Эхо одной передачи

С. БУНТМАН: Добрый вечер! Читаю и удивляюсь здесь, я перепутал, наверное, у меня какие-то дислексические явления, потому что было написано, я думаю — что такое: чат налит, в ожида… Чай, оказывается, налит у кого-то в чате, вот, так это, так что всё, шла Саша по шоссе, да. Вот. Алексей Кузнецов.

А. КУЗНЕЦОВ: Добрый вечер!

С. БУНТМАН: Сергей Бунтман, мы, действительно, в нетерпении ждём момента, когда можно будет вам рассказать, а всем нам послушать — послушать новое дело.

А. КУЗНЕЦОВ: Да, причём новое дело — оно из разряда тех, которые тянутся за делом старым, потому что, значит, помнишь: в советских газетах, ну уж точно в «Комсомолке» была такая рубрика — «Письмо позвало в дорогу».

С. БУНТМАН: Ещё бы!

А. КУЗНЕЦОВ: Это когда реакция на какой-то из материалов.

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: И вот, соответственно, там, журналист едет разбираться, что там случилось. Вот, после того как мы провели передачу про, так сказать, известного мерзавца князя Мещерского, в комментариях к ролику на YouTube одна из наших слушательниц пишет: вот же какой, там, гад, а я вот из рода Мещерских, но у нас, слава богу, были все люди приличные, вот там упоминает своего предка Николая Мещерского, я думаю — ну, я знаю, что род Мещерских очень разветвлённый.

С. БУНТМАН: Ну да, да.

А. КУЗНЕЦОВ: Николаев там, наверное, не один.

С. БУНТМАН: Нет.

А. КУЗНЕЦОВ: Но мне стало просто любопытно, я думаю — дай-ка я посмотрю, а может, найдётся чего-нибудь, да, может, близкие родственники. И я набираю «Николай Мещерский», начинаю, значит, рыться, и меня выносит — очень быстро выносит на совершенно поразительную историю, которую я сегодня хочу рассказать. Я прекрасно понимаю, что те, кто любит и ценит в нашей передаче её в первую очередь криминалистическую составляющую, такой трукрайм, будут разочарованы, но сегодняшняя передача не для них, сегодня речь пойдёт о (редкий у нас случай, к сожалению — редкий, но сами виноваты, конечно, так определились), речь пойдёт об очень хорошем человеке. Я бы даже назвал её «Повесть о настоящем человеке», но занято, как говорится, название, да?

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: Так вот. Интернет меня вынес на флотского офицера, князя, да, он из этого же княжеского рода, Николая Иосифовича Мещерского. А история начинается с того, что в самом конце 19-го века, в девяносто восьмом году, в подмосковном селе Останкино в семье скромного достаточно чиновника — Иосиф Мещерский был, несмотря на своё княжеское достоинство, был заведующим почтовым отделением всего-навсего в Москве, вот. Ну вот то ли они снимали в Останкино, то ли у них был какой-то свой, там, сказать — угол, что называется: родилось двое близнецов, Владимир и Николай. Семейная жизнь у родителей не задалась, они разъехались: мама уехала в Калугу, вероятно, к родственникам, значит, мальчишек с собой забрала — там был ещё старший брат, он потом станет художником. Значит, они там, эти близнецы, учились в реальном училище, потому что с детства бредили, что называется, морем. А надо сказать, что те, кто вообще планировали на будущее военную карьеру вот в это время — они часто шли в реалисты, как мой прадед, например, да: он Тамбовское реальное, потом Александровское военное в Москве. Дело в том, что почему-то у некоторых людей сегодня такое представление: реальное училище — это вот ПТУ.

С. БУНТМАН: Ну это вроде ПТУ, да, да, да.

А. КУЗНЕЦОВ: Нет, нет, это совсем не ПТУ.

С. БУНТМАН: Это глупость, это, это совсем, это просто другое направление образования.

