Инвестор Александр Туркот: география биографии
Венчурный медиа-ресурс Firrma в партнерстве со Slon.ru вычислил 30 самых авторитетных в стартаперской среде представителей венчурной индустрии. Это не «мнение редакции» – чтобы найти этих людей, мы опросили около 60 молодых предпринимателей, инвесторов и экспертов. В итоге те назвали своих фаворитов в трех категориях: инвесторы, предприниматели и профи – по 10 в каждой группе. А мы встретились с каждой из «звезд» и сделали по кейсу. Мы будем знакомить вас с людьми, которые приложат – а может, уже и приложили – руку к появлению наших «гуглов» и «фейсбуков». Сегодня мы знакомим вас с основателем фонда Maxfield Capital Александром Туркотом.
Детство Александра прошло в Узбекистане. Знаменитая на весь Советский Союз ташкентская физматшкола №110 расслабляться не давала: бесконечные уроки математики – «нулевые» ранним утром и дополнительные после пяти-шести обычных – сегодня вспоминаются как гимнастика ума в полном смысле этих слов. Редкие по тем временам занятия информатикой и вовсе давали ощущение причастности к высшей касте. Неизвестно откуда взявшийся в Ташкенте преподаватель-программист казался юному Саше небожителем, а рассказы об архитектуре ЭВМ, настоящие перфокарты и задание прописать структуру данных на «Фортране» – научной фантастикой, которая вдруг оказалась совсем рядом.
Мальчик явно тяготел к точным наукам, а призовые места на математических олимпиадах укрепили его амбиции – после выпускных экзаменов Александр всерьез собрался штурмовать мехмат МГУ. Но помешала мама. «Неизвестно, – смеется сегодня Александр. – Что пугало ее больше: конкурс, угроза отсева по «пятому» пункту или грядущая самостоятельность любимого сына в далекой Москве». В школе Саша ухитрялся сочетать отличную учебу с довольно хулиганской репутацией, так что материнское сердце наверняка сжималось при мысли о свободных нравах студенческого общежития. Мама победила, Туркот остался в Ташкенте: «Мне стало все равно, что делать дальше. Но поступать куда-то все равно надо было, так что когда школьный друг подал документы на энергетический факультет Политехнического института, я пошел за ним. Выбор объяснялся просто: мы терпеть не могли черчение, а на энергофаке его было меньше, чем в других местах».
Первые годы в институте учеба давалась практически без усилий, настолько солидным оказался школьный багаж. Свободное время распределялось между веселыми студенческими гулянками и походами в горы. После окончания института он попал в трест ОРГРЭС, который занимался проектированием и обслуживанием энергосетей по всей стране. В отделе автоматизации энергосистем Саша через несколько месяцев стал программировать на Assembler. Недавно друзья сделали ему сюрприз, прислав бумажный номер журнала «Микропроцессорные средства и системы» за 1988 год со статьей Туркота о сложной энергоавтоматике на базе микро-ЭВМ «Электроника 60».
Следующим местом работы Александра стало узбекское подразделение «СоюзЭВМКомплекса» – фактически, единственной в стране структуры, занимавшейся обслуживанием и разработками для ЭВМ. За три года Туркот стал начальником отдела персональных компьютеров с окладом 400 рублей и шикарным служебным «Запорожцем». Во времена, когда зарплата инженера не превышала 150 рублей, это была по-настоящему завидная карьера.
Отдел Туркота занимался разработкой программ и баз данных для MS DOS. Все было в новинку, во всем хотелось поковыряться. «Хорошо помню, как в новогоднюю ночь в моем компьютере появился вирус, – рассказывает Александр. – Текст на черно-белом экране разлетался, буквы складывались горкой внизу. В комнате уже гремели бокалы, народ жевал оливье и ждал боя курантов, а я все боролся с вирусом. Он был изящно выписан на Assembler, и хотя я раскусил его довольно быстро, это не помешало мне восхититься его красотой».
Перестройка способствовала бурному развитию компьютерного бизнеса и Туркот активно участвовал в его становлении: привезенный из Москвы IBM PC/XT стоил в Ташкенте 40-45 тысяч рублей – на такую сумму можно было купить пять новеньких «Жигулей». С особой теплотой Александр вспоминает компьютеризацию Хивинского коврового комбината. Ковры были устойчивым дефицитом, дела у предприятия шли хорошо, и руководство, освоив только что появившиеся игры-«стрелялки», требовало самых продвинутых компьютеров – непременно с цветными мониторами.
