Инвестор Александр Туркот: география биографии

Мальчик явно тяготел к точным наукам, а призовые места на математических олимпиадах укрепили его амбиции – после выпускных экзаменов Александр всерьез собрался штурмовать мехмат МГУ. Но помешала мама. «Неизвестно, – смеется сегодня Александр. – Что пугало ее больше: конкурс, угроза отсева по «пятому» пункту или грядущая самостоятельность любимого сына в далекой Москве». В школе Саша ухитрялся сочетать отличную учебу с довольно хулиганской репутацией, так что материнское сердце наверняка сжималось при мысли о свободных нравах студенческого общежития. Мама победила, Туркот остался в Ташкенте: «Мне стало все равно, что делать дальше. Но поступать куда-то все равно надо было, так что когда школьный друг подал документы на энергетический факультет Политехнического института, я пошел за ним. Выбор объяснялся просто: мы терпеть не могли черчение, а на энергофаке его было меньше, чем в других местах». 

Первые годы в институте учеба давалась практически без усилий, настолько солидным оказался школьный багаж. Свободное время распределялось между веселыми студенческими гулянками и походами в горы. После окончания института он попал в трест ОРГРЭС, который занимался проектированием и обслуживанием энергосетей по всей стране. В отделе автоматизации энергосистем Саша через несколько месяцев стал программировать на Assembler. Недавно друзья сделали ему сюрприз, прислав бумажный номер журнала «Микропроцессорные средства и системы» за 1988 год со статьей Туркота о сложной энергоавтоматике на базе микро-ЭВМ «Электроника 60».

Следующим местом работы Александра стало узбекское подразделение «СоюзЭВМКомплекса» – фактически, единственной в стране структуры, занимавшейся обслуживанием и разработками для ЭВМ. За три года Туркот стал начальником отдела персональных компьютеров с окладом 400 рублей и шикарным служебным «Запорожцем». Во времена, когда зарплата инженера не превышала 150 рублей, это была по-настоящему завидная карьера. 

Отдел Туркота занимался разработкой программ и баз данных для MS DOS. Все было в новинку, во всем хотелось поковыряться. «Хорошо помню, как в новогоднюю ночь в моем компьютере появился вирус, – рассказывает Александр. – Текст на черно-белом экране разлетался, буквы складывались горкой внизу. В комнате уже гремели бокалы, народ жевал оливье и ждал боя курантов, а я все боролся с вирусом. Он был изящно выписан на Assembler, и хотя я раскусил его довольно быстро, это не помешало мне восхититься его красотой». 

Перестройка способствовала бурному развитию компьютерного бизнеса и Туркот активно участвовал в его становлении: привезенный из Москвы IBM PC/XT стоил в Ташкенте 40-45 тысяч рублей – на такую сумму можно было купить пять новеньких «Жигулей». С особой теплотой Александр вспоминает компьютеризацию Хивинского коврового комбината. Ковры были устойчивым дефицитом, дела у предприятия шли хорошо, и руководство, освоив только что появившиеся игры-«стрелялки», требовало самых продвинутых компьютеров – непременно с цветными мониторами.

От Тель-Авива до Нью-Йорка

В начале 1990-х выездная волна понесла молодых технарей прочь из СССР. Оказавшись в Израиле вместе с миллионом советских репатриантов, Туркот хлебнул несладкого эмигрантского житья: работа по специальности казалась недосягаемой мечтой, а кормила семью, наоборот, работа на стройке. Но через несколько месяцев, проведенных среди цементной пыли и бетонных блоков, вера Александра в компьютерное предназначение принесла плоды: после череды собеседований и тестов он начал работать в одном из израильских филиалов IBM. Его отдел занимался разработкой IT-систем для крупных клиентов – банков, страховых компаний, государственных организаций. Одним из первых проектов, в которых Туркот принимал участие, была, к примеру, разработка программы управления кадровым составом для Главного штаба полиции Израиля. 