А. КУЗНЕЦОВ: Совершенно верно: если классическая гимназия — это гуманитарное и такое, классическое языковое, то реальные училища делали упор на математические и естественнонаучные всякие предметы, и поэтому как раз если человек собирается в военное училище, тем более что они бредили именно морским училищем, морем, им сам бог велел, конечно, учить математику, физику, там, так сказать, черчение и всё прочее, им прямая дорога в реалисты. Вот, значит, в шестнадцатом году, во время уже идущей войны они заканчивают это самое реальное училище и подаются в Петроград, в Морской корпус, а точнее не в сам Морской корпус, а в открытые с началом войны при нём так называемые гардемаринские классы.

С. БУНТМАН: А ну это примерно, примерно то, что школы прапорщиков военного времени.

А. КУЗНЕЦОВ: Совершенно верно, совершенно верно.

С. БУНТМАН: В пехоте, и — да.

А. КУЗНЕЦОВ: Даже в начале эти курсы назывались что-то вроде курсы флотских юнкеров, как-то вот так.

С. БУНТМАН: Ну да.

А. КУЗНЕЦОВ: А потом переименовали в гардемаринские классы. Сейчас нам Андрей даст первую фотографию: мы увидим фотографию, правда, она из более позднего времени, из семидесятых годов, но здание-то то же самое — это на Пряжке, в Питере, значит, потом в советское время это будет здание кораблестроительного — Ленинградского кораблестроительного института, а вот во время Первой мировой войны там располагались эти самые гардемаринские классы, которые в ускоренном варианте, за два года и восемь месяцев, значит, давали подготовку морским офицерам.

Заканчивают они в последнем выпуске, потому что советская власть всё это дело прикрыла, но надо отдать должное наркомвоенмору, Льву Давидовичу Троцкому, который этих самых вот выпускников ещё царского времени поступления — он тем не менее никак репрессировать не стал, а поверстал в краснофлотские командиры, и наши братья, правда, с некоторыми перерывами, но постепенно, значит, они заканчивают минные курсы и на разных кораблях служат на должности, как раньше сказали бы — минных офицеров.

Ну, слово «офицер» уходит, естественно, из Красной Армии и флота, но вот фактически они минные офицеры: вот если говорить конкретно о Николае, то он сначала будет минный специалист эскадренного миноносца «Капитан Изыльметьев», потом помощник командира тральщика «Березина», потом он закончит вот эти самые курсы командного состава, минный класс — будет назначен минёром эскадренного миноносца «Ленин», а эскадренный миноносец «Ленин» — это всё тот же «Капитан Изыльметьев», просто за это время Владимир Ильич скончался.

С. БУНТМАН: Ну да.

А. КУЗНЕЦОВ: Ну и переименовали много всего, начиная от города и заканчивая вот этим сравнительно небольшим корабликом. Вот. Служит, не перескакивая ничего, то есть вот то, что он — ну, достаточно квалифицированный, с хорошей подготовкой красный командир это как бы да, но с другой стороны, видимо, то, что он князь: я думаю, на всех этапах его карьеры отделы кадров на это обращали внимание. Ни разу мне не встретилось упоминание о том, что ему что-то не дали, что ему, вот, что он, там, был выгнан на какое-то время со службы: нет, этого — чего не было, того не было. Но вот…

С. БУНТМАН: Ни в «Весну», никогда, да?

А. КУЗНЕЦОВ: Нет! Нет-нет-нет, он не попал ни под «Весну», он не попал… Он даже не попал под тридцать седьмой год, более того — тридцать седьмой год для него оказался годом, ну скажем так: новых карьерных возможностей, как известно в тридцать седьмом — тридцать восьмом году открывались новые карьерные возможности для тех, кто оказался не в первую очередь арестованных, а, там, был отложен на более позднее время. И вот в конце тридцатых годов освобождается — тем самым способом освобождается, именно арестом предыдущего командира, значит, освобождается капитанский мостик минного заградителя, минзага сокращённо на флотском языке: минного заградителя «Марти». Это не Хосе Марти, насколько…

С. БУНТМАН: Это Андре Марти.