В конце 1993 года Александр получил приглашение на крупный проект IBM в США – так начался американский этап его карьеры. Первые полгода он провел в Шривпорте, штат Луизиана. «Городок с населением, наверное, тысяч в сто пятьдесят, где все дышит атмосферой The House of the Rising Sun – настоящий американский Юг, который с тех пор я обожаю», – рассказывает Александр. – Жара, никто не торопится, в воскресенье ни один магазин не открывается раньше полудня – все в церкви... Клиентом IBM была большая компания, работающая в сфере, как теперь принято говорить, ЖКХ, в основном – люди за пятьдесят, многие из которых никогда не выезжали из Шривпорта. В пять вечера у любого сотрудника ручка падала из пальцев, пусть и посреди недописанного предложения. Жизнь, в том числе моя, текла так тихо и размеренно, как, пожалуй, никогда потом. До сих пор я благодарен IBM за то, что благодаря работе узнал и полюбил такую Америку, Новый Орлеан, джаз и роскошную креольскую кухню».
Через полгода Туркота перевели в Нью-Йорк. После сонной Луизианы дикий ритм мегаполиса напоминал кино в режиме перемотки. Но этот темп неожиданно оказался комфортным – в Нью-Йорке Александр с удовольствием жил и работал следующие пять лет, и до сих пор не теряет связи с этим городом: у него там квартира, множество друзей и он готов при любой возможности окунуться в манхэттенскую суету.
Сегодня, из XXI века, многое происходящее в те годы окрашено ностальгией и вспоминается с улыбкой. «Однажды после работы я приехал в Чикаго к приятелю, известному врачу, тоже бывшему ташкентцу – рассказывает Туркот. – Затеяли плов: развели во дворе костер, поставили казан. Через какое-то время из дома выходит один из гостей, взявшихся помогать, и кричит: «А есть нормальная дощечка, лук порезать? Эта толстая какая-то». И держит в руках мой ноутбук – драгоценный, одной из первых IBM-овских моделей».
Практически все 1990-е Александр провел на Восточном побережье и потому не так остро почувствовал интернет-лихорадку Силиконовой Долины. «Я мотался между Бостоном и Филадельфией, – вспоминает он. – Здесь не было ощущения праздника, какого-то карнавала, на который первое время был похож калифорнийский стартап-бум. У нас тот, кто хотел добиться успеха, приходил на работу в 6 утра и уходил в 9 вечера, а в Долине, казалось, достаточно было в нужное время произнести волшебное слово «портал», «социальная сеть», как позднее – «облака» или «big data», – и на тебя сыпались деньги. Многие успешно жонглировали этими понятиями, чтобы пересаживаться из кресла в кресло в стремительно рождающихся и так же быстро умирающих компаний».
Интернет для Александра сразу стал рабочим инструментом: «Фидошником» я никогда не был, а интернет-контент тогда еще фактически не родился, так что зависать было особо негде. В отличие от «гиков», часами торчавших в чатах, я отнесся к интернету как к средству решать утилитарные задачи. Знаете, в молодости я ходил в горы – мы шли, тяжело дыша, сосредоточенно разворачивали большие карты, вглядывались в компас. Старшие друзья-геологи, торчавшие в горах по полгода, смотрели на нас со снисходительной усмешкой: вы, ребята, копошитесь со своим снаряжением, а мы тут и в обычных калошах пройдем. Я вспомнил об этом потому, что в интернете, как и в горах, для любителей многое требовало специальных инструментов и навыков, а профессионалам все было понятно – им надо было просто делать свою работу. Наверное, поэтому меня, к тому времени профессионального «айтишника», развлекательные возможности интернета не соблазняли. После работы хотелось отдыхать, а не пялиться в монитор».
Компьютерный конец света
И Туркот ушел в никуда – четких планов на будущее не было. Но не было и страха: Израиль переживал хай-тековский бум, и шанс сменить жизнь наемного работника на статус независимого предпринимателя только добавлял адреналина.
2000 год Туркот встретил в России. «Я прилетел в Москву 31 декабря: снег, елки, яркие огни, Тверская перекрыта, по ней гуляют радостные люди – в общем, удалось проникнуться праздничным настроением», – вспоминает он. – Старые друзья пригласили нас с женой в ресторан. Тосты, разговоры, где-то фоном работает телевизор. И вдруг все в зале столбенеют – Ельцин объявил об отставке. В общем, вместо новогоднего праздника я получил здоровенную порцию политических разговоров, от которых совсем отвык за долгие годы...».
