следили за своим командиром. Он спокойно шел навстречу немцам, подняв руки вверх. Ярко-белая полоска бинта, как знамя, полоскалась на ветру.

Гитлеровцы, решившие, что видят последнего оставшегося в живых, расслабились и неторопливо шли навстречу. Неожиданно сержант замер и, через секунду, низко поклонился. До красноармейцев донесся хохот. Немцы с удивлением смотрели на этого ненормального, совершавшего поклоны на все четыре стороны и что-то шептавшего пересохшими губами. Явно сошел с ума, но выглядело забавно. Окружив пленного, они что-то весело говорили, а сержант только улыбался в ответ.
- Что он задумал, - боец с забинтованной головой толкнул Степана.
- Перейти мост, - тихо ответил красноармеец.
- Мост?
- К Ирию.
И тут грохнул взрыв.
- В атаку, за мной, - ефрейтор выскочил из окопа, - ура!
***
Солнце, с облегчением вздохнув, скрылось за горизонтом, и уставшую за день землю ласково укрыла непроглядная темнота спасительной ночи. Где-то трещали цикады, ухал филин, громыхали далекие разрывы.
А над братской могилой, склонив головы, стояли семеро солдат. Один из них достал губную гармошку и, в ответ на безмолвный вопрос друзей, тихо сказал:
- Приказ товарища сержанта.
И заиграл.

«Брови мои, брови
Брови мои чёрные
Не давали брови на улицу выйти
Не давали, не давали, друга увидали».

Не сговариваясь, красноармейцы подняли головы вверх. Они были уверены, что именно сейчас во главе тех, кто навсегда остался на этом поле, неторопливо, с улыбкой, идет пожилой сержант – сверхсрочник. Через Звездный мост, мост к Ирию.

Автор: Андрей Авдей