А. КУЗНЕЦОВ: Конечно! Дайте нам, пожалуйста, Андрей, вторую фотографию молодого человека в красивой флотской форме: вот это наш Николай Мещерский в форме вот этих самых, вот этой гардемаринской школы — видите, это форма ещё царская, конечно же, да? Вот. А тут же сразу дайте нам, пожалуйста, третью фотографию — это ещё не минзаг «Марти», это то, во что… из чего он будет сделан. Это абсолютно легендарный корабль. Не узнаёшь, Серёж, нет? Это яхта «Штандарт»!

С. БУНТМАН: Яхта! Яхта «Штандарт»!

А. КУЗНЕЦОВ: Это яхта «Штандарт», конечно!

С. БУНТМАН: Тьфу ты! Только хотел сказать!

А. КУЗНЕЦОВ: Да-да-да. Не сомневаюсь. Эх, ну всё-таки…

С. БУНТМАН: Да-да-да. Но у неё, в общем, потом плохая будет, конечно, тоже история — станет, уже прежде чем быть разрезанной на патефонные иголки, станет мишенью.

А. КУЗНЕЦОВ: Да, но это судьба очень многих кораблей, особенно на послевоенном флоте: когда участились учения с ракетными стрельбами, вот на эти самые плавучие мишени пошло почти всё, что к этому времени было предназначено на иголки. Я не знаю: мне кажется, что это для человека была бы плохая судьба — быть расстрелянным перед похоронами, да?

С. БУНТМАН: Нет, я тебе скажу, что это не очень хорошая судьба и для корабля. Тем более, есть такой дивный музей в Петергофе — Музей императорских яхт. Видел, нет?

А. КУЗНЕЦОВ: Нет. Нет, нет, не был.

С. БУНТМАН: И там «Штандарт» во всех видах, и модель «Штандарта» есть. Это очень хорошая посудина была просто. Очень такая, хорошо сделанная, хорошо построенная просто ещё ко всему.

А. КУЗНЕЦОВ: Ну, один из кораблей тоже постройки ещё конца 19-го века, на котором служил, вот, в младших и средних офицерских чинах наш герой, минный тральщик «9 января» — его корпус вроде бы до сих пор ржавеет где-то в Угольной гавани Петербурга.

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: Так что не всех порезали на иголки, но вот у «Штандарта» такая судьба. Но, прежде чем его пустили окончательно на утилизацию, он послужил-то долго и разнообразно, надо сказать. В том числе — вот как мы сегодня увидим, — у него были и очень героические страницы в начальный период Великой Отечественной войны. Вот этот самый «Штандарт», который был построен в Копенгагене, значит, поскольку матушка свежеиспечённого на тот момент императора была датская принцесса, — роскошная яхта, есть её описание: кожаные кресла, ковры в кают-компании, в офицерских каютах, какие-то особенно причудливые медные всякие там финтифлюшки и всё прочее. Команда, естественно, совершенно гвардейская, гвардейский флотский экипаж. Вот он становится командиром этого самого минного заградителя.

Вполне возможно, что дальше его бы тоже ждал, так сказать — с его-то социальным происхождением, — что его тоже ждал бы арест, но наступили временные послабления, началась вот эта вот бериевская так называемая оттепель, да, когда новоназначенный нарком внутренних дел даже кого-то выпустил и уж по крайней мере прекратил так называемый большой террор. Понятно, что это не его решение, но, тем не менее, вот с ним связанное. И наш герой приступает… Я, кстати, ошибся: он не девяносто восьмого, а конца девяносто седьмого года, но неважно. Значит, он приступает к командованию первым в своей жизни кораблём: первым, конечно, я имею в виду — как у командира. На флоте долго будут рассказывать такой вот анекдот, но анекдот в старом смысле слова — реальная история, но имевшая некие забавные, значит… Во время какого-то очередного смотра, когда на корабль прибыли проверяющие, каким-то образом — возможно, даже на спор, — возникла такая ситуация, значит… А проверяли подготовку, навыки экипажа.