Полет «ангела» и походы «налево»
Удача пришла не сразу: первые инвестиции в две компании, работающие с VoIP, так и не вернулись. Были и успехи: фирма, строящая дата-центры в Европе, до сих пор чувствует себя неплохо – в том числе и благодаря первым деньгам, которые вложил в нее Туркот. Другая «не выстрелившая» история принесла пользу с неожиданной стороны. Александр профинансировал стартап в сфере онлайн-образования, запущенный командой из израильского института им. Вейцмана. Рыночного успеха не случилось – похоже, тогда e-learning как продукт опережал свое время. Но тема учебы в удаленном режиме заинтересовала инвестора: Туркот засел за диссертацию об экономике электронного образования и вскоре получил кандидатскую степень. Сегодня самым тяжелым в этой истории ему кажется оформление списка использованной литературы: «На меня свалилась мучительная бумажная работа, к которой я совершенно не привык. Сто раз пожалел, что погнался за статусом PhD. Временами хотелось бросить, но я всегда пытаюсь доводить начатое до конца».
Проекты вне сферы интеллектуальных технологий сам Александр называет походами «налево». К примеру, несколько лет он возглавлял совет директоров крупной золоторудной компании в Киргизии: проект по разработке месторождения принес общую прибыль более ста миллионов долларов. В 2006 году компания была успешно продана, и Туркот понял, что хочет вернуться в IT-бизнес.
С финансовой точки зрения для Туркота проект закончился более чем благополучно – как CEO российского офиса он продал свою долю материнской компании. Но вспоминает эту историю Александр с огорчением: «Материально я не проиграл, но было обидно. Не привык, что за меня кто-то принимает решения, а тут все было сделано жестко и быстро. Жаль. Уверен, что на тот момент в России у проекта были неплохие шансы».
Летом 2010 года в составе рабочей группы Туркот участвовал в разработке концепции инноцентра и фонда «Сколково». А в декабре Виктор Вексельберг предложил ему должность исполнительного директора ИТ-кластера. «Выбор Вексельберга, думаю, многих удивил, – говорит Туркот. – Я иностранец, да и желающих на этот пост, наверняка, хватало… Когда через два года, уходя из «Сколково», мне искали замену, соискателей было около ста».
За первые полгода работы удалось наладить поток интересных проектов. Но через год ситуация изменилась, на статус и гранты стали претендовать все более слабые компании. Александр видит причину не только в изменившейся репутационной ситуации «Сколково»: «Появилось ощущение, что мы быстро сняли верхний плодородный слой, а его регенерация не бывает быстрой. К тому же, возникли альтернативные источники финансирования – как частные игроки, так и возможность получения бесплатных государственных денег. В такой ситуации вполне закономерно, что заявки от действительно стоящих проектов стали появляться все реже».
Работа в «Сколково» дала Туркоту понимание российского рынка технологических стартапов. Стало понятно, что пресловутые «умные деньги», в которых нуждаются растущие компании, это не долг, не коммерческий кредит, а полноценное партнерство, помощь в развитии и структуризации бизнеса. Так родилась идея собственного венчурного фонда.
Из других хобби назову, пожалуй, телесериалы. Нет сомнений, что в этой индустрии сегодня работают лучшие силы мирового кинематографа. Я пристально слежу за американскими и британскими новинками, бывает, что смотрю несколько сериалов параллельно. К тому же, иногда приходится садиться в самолет по нескольку раз в неделю – хорошее кино помогает скоротать время полета.
В отпуске мне важно менять картинку – стараюсь регулярно выкраивать время для горных лыж, дайверских приключений. Но больше всего люблю длинные автомобильные путешествия, в них есть две очень важные для меня вещи – движение и цель.
Детство Александра прошло в Узбекистане. Знаменитая на весь Советский Союз ташкентская физматшкола №110 расслабляться не давала: бесконечные уроки математики – «нулевые» ранним утром и дополнительные после пяти-шести обычных – сегодня вспоминаются как гимнастика ума в полном смысле этих слов. Редкие по тем временам занятия информатикой и вовсе давали ощущение причастности к высшей касте. Неизвестно откуда взявшийся в Ташкенте преподаватель-программист казался юному Саше небожителем, а рассказы об архитектуре ЭВМ, настоящие перфокарты и задание прописать структуру данных на «Фортране» – научной фантастикой, которая вдруг оказалась совсем рядом.