В конце 1993 года Александр получил приглашение на крупный проект IBM в США – так начался американский этап его карьеры. Первые полгода он провел в Шривпорте, штат Луизиана. «Городок с населением, наверное, тысяч в сто пятьдесят, где все дышит атмосферой The House of the Rising Sun – настоящий американский Юг, который с тех пор я обожаю», – рассказывает Александр. – Жара, никто не торопится, в воскресенье ни один магазин не открывается раньше полудня – все в церкви... Клиентом IBM была большая компания, работающая в сфере, как теперь принято говорить, ЖКХ, в основном – люди за пятьдесят, многие из которых никогда не выезжали из Шривпорта. В пять вечера у любого сотрудника ручка падала из пальцев, пусть и посреди недописанного предложения. Жизнь, в том числе моя, текла так тихо и размеренно, как, пожалуй, никогда потом. До сих пор я благодарен IBM за то, что благодаря работе узнал и полюбил такую Америку, Новый Орлеан, джаз и роскошную креольскую кухню». 

Через полгода Туркота перевели в Нью-Йорк. После сонной Луизианы дикий ритм мегаполиса напоминал кино в режиме перемотки. Но этот темп неожиданно оказался комфортным – в Нью-Йорке Александр с удовольствием жил и работал следующие пять лет, и до сих пор не теряет связи с этим городом: у него там квартира, множество друзей и он готов при любой возможности окунуться в манхэттенскую суету.
Сегодня, из XXI века, многое происходящее в те годы окрашено ностальгией и вспоминается с улыбкой. «Однажды после работы я приехал в Чикаго к приятелю, известному врачу, тоже бывшему ташкентцу – рассказывает Туркот. – Затеяли плов: развели во дворе костер, поставили казан. Через какое-то время из дома выходит один из гостей, взявшихся помогать, и кричит: «А есть нормальная дощечка, лук порезать? Эта толстая какая-то». И держит в руках мой ноутбук – драгоценный, одной из первых IBM-овских моделей».
Практически все 1990-е Александр провел на Восточном побережье и потому не так остро почувствовал интернет-лихорадку Силиконовой Долины. «Я мотался между Бостоном и Филадельфией, – вспоминает он. – Здесь не было ощущения праздника, какого-то карнавала, на который первое время был похож калифорнийский стартап-бум. У нас тот, кто хотел добиться успеха, приходил на работу в 6 утра и уходил в 9 вечера, а в Долине, казалось, достаточно было в нужное время произнести волшебное слово «портал», «социальная сеть», как позднее – «облака» или «big data», – и на тебя сыпались деньги. Многие успешно жонглировали этими понятиями, чтобы пересаживаться из кресла в кресло в стремительно рождающихся и так же быстро умирающих компаний».

Интернет для Александра сразу стал рабочим инструментом: «Фидошником» я никогда не был, а интернет-контент тогда еще фактически не родился, так что зависать было особо негде. В отличие от «гиков», часами торчавших в чатах, я отнесся к интернету как к средству решать утилитарные задачи. Знаете, в молодости я ходил в горы – мы шли, тяжело дыша, сосредоточенно разворачивали большие карты, вглядывались в компас. Старшие друзья-геологи, торчавшие в горах по полгода, смотрели на нас со снисходительной усмешкой: вы, ребята, копошитесь со своим снаряжением, а мы тут и в обычных калошах пройдем. Я вспомнил об этом потому, что в интернете, как и в горах, для любителей многое требовало специальных инструментов и навыков, а профессионалам все было понятно – им надо было просто делать свою работу. Наверное, поэтому меня, к тому времени профессионального «айтишника», развлекательные возможности интернета не соблазняли. После работы хотелось отдыхать, а не пялиться в монитор». 

Компьютерный конец света

К концу седьмого года работы в IBM Туркот почувствовал, что уперся в потолок. Клиентские проекты перестали увлекать, многое стало повторяться. Профессиональный инженерный рост должен был неизбежно свернуть в административное русло: «Я подошел в черте, за которой нужно было делать выбор – корпоративные игры и должностные интриги или свободное плавание. К тому же, накопилась усталость от командировок: за время работы в IBM мне приходилось по полгода жить то в Японии, то в Южной Африке, постоянно мотаться из Европы в Америку. Даже при моей любви к перемене мест это было слишком. Случались дни, когда я выходил с работы и не мог вспомнить не то что марку арендованной машины, но даже названия места, в котором нахожусь. Особенно часто это ощущение накрывало между американскими городами: офисные здания в Атланте или Милуоки не слишком отличаются друг от друга». 

 
И Туркот ушел в никуда – четких планов на будущее не было. Но не было и страха: Израиль переживал хай-тековский бум, и шанс сменить жизнь наемного работника на статус независимого предпринимателя только добавлял адреналина.