Значит, трюмному машинисту, Звереву некоему, завязали глаза и велели в таком состоянии найти клапан затопления артиллерийского погреба, причём на тот момент Зверев и клапан находились на разных концах корабля. Так вот, Зверев не только с закрытыми глазами этот клапан нашёл, он на пути к нему обогнал проверяющего, который шёл, естественно, с открытыми глазами, и, когда тот, значит, добрался до клапана, Зверев уже перед ним стоял, положив на него руки. Это к вопросу о том, как были — предыдущим, конечно, командиром, разумеется, он начинал, но и Николаем Мещерским, — как были подготовлены моряки к несению службы. Причём я вполне допускаю, что вот этот вот, значит, Зверев до того, как его призвали на флот, вообще мог моря никогда не видеть, происходить из Костромской области и так далее.

С. БУНТМАН: Да, но это разное… Вполне, да. Призывные — но он же, ну, может, он сверхсрочник, конечно, был. Но дело в том, дело в том, что, конечно, выучка на настоящих кораблях у настоящих командиров была ого-го.

А. КУЗНЕЦОВ: Людям, которым покажется, что это вот дурь, да — ну зачем человеку глаза завязывать: это ни фига не дурь.

С. БУНТМАН: Нет, это не дурь.

А. КУЗНЕЦОВ: Вот это совсем не дурь.

С. БУНТМАН: Это не дурь. А когда, когда темнота, когда нет ничего… Да, да, да, туман, нет, это знаешь, я всегда…

А. КУЗНЕЦОВ: А когда ночью вырубилось освещение, а когда туман, а когда пожар, и надо в противогазе в дыму это всё делать. На ощупь на корабле полезно, так сказать, тренировать, конечно.

С. БУНТМАН: Конечно, просто и тренировка, когда человек знает, как, где какая палуба звучит, когда где какая переборка и какая там, мимо какого шпангоута он идёт по набору. Вот я всегда вспоминаю эти кошмарные катастрофы, когда моряки первого года ни черта не знали, бедняги, и даже ничто не могло спасти, как тот же «Новороссийск» — там столько было таких вот вещей.

А. КУЗНЕЦОВ: Для тех из нашей аудитории, кто не в курсе, я хочу сказать, что Сергей Бунтман вообще сын моряка, и поэтому тематика флотская — в отличие от меня, я к этому, вообще никакого отношения мои предки не имели. Но единственное — что мой двоюродный прадед был одним из первых военно-морских лётчиков, но я с ним не был знаком вообще никак. Вот, а у Сергея Бунтмана с морем связано много всего. Так вот, я хочу привести отрывок из воспоминаний одного из людей, служивших в это время как раз на минзаге «Марти» командиром артиллерийской боевой части — некто Линдерман.

Вот как он в своих воспоминаниях описывает своего командира: «Когда он вызывал кого-нибудь в каюту, то вступающий испытывал невольный трепет. Рабочий кабинет командира, хотя и выглядел строго, сразу же давал ощутить богатый духовный мир хозяина. Рядом с лоциями, картами, морской и технической литературой, как отечественной, так и зарубежной, можно было ознакомиться со специально подобранными художественными историческими книгами, при этом английские и французские авторы были в подлинниках. Прошу разрешения, Николай Иосифович, — докладывал я, — явился по вашему вызову. — Проходите, Лев Ефимович, прошу садиться, — приглашал он. — Извините, что потревожил. Дело в том, что, читая (назывался английский или французский автор), я нашёл у него интересные мысли по использованию артиллерии корабля. Вот послушайте, я хотел бы знать ваше мнение по этому вопросу, так как не со всеми рекомендациями автора я согласен. Надеюсь, что обмен мнениями будет нам полезен. Дальше следовало чтение интересующего его места на довольно чистом английском или французском, затем беглый перевод на русский. Это невольно впечатляло. Но ещё более впечатляло его желание глубже вникнуть в рассматриваемый вопрос».

Я прочёл несколько воспоминаний служивших — ну, это небольшие такие фрагменты, — людей, служивших с Мещерским. Вот когда Линдерман говорит о том, что, когда вызывали в каюту, там человека охватывал трепет, это было связано именно с тем, что командира очень уважали и старались не уронить себя в его глазах. Потому что он абсолютно был человеком, вот, безукоризненной вежливости, он к офицерам вне строя обращался обязательно по имени и отчеству, для, там, матроса никогда — ну, про мат вообще даже речи быть не могло…

С. БУНТМАН: Не тыкал?