Мальчик явно тяготел к точным наукам, а призовые места на математических олимпиадах укрепили его амбиции – после выпускных экзаменов Александр всерьез собрался штурмовать мехмат МГУ. Но помешала мама. «Неизвестно, – смеется сегодня Александр. – Что пугало ее больше: конкурс, угроза отсева по «пятому» пункту или грядущая самостоятельность любимого сына в далекой Москве». В школе Саша ухитрялся сочетать отличную учебу с довольно хулиганской репутацией, так что материнское сердце наверняка сжималось при мысли о свободных нравах студенческого общежития. Мама победила, Туркот остался в Ташкенте: «Мне стало все равно, что делать дальше. Но поступать куда-то все равно надо было, так что когда школьный друг подал документы на энергетический факультет Политехнического института, я пошел за ним. Выбор объяснялся просто: мы терпеть не могли черчение, а на энергофаке его было меньше, чем в других местах».
Первые годы в институте учеба давалась практически без усилий, настолько солидным оказался школьный багаж. Свободное время распределялось между веселыми студенческими гулянками и походами в горы. После окончания института он попал в трест ОРГРЭС, который занимался проектированием и обслуживанием энергосетей по всей стране. В отделе автоматизации энергосистем Саша через несколько месяцев стал программировать на Assembler. Недавно друзья сделали ему сюрприз, прислав бумажный номер журнала «Микропроцессорные средства и системы» за 1988 год со статьей Туркота о сложной энергоавтоматике на базе микро-ЭВМ «Электроника 60».
Следующим местом работы Александра стало узбекское подразделение «СоюзЭВМКомплекса» – фактически, единственной в стране структуры, занимавшейся обслуживанием и разработками для ЭВМ. За три года Туркот стал начальником отдела персональных компьютеров с окладом 400 рублей и шикарным служебным «Запорожцем». Во времена, когда зарплата инженера не превышала 150 рублей, это была по-настоящему завидная карьера.
Отдел Туркота занимался разработкой программ и баз данных для MS DOS. Все было в новинку, во всем хотелось поковыряться. «Хорошо помню, как в новогоднюю ночь в моем компьютере появился вирус, – рассказывает Александр. – Текст на черно-белом экране разлетался, буквы складывались горкой внизу. В комнате уже гремели бокалы, народ жевал оливье и ждал боя курантов, а я все боролся с вирусом. Он был изящно выписан на Assembler, и хотя я раскусил его довольно быстро, это не помешало мне восхититься его красотой».
Перестройка способствовала бурному развитию компьютерного бизнеса и Туркот активно участвовал в его становлении: привезенный из Москвы IBM PC/XT стоил в Ташкенте 40-45 тысяч рублей – на такую сумму можно было купить пять новеньких «Жигулей». С особой теплотой Александр вспоминает компьютеризацию Хивинского коврового комбината. Ковры были устойчивым дефицитом, дела у предприятия шли хорошо, и руководство, освоив только что появившиеся игры-«стрелялки», требовало самых продвинутых компьютеров – непременно с цветными мониторами.
От Тель-Авива до Нью-Йорка
В начале 1990-х выездная волна понесла молодых технарей прочь из СССР. Оказавшись в Израиле вместе с миллионом советских репатриантов, Туркот хлебнул несладкого эмигрантского житья: работа по специальности казалась недосягаемой мечтой, а кормила семью, наоборот, работа на стройке. Но через несколько месяцев, проведенных среди цементной пыли и бетонных блоков, вера Александра в компьютерное предназначение принесла плоды: после череды собеседований и тестов он начал работать в одном из израильских филиалов IBM. Его отдел занимался разработкой IT-систем для крупных клиентов – банков, страховых компаний, государственных организаций. Одним из первых проектов, в которых Туркот принимал участие, была, к примеру, разработка программы управления кадровым составом для Главного штаба полиции Израиля.
В конце 1993 года Александр получил приглашение на крупный проект IBM в США – так начался американский этап его карьеры. Первые полгода он провел в Шривпорте, штат Луизиана. «Городок с населением, наверное, тысяч в сто пятьдесят, где все дышит атмосферой The House of the Rising Sun – настоящий американский Юг, который с тех пор я обожаю», – рассказывает Александр. – Жара, никто не торопится, в воскресенье ни один магазин не открывается раньше полудня – все в церкви... Клиентом IBM была большая компания, работающая в сфере, как теперь принято говорить, ЖКХ, в основном – люди за пятьдесят, многие из которых никогда не выезжали из Шривпорта. В пять вечера у любого сотрудника ручка падала из пальцев, пусть и посреди недописанного предложения. Жизнь, в том числе моя, текла так тихо и размеренно, как, пожалуй, никогда потом. До сих пор я благодарен IBM за то, что благодаря работе узнал и полюбил такую Америку, Новый Орлеан, джаз и роскошную креольскую кухню».