Идея самостоятельного бизнеса подвернулась сама собой. Приближалось начало нового века, и профессиональные компьютерные издания были полны апокалиптических предсказаний: прочили крах чуть ли не всех технических устройств и систем управления. Впоследствии эту фобию разработчиков и, главное, пользователей назовут «проблемой 2000-го года». Александр хорошо помнит, что многие были в настоящей панике: «Начальство фирм и фирмочек, где стоял хотя бы один компьютер, хотело только одного: найти человека, который пообещает, что 1 января 2000 года все будет хорошо». Новая компания Туркота начала работать с теми, кто боялся «обнуления счетчиков», а паникеров по всему миру хватало. «Чем больше я занимался проблемой, тем больше понимал, насколько она была надуманной. Стало ясно, что это фактически картельный сговор, попытка управлять страхами руководителей крупных компаний. На внезапно возникшем рынке консалтинговых IT-услуг, готовом инспектировать корпоративные компьютерные сети и выдавать «справки» о том, что ничего не случится, ходили сотни миллионов долларов. Пузырь страха раздувался – думаю, с конца 1998 года никто не писал ничего нового, все хотели просто пережить это время и благополучно перескочить в новый век», – рассказывает Туркот. «Древние» языки для написания софта существовали только в уже работающих старых системах – на практике пользоваться ими могли считанные десятки разработчиков. Туркот собрал специалистов старой советской школы и его команда просматривала километры кода на COBOL и PL/1 – именно на этих языках в 1970-80 годах были написаны большинство программ для корпораций. Нужно было просанировать их, найти места, где даты действительно могли привести к сбою. «Это было сродни работе корректора: надо было везде «Петю» поменять на «Петра Ивановича». Вот только функции change all не было», – смеется Александр. 

2000 год Туркот встретил в России. «Я прилетел в Москву 31 декабря: снег, елки, яркие огни, Тверская перекрыта, по ней гуляют радостные люди – в общем, удалось проникнуться праздничным настроением», – вспоминает он. – Старые друзья пригласили нас с женой в ресторан. Тосты, разговоры, где-то фоном работает телевизор. И вдруг все в зале столбенеют – Ельцин объявил об отставке. В общем, вместо новогоднего праздника я получил здоровенную порцию политических разговоров, от которых совсем отвык за долгие годы...». 

Полет «ангела» и походы «налево»

В конце 90-х Туркот, помимо развития собственного стартапа и IT-консалтинга, стал инвестировать в новые проекты – по 200-300 тысяч долларов. Истории успешных молодых компаний, которые гремели в Израиле и США, не могли не зацепить азартного предпринимателя. «Тогда казалось, что венчур – это гарантия успеха. Стоит только воткнуть ветку небольшой инвестиции в почву интересного стартапа – и непременно вырастет дерево с пышной кроной из миллионов листьев-монет», – вспоминает Александр свои ощущения. – Я считал и считаю себя не просто предпринимателем, а в первую очередь инженером, и мне было интересно работать с командами, продукты которых мне нравились. Именно это и позволял мне ангельский статус, хотя слова «ангел» в инвестиционном смысле тогда никто еще не употреблял». 

 
Удача пришла не сразу: первые инвестиции в две компании, работающие с VoIP, так и не вернулись. Были и успехи: фирма, строящая дата-центры в Европе, до сих пор чувствует себя неплохо – в том числе и благодаря первым деньгам, которые вложил в нее Туркот. Другая «не выстрелившая» история принесла пользу с неожиданной стороны. Александр профинансировал стартап в сфере онлайн-образования, запущенный командой из израильского института им. Вейцмана. Рыночного успеха не случилось – похоже, тогда e-learning как продукт опережал свое время. Но тема учебы в удаленном режиме заинтересовала инвестора: Туркот засел за диссертацию об экономике электронного образования и вскоре получил кандидатскую степень. Сегодня самым тяжелым в этой истории ему кажется оформление списка использованной литературы: «На меня свалилась мучительная бумажная работа, к которой я совершенно не привык. Сто раз пожалел, что погнался за статусом PhD. Временами хотелось бросить, но я всегда пытаюсь доводить начатое до конца».

Проекты вне сферы интеллектуальных технологий сам Александр называет походами «налево». К примеру, несколько лет он возглавлял совет директоров крупной золоторудной компании в Киргизии: проект по разработке месторождения принес общую прибыль более ста миллионов долларов. В 2006 году компания была успешно продана, и Туркот понял, что хочет вернуться в IT-бизнес.