А. КУЗНЕЦОВ: Он не тыкал матросам. Значит, вот я встретил, например, такое описание: он один раз подловил матросика, видимо, недавно прибывшего на флот. Тот, будучи на уборке палубы, он собирался какой-то мусор выкинуть за борт. Так вот, значит, командир его поймал, всё ему объяснил, напомнил устав, напомнил, там, другие всякие наставления и сказал: и смотрите, это на первый раз, а в следующий раз я вас отдам старпому, и тогда вам будет плохо. Самый грозный зверь на корабле был не командир, да, а, там, старпом, боцман — в общем, какие-то другие, непосредственные, что называется, начальники. Они служат, дальше будет Финская война: во время Финской войны у побережья Финляндии будут ставиться какие-то там, значит, мины. Ну, особенно активного участия флот в этой войне не принимал, ну и, соответственно, «Марти» тоже. Но корабль получает благодарности, корабль получает переходящее красное знамя командующего Балтфлотом, то есть корабль образцовый.

А дальше начинается Великая Отечественная война. И вот здесь… Да, в момент, когда она начинается, «Марти» стоял, по-моему, в Таллине или в Лиепае. В общем, он был не в Кронштадте и не в Ленинграде, значит, он где-то был на внешнем, что называется, побережье Балтийского моря, не в Маркизовой луже. Довольно быстро, значит, перебазировался в Финский залив, и начинается работа по постановке мин. Вот за 1941 год — 11 походов, за эти полгода — 11 походов для постановки мин. Причём мины ставили под огнём немецких кораблей, под огнём финской береговой артиллерии. Там ставили эти мины, потом через них же возвращались, потому что в каких-то ситуациях, значит, там… Ну вот тоже процитирую просто описание одного из эпизодов: «В сентябре 1941 года «Марти» должен был выставить мины вблизи вражеских берегов. Корабль перед этим был атакован фашистскими бомбардировщиками и в неравном бою получил ряд повреждений, но всё же вышел на выполнение боевой задачи. После основной постановки мин кораблю предстояло заградить узкий фарватер, проходящий между двумя выставленными ранее минными полями, по которому заградитель должен был возвращаться в Кронштадт».

То есть он поставил одно основное поле справа, второе — слева, оставил проходик… То есть ему что нужно было сделать? Ему нужно было уйти вперёд, развернуться, — потому что мины ставятся с кормовой части корабля, — и на обратном пути через этот безопасный проходик он бы его запер за собой, что называется. Так было положено по всем, что называется, правилам. Но не успели, не получилось. «Однако противник обнаружил «Марти» до того, как он вышел в район постановки. По советским кораблям был открыт артиллерийский огонь. Оценив обстановку, Мещерский принял решение ставить мины немедленно, хотя удаляясь от огня вражеской артиллерии, «Марти» закрывал себе обратный путь, и возвращаться ему пришлось уже через минное поле». Но тем не менее вернулись благополучно через минное поле. Андрей, дайте нам, пожалуйста, следующую фотографию — у нас будет корабль. Это вот, собственно говоря, если вы помните изящные обводы яхты «Штандарт», а вот это — то, во что она превратилась после того, как «Марти» в середине 1930-х годов…

С. БУНТМАН: Ну понятно…

А. КУЗНЕЦОВ: …точнее, в середине 1930-х годов это всё было переработано. Следующая фотография, пожалуйста. Вот так во время войны — вы видите погоны, — то есть это уже после 1943 года, выглядел капитан 1-го ранга Николай Иосифович Мещерский.

С. БУНТМАН: 1-го ранга уже? Угу.

А. КУЗНЕЦОВ: Капитан 1-го ранга. И обратите внимание: слева от медали — это у него не орден, это у него значок гвардии. Дело в том, что весной 1942 года за вот эти вот минные постановки, а также за участие в эвакуации защитников полуострова Ханко — это осень 1941 года — его корабль одним из первых на флоте и первым на Балтике стал гвардейским, и таким образом оказался, видимо, уникальным кораблём в истории военно-морского флота, потому что он дважды гвардейский. Яхта «Штандарт» тоже была в своё время, до революции, приписана к гвардейскому флотскому экипажу.