Через полгода Туркота перевели в Нью-Йорк. После сонной Луизианы дикий ритм мегаполиса напоминал кино в режиме перемотки. Но этот темп неожиданно оказался комфортным – в Нью-Йорке Александр с удовольствием жил и работал следующие пять лет, и до сих пор не теряет связи с этим городом: у него там квартира, множество друзей и он готов при любой возможности окунуться в манхэттенскую суету.
Сегодня, из XXI века, многое происходящее в те годы окрашено ностальгией и вспоминается с улыбкой. «Однажды после работы я приехал в Чикаго к приятелю, известному врачу, тоже бывшему ташкентцу – рассказывает Туркот. – Затеяли плов: развели во дворе костер, поставили казан. Через какое-то время из дома выходит один из гостей, взявшихся помогать, и кричит: «А есть нормальная дощечка, лук порезать? Эта толстая какая-то». И держит в руках мой ноутбук – драгоценный, одной из первых IBM-овских моделей».
Практически все 1990-е Александр провел на Восточном побережье и потому не так остро почувствовал интернет-лихорадку Силиконовой Долины. «Я мотался между Бостоном и Филадельфией, – вспоминает он. – Здесь не было ощущения праздника, какого-то карнавала, на который первое время был похож калифорнийский стартап-бум. У нас тот, кто хотел добиться успеха, приходил на работу в 6 утра и уходил в 9 вечера, а в Долине, казалось, достаточно было в нужное время произнести волшебное слово «портал», «социальная сеть», как позднее – «облака» или «big data», – и на тебя сыпались деньги. Многие успешно жонглировали этими понятиями, чтобы пересаживаться из кресла в кресло в стремительно рождающихся и так же быстро умирающих компаний».
Интернет для Александра сразу стал рабочим инструментом: «Фидошником» я никогда не был, а интернет-контент тогда еще фактически не родился, так что зависать было особо негде. В отличие от «гиков», часами торчавших в чатах, я отнесся к интернету как к средству решать утилитарные задачи. Знаете, в молодости я ходил в горы – мы шли, тяжело дыша, сосредоточенно разворачивали большие карты, вглядывались в компас. Старшие друзья-геологи, торчавшие в горах по полгода, смотрели на нас со снисходительной усмешкой: вы, ребята, копошитесь со своим снаряжением, а мы тут и в обычных калошах пройдем. Я вспомнил об этом потому, что в интернете, как и в горах, для любителей многое требовало специальных инструментов и навыков, а профессионалам все было понятно – им надо было просто делать свою работу. Наверное, поэтому меня, к тому времени профессионального «айтишника», развлекательные возможности интернета не соблазняли. После работы хотелось отдыхать, а не пялиться в монитор».
Компьютерный конец света
К концу седьмого года работы в IBM Туркот почувствовал, что уперся в потолок. Клиентские проекты перестали увлекать, многое стало повторяться. Профессиональный инженерный рост должен был неизбежно свернуть в административное русло: «Я подошел в черте, за которой нужно было делать выбор – корпоративные игры и должностные интриги или свободное плавание. К тому же, накопилась усталость от командировок: за время работы в IBM мне приходилось по полгода жить то в Японии, то в Южной Африке, постоянно мотаться из Европы в Америку. Даже при моей любви к перемене мест это было слишком. Случались дни, когда я выходил с работы и не мог вспомнить не то что марку арендованной машины, но даже названия места, в котором нахожусь. Особенно часто это ощущение накрывало между американскими городами: офисные здания в Атланте или Милуоки не слишком отличаются друг от друга».
И Туркот ушел в никуда – четких планов на будущее не было. Но не было и страха: Израиль переживал хай-тековский бум, и шанс сменить жизнь наемного работника на статус независимого предпринимателя только добавлял адреналина.
Идея самостоятельного бизнеса подвернулась сама собой. Приближалось начало нового века, и профессиональные компьютерные издания были полны апокалиптических предсказаний: прочили крах чуть ли не всех технических устройств и систем управления. Впоследствии эту фобию разработчиков и, главное, пользователей назовут «проблемой 2000-го года». Александр хорошо помнит, что многие были в настоящей панике: «Начальство фирм и фирмочек, где стоял хотя бы один компьютер, хотело только одного: найти человека, который пообещает, что 1 января 2000 года все будет хорошо». Новая компания Туркота начала работать с теми, кто боялся «обнуления счетчиков», а паникеров по всему миру хватало. «Чем больше я занимался проблемой, тем больше понимал, насколько она была надуманной. Стало ясно, что это фактически картельный сговор, попытка управлять страхами руководителей крупных компаний. На внезапно возникшем рынке консалтинговых IT-услуг, готовом инспектировать корпоративные компьютерные сети и выдавать «справки» о том, что ничего не случится, ходили сотни миллионов долларов. Пузырь страха раздувался – думаю, с конца 1998 года никто не писал ничего нового, все хотели просто пережить это время и благополучно перескочить в новый век», – рассказывает Туркот. «Древние» языки для написания софта существовали только в уже работающих старых системах – на практике пользоваться ими могли считанные десятки разработчиков. Туркот собрал специалистов старой советской школы и его команда просматривала километры кода на COBOL и PL/1 – именно на этих языках в 1970-80 годах были написаны большинство программ для корпораций. Нужно было просанировать их, найти места, где даты действительно могли привести к сбою. «Это было сродни работе корректора: надо было везде «Петю» поменять на «Петра Ивановича». Вот только функции change all не было», – смеется Александр.