Российский MySpace: яркая недолгая жизнь

В 2007 году концерн News Corp пригласил Александра консультировать ряд медийных и технологических проектов. В это время глава корпорации Руперт Мердок купил социальную сеть MySpace и готовился к международной экспансии сервиса. Возглавить компанию Fox Interactive Media Russia, которая должна была запустить MySpace в России, предложили Туркоту. С этого времени центром его жизни стала Москва.
MySpace Russia стартовал в ноябре 2008 года с базой порядка 130 тысяч пользователей. За восемь месяцев, к июлю 2009 года, количество аккаунтов в русскоязычном сегменте приблизилось к 1,5 млн, началась продажа рекламы. Однако в августе по инициативе Руперта Мердока проект был закрыт. Туркот по сей день уверен, что MySpace мог выжить, если бы двигался в сторону качественного медийного контента. Российский MySpace, как и мировой, должно было сформировать и продвинуть музыкальное сообщество и его поклонники. Туркот наращивал библиотеку легальной музыки, убеждал известных музыкантов открывать свои страницы – одними из первых это сделали Константин Кинчев и Андрей Макаревич. Были достигнуты договоренности о совместных проектах MySpace Russia с крупнейшими телеканалами и мировыми лейблами. Но Руперт Мердок решил, что бизнес в России у него не сложится... 

С финансовой точки зрения для Туркота проект закончился более чем благополучно – как CEO российского офиса он продал свою долю материнской компании. Но вспоминает эту историю Александр с огорчением: «Материально я не проиграл, но было обидно. Не привык, что за меня кто-то принимает решения, а тут все было сделано жестко и быстро. Жаль. Уверен, что на тот момент в России у проекта были неплохие шансы».

«Стартаперы» наступают

Александр никогда не любил слов «стартап-предприниматель». «Стартапер – это вроде как ученик кружка танцев во Дворце пионеров», а предприниматель тот, кто по-настоящему танцует. Ну, или считает, что танцует», – смеется Туркот. Но когда в России появился проект «Сколково», пришлось признать, что эти слова и вправду хорошо характеризуют реалии: «Стало ясно, что со стартапами надо работать, структурировать проекты, систематизировать их хаотичное движение».

Летом 2010 года в составе рабочей группы Туркот участвовал в разработке концепции инноцентра и фонда «Сколково». А в декабре Виктор Вексельберг предложил ему должность исполнительного директора ИТ-кластера. «Выбор Вексельберга, думаю, многих удивил, – говорит Туркот. – Я иностранец, да и желающих на этот пост, наверняка, хватало… Когда через два года, уходя из «Сколково», мне искали замену, соискателей было около ста».

За первые три месяца в «Сколково» Туркот собрал команду IT-кластера. Через нее прошло больше двух тысяч проектов – кандидатов на получение статуса резидента и грантов фонда. «Были просто незабываемые заявки, – рассказывает Александр. – Помню сопроводительное письмо от губернатора одного из регионов с просьбой оказать содействие местному инноватору. На обороте письма – карандашная приписка мелким почерком: «Прошу перевести 100 млн рублей, сумма прописью, на мой личный расчетный счет, далее следовали реквизиты банка – для развития проекта по искусственному интеллекту. Деталей проекта не излагаю в связи с участившимися случаями промышленного шпионажа со стороны иностранных государств».

За первые полгода работы удалось наладить поток интересных проектов. Но через год ситуация изменилась, на статус и гранты стали претендовать все более слабые компании. Александр видит причину не только в изменившейся репутационной ситуации «Сколково»: «Появилось ощущение, что мы быстро сняли верхний плодородный слой, а его регенерация не бывает быстрой. К тому же, возникли альтернативные источники финансирования – как частные игроки, так и возможность получения бесплатных государственных денег. В такой ситуации вполне закономерно, что заявки от действительно стоящих проектов стали появляться все реже».

В середине 2012 года Туркот ушел из «Сколково», хотя конкретных планов у него не было: «Я уходил не «куда», а «откуда». Моя позиция обрастала чиновными признаками, становилось больше административной работы, чем живого дела. Аппаратные игры – не мой вид спорта, так что решение уйти пришло само собой. Но я и сегодня рад, что довелось поработать в таком масштабном государственном проекте. Это редкий и полезный опыт». 