С. БУНТМАН: Она гвардейская. Ну, я не знаю, был ли у неё георгиевский флаг.

А. КУЗНЕЦОВ: Я тоже не знаю, но она гвардейской была, поэтому, наверное, был. А здесь они гвардейский…

С. БУНТМАН: Там немножко по-другому было, да.

А. КУЗНЕЦОВ: Может быть. Я не спец.

С. БУНТМАН: Да. Там чуть-чуть по-другому, но это неважно. Дважды гвардейский. Да…

А. КУЗНЕЦОВ: Дважды гвардейский. И вот в 1942-м они точно совершенно получили вот эти вот гвардейские знаки отличия для корабля. Вот. А дальше в 1941 году минозаградители их так покоцали, потому что я прочитал описание, да — их атаковала авиация, а их будут и корабли надводные атаковать, их будет и береговая артиллерия… В общем, корабль был довольно сильно повреждён, и его пришлось поставить в ремонт. И он, собственно говоря, в ремонте будет находиться до конца войны. А наш герой был повышен, но не в звании — в звании он уже был капитаном 1-го ранга …

С. БУНТМАН: В должности, да?

А. КУЗНЕЦОВ: Он был повышен в должности, и он был направлен на Ладогу начальником охраны водного района, как это называется. 1942 и 1943 год он курирует вопрос проводки конвоев с продовольствием и другими необходимыми грузами для Ленинграда и Ленинградского фронта по Ладожскому озеру. А дальше постепенно обстановка меняется. В 1944-м блокада окончательно прорвана сначала к югу от города, на немецкой части фронта, ну, а дальше готовятся, так сказать, к активным действиям против финнов. И вот здесь ему предстояло выполнить роль одного из, ну, организаторов одной из немногочисленных, к сожалению, успешных десантных операций — десантная операция в районе реки Тулокса, ну или Тулоксинская десантная операция. Давайте, наверное, прервёмся ненадолго, да?

С. БУНТМАН: Да. Здесь мы сделаем перерыв, потом продолжим историю Николая Мещерского.

Реклама

Да, вот тут подтверждение, что, конечно, георгиевского флага у «Штандарта» не было. Всё правильно тогда я говорил — не могло быть: этот флаг — боевая награда, а императорская яхта в боях, очевидно, не участвовала. Очевидно. Совершенно очевидно. И если она яхта — это не значит, что она была парусная. Да, и георгиевский флаг мало у кого был, и, например, у знаменитого брига «Меркурий», который двух турок утопил в своё время, в 1829 году. Вот. А здесь же мы продолжаем историю Николая Мещерского.

А. КУЗНЕЦОВ: Я так увлёкся рассказом, что за мной не успевают картинки. Давайте посмотрим. Андрей, покажите нам, пожалуйста, следующую фотографию — это вырезка из газеты конца 1941-го — начала 1942 года, где как раз вот рассказывается о том, как, какое активное участие в подготовке обороны Ленинграда минный заградитель «Марти» принял. А следующая картина — это живописное произведение. Фамилия художника абсолютно флотская — Горшков, такая же как у знаменитого адмирала. Вот. На этой картине изображён непосредственно эпизод, когда минный заградитель «Марти», — он на переднем плане — выставляет мины под огнём вражеской артиллерии. Мы видим все эти всплески и так далее. Ну и дайте нам, Андрей, пожалуйста, следующую картинку, чтобы… Вы видите, эта фотография — десанта, который грузится на борт транспортного средства. Очень небольшие кораблики на Ладоге, естественно. Эта фотография, она мне попалась в Интернете, это не просто некий десант, который грузится на борт корабля…

С. БУНТМАН: Это тот!