2000 год Туркот встретил в России. «Я прилетел в Москву 31 декабря: снег, елки, яркие огни, Тверская перекрыта, по ней гуляют радостные люди – в общем, удалось проникнуться праздничным настроением», – вспоминает он. – Старые друзья пригласили нас с женой в ресторан. Тосты, разговоры, где-то фоном работает телевизор. И вдруг все в зале столбенеют – Ельцин объявил об отставке. В общем, вместо новогоднего праздника я получил здоровенную порцию политических разговоров, от которых совсем отвык за долгие годы...».
Полет «ангела» и походы «налево»
В конце 90-х Туркот, помимо развития собственного стартапа и IT-консалтинга, стал инвестировать в новые проекты – по 200-300 тысяч долларов. Истории успешных молодых компаний, которые гремели в Израиле и США, не могли не зацепить азартного предпринимателя. «Тогда казалось, что венчур – это гарантия успеха. Стоит только воткнуть ветку небольшой инвестиции в почву интересного стартапа – и непременно вырастет дерево с пышной кроной из миллионов листьев-монет», – вспоминает Александр свои ощущения. – Я считал и считаю себя не просто предпринимателем, а в первую очередь инженером, и мне было интересно работать с командами, продукты которых мне нравились. Именно это и позволял мне ангельский статус, хотя слова «ангел» в инвестиционном смысле тогда никто еще не употреблял».
Удача пришла не сразу: первые инвестиции в две компании, работающие с VoIP, так и не вернулись. Были и успехи: фирма, строящая дата-центры в Европе, до сих пор чувствует себя неплохо – в том числе и благодаря первым деньгам, которые вложил в нее Туркот. Другая «не выстрелившая» история принесла пользу с неожиданной стороны. Александр профинансировал стартап в сфере онлайн-образования, запущенный командой из израильского института им. Вейцмана. Рыночного успеха не случилось – похоже, тогда e-learning как продукт опережал свое время. Но тема учебы в удаленном режиме заинтересовала инвестора: Туркот засел за диссертацию об экономике электронного образования и вскоре получил кандидатскую степень. Сегодня самым тяжелым в этой истории ему кажется оформление списка использованной литературы: «На меня свалилась мучительная бумажная работа, к которой я совершенно не привык. Сто раз пожалел, что погнался за статусом PhD. Временами хотелось бросить, но я всегда пытаюсь доводить начатое до конца».
Проекты вне сферы интеллектуальных технологий сам Александр называет походами «налево». К примеру, несколько лет он возглавлял совет директоров крупной золоторудной компании в Киргизии: проект по разработке месторождения принес общую прибыль более ста миллионов долларов. В 2006 году компания была успешно продана, и Туркот понял, что хочет вернуться в IT-бизнес.
Российский MySpace: яркая недолгая жизнь
В 2007 году концерн News Corp пригласил Александра консультировать ряд медийных и технологических проектов. В это время глава корпорации Руперт Мердок купил социальную сеть MySpace и готовился к международной экспансии сервиса. Возглавить компанию Fox Interactive Media Russia, которая должна была запустить MySpace в России, предложили Туркоту. С этого времени центром его жизни стала Москва.
MySpace Russia стартовал в ноябре 2008 года с базой порядка 130 тысяч пользователей. За восемь месяцев, к июлю 2009 года, количество аккаунтов в русскоязычном сегменте приблизилось к 1,5 млн, началась продажа рекламы. Однако в августе по инициативе Руперта Мердока проект был закрыт. Туркот по сей день уверен, что MySpace мог выжить, если бы двигался в сторону качественного медийного контента. Российский MySpace, как и мировой, должно было сформировать и продвинуть музыкальное сообщество и его поклонники. Туркот наращивал библиотеку легальной музыки, убеждал известных музыкантов открывать свои страницы – одними из первых это сделали Константин Кинчев и Андрей Макаревич. Были достигнуты договоренности о совместных проектах MySpace Russia с крупнейшими телеканалами и мировыми лейблами. Но Руперт Мердок решил, что бизнес в России у него не сложится...