Работа в «Сколково» дала Туркоту понимание российского рынка технологических стартапов. Стало понятно, что пресловутые «умные деньги», в которых нуждаются растущие компании, это не долг, не коммерческий кредит, а полноценное партнерство, помощь в развитии и структуризации бизнеса. Так родилась идея собственного венчурного фонда.

Maxfield Capital стартовал в январе 2013 года. Фонд сфокусировался на компаниях ранних стадий, работающих над IT-проектами с серьезной технической основой. Но в целом Туркот считает, что стратегия венчурного фонда должна быть гибкой: слишком быстро развиваются технологии, чтобы сковывать себя цепями конкретных отраслей и ниш.

Изначально спроектированная модель фонда строилась в том числе и в расчете на проекты, знакомые по работе со «Сколково». Но многие компании, приходившие туда за грантами, оказались не готовы делиться долей с частным фондом. Поэтому география инвестиций сразу стала расширяться – сейчас у Maxfield Capital много портфельных копаний из США, Израиля и Европы.

Молодому фонду с недлинной историей инвестиций и отсутствием выходов сложно конкурировать и в России, и за рубежом, признает Туркот. Однако в Израиле, IT-рынок которого хорошо известен Александру еще с начала 90-х, Maxfield Capital уже смог наладить хороший поток проектов. В США делать это сложнее, но, тем не менее, у фонда на Западе есть ряд преимуществ перед местными инвесторами. «Представьте ситуацию, когда американской компании со штатом в 5-10 сотрудников для посевного раунда, или раунда A нужно быстро вырасти до 30 человек, – объясняет Александр. – Найти за короткий срок 20 классных инженеров в Силиконовой Долине очень сложно и очень дорого: слишком высока там конкуренция, слишком много предложений. Стартап начинает искать аутсорсинг в Индии – время идет, деньги теряются. А Maxfield Capital предлагает – еще в процессе оформления сделки – подбор команды квалифицированных инженеров из России. К тому же, будучи в том числе и техническими специалистами, мы готовы контролировать разработчиков. В портфеле Maxfield Capital уже есть несколько зарубежных проектов, привлеченных именно таким козырем. Другой важный момент: стартапу в b2b-сегменте сложно получить доступ к крупным игрокам, чтобы запустить тестирование. А «пилот» важен для любого стартапа, это серьезный traction. Кстати, хорошего перевода для этого слова у русскоговорящих инвесторов так и не появилось. Будем считать, что traction – это совокупность аргументов, доказывающих, что стартап-идея жизнеспособна и инвестиционно привлекательна. Maxfield Capital имеет хорошие связи в российских корпорациях и может предоставить зарубежному стартапу площадку для тестов – компании с запасом в нескольких российских кейсов будет гораздо проще договориться с местными крупными структурами. Это тоже повышает ценность нашего предложения для американских компаний».
В поисках портфельных проектов Maxfield Capital работает с фондами-партнерами и стартап-инкубаторами США, Израиля и Европы. В то, что хорошие проекты можно найти на отраслевых мероприятиях, Туркот не верит: «С последнего TechCrunch Disrupt я вернулся разочарованным, смотреть было особо не на что. Давайте посмотрим на победителей TechCrunch Disrupt за последние пять лет: все они либо разорились, либо вяло развиваются – нет ни одной громкой истории. Я убежден: работает только нетворкинг».

Александр Туркот о себе и не о работе

Мне нравятся занятия, которые позволяют полностью переключаться, и одно из самых любимых – готовка. У нас с женой очень открытый дом и друзья часто собираются поесть узбекских блюд, которые мы готовим с детства. Для меня нарезать вручную три кило баранины и слепить штук двести мантов – лучший способ отключиться от рабочих проблем. В нашей компании много людей творческих, связанных с кино, литературой, журналистикой, ресторанным бизнесом, так что темы кухонных посиделок, которые мы регулярно устраиваем, далеки от IT-бизнеса – и это прекрасно.

Из других хобби назову, пожалуй, телесериалы. Нет сомнений, что в этой индустрии сегодня работают лучшие силы мирового кинематографа. Я пристально слежу за американскими и британскими новинками, бывает, что смотрю несколько сериалов параллельно. К тому же, иногда приходится садиться в самолет по нескольку раз в неделю – хорошее кино помогает скоротать время полета. 

 
В отпуске мне важно менять картинку – стараюсь регулярно выкраивать время для горных лыж, дайверских приключений. Но больше всего люблю длинные автомобильные путешествия, в них есть две очень важные для меня вещи – движение и цель.