А. КУЗНЕЦОВ: Это именно тот десант, именно той самой операции. И именно за погрузку, в том числе, не только за неё, но в том числе и за погрузку десанта и за его тренировки отвечал Николай Иосифович. И произошла вот такая вот ситуация, которую он описал сам лично в — ну, он написал одну из глав в сборник воспоминаний, посвящённых войне на Ладоге. О чём там идёт речь? Речь идёт о том, что этому десанту на занятый финнами берег Ладожского озера, там нужно было перерезать железную дорогу, которая шла недалеко от берега, параллельно ему, для того чтобы прервать снабжение, соответственно, одной из группировок финских войск. И выбрали район, где не ожидали серьёзного сопротивления. И к десанту очень серьёзно готовились. Проводили всякие тренировки, отлаживали взаимодействие флота с десантом, и так далее, и так далее. И вот, решили провести генеральную репетицию, уже объявлена полная готовность, в любой момент может поступить приказ начинать операцию. Генеральная репетиция. Приходит из штаба ведомость посадки.

И вот сейчас я процитирую Николая Мещерского, где он объясняет, почему это важно. «Представьте себе, что перед бригадой морской пехоты, это более 3 тысяч бойцов, поставлена задача прорвать фронт противника на протяжении 1−2 километров. В первом броске должны пойти, конечно, сапёры, чтобы проделать проходы в проволочном заграждении, разминировать их. Вместе с ними пойдут автоматчики, надо выбить противника из окопов. Прикрыть их должны пулемётчики. С первым броском идут и санитары, помощь раненым надо оказывать немедленно. Иначе говоря — существует строгий порядок движения массы людей. Он заключается не только в определённом расположении бойцов и подразделений, но и в строго рассчитанном времени подхода одного подразделения за другим. Задача штаба заключается в том, чтобы разместить морских пехотинцев почти на 60 судах, перевести и высадить на неприятельский берег, не нарушив порядка и очерёдности движения, предусмотренных планом командования бригады. Для этого надо было разработать специальный документ, ведомость посадки, учитывая порядок движения судов на переходе».

Три опытных офицера занимались этой ведомостью, они её разработали, очень толково, очень, как показали дальнейшие события, так сказать, практически безупречно. Но какие-то косорукие люди в штабе так её напечатали, что на напечатанном экземпляре что-то вообще не читалось, что-то было перепутано порядком, что-то выпало оттуда. Одним словом, когда эту ведомость генеральной репетиции начали исполнять, то Мещерский своим опытным глазом очень быстро обнаружил, что порядок перепутан. Так не может быть. Начали разбираться, он остановил погрузку, хотя находились люди, которые говорили: да ладно, Николаич, какая-то фигня, это же репетиция, да давайте погрузим как получилось, давайте побыстрее доложим, что от берега отвалили, всё в порядке, а там па… Ну, ты прекрасно это понимаешь.

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: Мещерский запросил штаб, потребовал прислать выверенный исправленный вариант. Прислали выверенный исправленный вариант, выяснилось, что, да, действительно допущены ошибки, всех, кто погрузился уже — выгрузили и начали грузиться в соответствии с правильной вот этой самой ведомостью. Только погрузились — из штаба приказ: репетицию отменить, приступить к выполнению операции. То есть если бы Мещерский послушался вот этих вот боязливых осторожных карьеристов, то суда уже находились бы на пути, когда поступил бы приказ никуда не возвращаться, никого…

С. БУНТМАН: И в этом бардаке они бы пошли высаживаться.

А. КУЗНЕЦОВ: И пошли бы высаживаться не как продумали опытные грамотные специалисты, а как получилось.

С. БУНТМАН: Ну, отлично!

А. КУЗНЕЦОВ: Да, вываливай. К счастью, операция прошла на удивление грамотно. Почему я говорю — на удивление? История десантных операций, что морских, что особенно воздушных, в Великой Отечественной войне очень несчастливая. Очень немногие десанты, а воздушные почти ни один, не заканчивались хорошо.

С. БУНТМАН: Знаешь, это вообще была редкость во Вторую мировую войну.

А. КУЗНЕЦОВ: Вообще считается, что десантная операция — это самый сложный вид операций.

С. БУНТМАН: Ну ты помнишь, не только Малую землю, скажем, о которой масса всего написано, а ты помнишь ещё: в Арнеме «мост слишком далеко»?