MySpace Russia стартовал в ноябре 2008 года с базой порядка 130 тысяч пользователей. За восемь месяцев, к июлю 2009 года, количество аккаунтов в русскоязычном сегменте приблизилось к 1,5 млн, началась продажа рекламы. Однако в августе по инициативе Руперта Мердока проект был закрыт. Туркот по сей день уверен, что MySpace мог выжить, если бы двигался в сторону качественного медийного контента. Российский MySpace, как и мировой, должно было сформировать и продвинуть музыкальное сообщество и его поклонники. Туркот наращивал библиотеку легальной музыки, убеждал известных музыкантов открывать свои страницы – одними из первых это сделали Константин Кинчев и Андрей Макаревич. Были достигнуты договоренности о совместных проектах MySpace Russia с крупнейшими телеканалами и мировыми лейблами. Но Руперт Мердок решил, что бизнес в России у него не сложится...
С финансовой точки зрения для Туркота проект закончился более чем благополучно – как CEO российского офиса он продал свою долю материнской компании. Но вспоминает эту историю Александр с огорчением: «Материально я не проиграл, но было обидно. Не привык, что за меня кто-то принимает решения, а тут все было сделано жестко и быстро. Жаль. Уверен, что на тот момент в России у проекта были неплохие шансы».
«Стартаперы» наступают
Александр никогда не любил слов «стартап-предприниматель». «Стартапер – это вроде как ученик кружка танцев во Дворце пионеров», а предприниматель тот, кто по-настоящему танцует. Ну, или считает, что танцует», – смеется Туркот. Но когда в России появился проект «Сколково», пришлось признать, что эти слова и вправду хорошо характеризуют реалии: «Стало ясно, что со стартапами надо работать, структурировать проекты, систематизировать их хаотичное движение».
Летом 2010 года в составе рабочей группы Туркот участвовал в разработке концепции инноцентра и фонда «Сколково». А в декабре Виктор Вексельберг предложил ему должность исполнительного директора ИТ-кластера. «Выбор Вексельберга, думаю, многих удивил, – говорит Туркот. – Я иностранец, да и желающих на этот пост, наверняка, хватало… Когда через два года, уходя из «Сколково», мне искали замену, соискателей было около ста».
За первые три месяца в «Сколково» Туркот собрал команду IT-кластера. Через нее прошло больше двух тысяч проектов – кандидатов на получение статуса резидента и грантов фонда. «Были просто незабываемые заявки, – рассказывает Александр. – Помню сопроводительное письмо от губернатора одного из регионов с просьбой оказать содействие местному инноватору. На обороте письма – карандашная приписка мелким почерком: «Прошу перевести 100 млн рублей, сумма прописью, на мой личный расчетный счет, далее следовали реквизиты банка – для развития проекта по искусственному интеллекту. Деталей проекта не излагаю в связи с участившимися случаями промышленного шпионажа со стороны иностранных государств».
За первые полгода работы удалось наладить поток интересных проектов. Но через год ситуация изменилась, на статус и гранты стали претендовать все более слабые компании. Александр видит причину не только в изменившейся репутационной ситуации «Сколково»: «Появилось ощущение, что мы быстро сняли верхний плодородный слой, а его регенерация не бывает быстрой. К тому же, возникли альтернативные источники финансирования – как частные игроки, так и возможность получения бесплатных государственных денег. В такой ситуации вполне закономерно, что заявки от действительно стоящих проектов стали появляться все реже».
В середине 2012 года Туркот ушел из «Сколково», хотя конкретных планов у него не было: «Я уходил не «куда», а «откуда». Моя позиция обрастала чиновными признаками, становилось больше административной работы, чем живого дела. Аппаратные игры – не мой вид спорта, так что решение уйти пришло само собой. Но я и сегодня рад, что довелось поработать в таком масштабном государственном проекте. Это редкий и полезный опыт».
Работа в «Сколково» дала Туркоту понимание российского рынка технологических стартапов. Стало понятно, что пресловутые «умные деньги», в которых нуждаются растущие компании, это не долг, не коммерческий кредит, а полноценное партнерство, помощь в развитии и структуризации бизнеса. Так родилась идея собственного венчурного фонда.
Maxfield Capital стартовал в январе 2013 года. Фонд сфокусировался на компаниях ранних стадий, работающих над IT-проектами с серьезной технической основой. Но в целом Туркот считает, что стратегия венчурного фонда должна быть гибкой: слишком быстро развиваются технологии, чтобы сковывать себя цепями конкретных отраслей и ниш.
Изначально спроектированная модель фонда строилась в том числе и в расчете на проекты, знакомые по работе со «Сколково». Но многие компании, приходившие туда за грантами, оказались не готовы делиться долей с частным фондом. Поэтому география инвестиций сразу стала расширяться – сейчас у Maxfield Capital много портфельных копаний из США, Израиля и Европы.
Молодому фонду с недлинной историей инвестиций и отсутствием выходов сложно конкурировать и в России, и за рубежом, признает Туркот. Однако в Израиле, IT-рынок которого хорошо известен Александру еще с начала 90-х, Maxfield Capital уже смог наладить хороший поток проектов. В США делать это сложнее, но, тем не менее, у фонда на Западе есть ряд преимуществ перед местными инвесторами. «Представьте ситуацию, когда американской компании со штатом в 5-10 сотрудников для посевного раунда, или раунда A нужно быстро вырасти до 30 человек, – объясняет Александр. – Найти за короткий срок 20 классных инженеров в Силиконовой Долине очень сложно и очень дорого: слишком высока там конкуренция, слишком много предложений. Стартап начинает искать аутсорсинг в Индии – время идет, деньги теряются. А Maxfield Capital предлагает – еще в процессе оформления сделки – подбор команды квалифицированных инженеров из России. К тому же, будучи в том числе и техническими специалистами, мы готовы контролировать разработчиков. В портфеле Maxfield Capital уже есть несколько зарубежных проектов, привлеченных именно таким козырем. Другой важный момент: стартапу в b2b-сегменте сложно получить доступ к крупным игрокам, чтобы запустить тестирование. А «пилот» важен для любого стартапа, это серьезный traction. Кстати, хорошего перевода для этого слова у русскоговорящих инвесторов так и не появилось. Будем считать, что traction – это совокупность аргументов, доказывающих, что стартап-идея жизнеспособна и инвестиционно привлекательна. Maxfield Capital имеет хорошие связи в российских корпорациях и может предоставить зарубежному стартапу площадку для тестов – компании с запасом в нескольких российских кейсов будет гораздо проще договориться с местными крупными структурами. Это тоже повышает ценность нашего предложения для американских компаний».
В поисках портфельных проектов Maxfield Capital работает с фондами-партнерами и стартап-инкубаторами США, Израиля и Европы. В то, что хорошие проекты можно найти на отраслевых мероприятиях, Туркот не верит: «С последнего TechCrunch Disrupt я вернулся разочарованным, смотреть было особо не на что. Давайте посмотрим на победителей TechCrunch Disrupt за последние пять лет: все они либо разорились, либо вяло развиваются – нет ни одной громкой истории. Я убежден: работает только нетворкинг».
Александр Туркот о себе и не о работе
В поисках портфельных проектов Maxfield Capital работает с фондами-партнерами и стартап-инкубаторами США, Израиля и Европы. В то, что хорошие проекты можно найти на отраслевых мероприятиях, Туркот не верит: «С последнего TechCrunch Disrupt я вернулся разочарованным, смотреть было особо не на что. Давайте посмотрим на победителей TechCrunch Disrupt за последние пять лет: все они либо разорились, либо вяло развиваются – нет ни одной громкой истории. Я убежден: работает только нетворкинг».
Александр Туркот о себе и не о работе
Мне нравятся занятия, которые позволяют полностью переключаться, и одно из самых любимых – готовка. У нас с женой очень открытый дом и друзья часто собираются поесть узбекских блюд, которые мы готовим с детства. Для меня нарезать вручную три кило баранины и слепить штук двести мантов – лучший способ отключиться от рабочих проблем. В нашей компании много людей творческих, связанных с кино, литературой, журналистикой, ресторанным бизнесом, так что темы кухонных посиделок, которые мы регулярно устраиваем, далеки от IT-бизнеса – и это прекрасно.
Из других хобби назову, пожалуй, телесериалы. Нет сомнений, что в этой индустрии сегодня работают лучшие силы мирового кинематографа. Я пристально слежу за американскими и британскими новинками, бывает, что смотрю несколько сериалов параллельно. К тому же, иногда приходится садиться в самолет по нескольку раз в неделю – хорошее кино помогает скоротать время полета.
В отпуске мне важно менять картинку – стараюсь регулярно выкраивать время для горных лыж, дайверских приключений. Но больше всего люблю длинные автомобильные путешествия, в них есть две очень важные для меня вещи – движение и цель.