А. КУЗНЕЦОВ: Конечно.

С. БУНТМАН: Какая жуть была в Голландии.

А. КУЗНЕЦОВ: Я писал работу в институте студенческую по операции «Оверлорд». Я, правда, писал там по всяким дипломатическим аспектам. Неважно, прочитал я много всего. В том числе замечательную книжку британского историка Макса Хастингса «Операция «Оверлорд»». Сколько времени потратили американцы и британцы на тщательнейшую подготовку и планирование этой операции. И то много было всего. Ту же 82-ю воздушно-десантную выбросили неудачно, и она там понесла гораздо большие потери, чем могла бы.

С. БУНТМАН: Да, да.

А. КУЗНЕЦОВ: Хотя да, там, что называется — без суеты, без спешки готовились. Ресурсы были не сравнить с теми, что были на Ладоге в сорок четвёртом году. Тем не менее операция прошла удачно. В течение трёх дней задача была выполнена. Финны, попав в угрозу окружения, начали отвод войск. Потери были очень незначительными с нашей стороны. Одним словом, войну Николай Иосифович Мещерский заканчивает кавалером, ну вот давай посмотрим. У него Красное знамя.

С. БУНТМАН: Ха! Когда, интересно?

А. КУЗНЕЦОВ: В начале, в начале, когда давали очень скупо. Вот как раз за этим вот…

С. БУНТМАН: Я потому и спрашиваю. Я потому и спрашиваю, да.

А. КУЗНЕЦОВ: За минные постановки, да, совершенно верно, вопрос понятен. Вот за эту операцию у него орден Ушакова второй степени. У него очень ценимый на флоте орден Нахимова. Не медаль, а именно орден. У него орден Нахимова второй степени.

С. БУНТМАН: Орден Нахимова, да.

А. КУЗНЕЦОВ: У него Отечественная война первой степени. И, поскольку в сорок пятом году 25 лет выслуги, а у него такие награды и такие достижения, и такой послужной список, после войны он получает орден Ленина. Потом у него будет ещё одна важная задача, за которую он тоже получит высокую награду: он в течение двух лет будет командовать транспортировкой из какого-то из немецких портов плавучих доков.

С. БУНТМАН: Да?

А. КУЗНЕЦОВ: Да, в Кронштадт. А плавучий док…

С. БУНТМАН: По репарациям, да?

А. КУЗНЕЦОВ: Конечно. Плавучий док — это огромная такая байда, совершенно не приспособленная для транспортировки по открытому морю. И Мещерский потом написал статью, я её нашел, прочитать её я не в состоянии: она переполнена техническими расчётами и прочими терминами — но общий смысл понятен. Он приводит собственные формулы, причём, насколько я понимаю, очень практичные: расчёта парусности, расчёта плавучести, вот сколько нужно чего для того, чтобы присмотреть то-сё. То есть действительно накоплен богатый опыт по выполнению не самого простого задания. Его возвращают на короткое время на «Марти», который к этому времени вернулся в строй, а дальше в сорок седьмом году следует назначение на новейший строящийся, ещё только строящийся, крейсер нового проекта, 68К. Я прочитал такое мнение в литературе, посвящённой этому, что это вообще революционный проект, совершенно принципиально нового класса корабль. И по артиллерийскому вооружению, и по другим его составляющим. Вот, корабль строится, корабль уже прогнозируемо будет называться «Чапаев».

Мещерского назначили, я думаю, из двух соображений — его командиром — соображение первое: когда корабль нового типа вводится в строй, нужен человек особенно опытный, особенно дотошный, особенно педантичный. Вот одна из отличительных особенностей Мещерского как командира, как я это понимаю — ничего не делается на авось, ничего делается со словами «да ладно!», да? Везде он лично, везде он посмотрит, везде он потрогает, везде он ещё надо — объяснит исполнителям, если надо… Вот это его стасорокашестипроцентная надёжность — она именно в таком случае особенно востребована. А второе — к нему очень хорошо относился Николай Герасимович Кузнецов, ценил его, и я сильно подозреваю, что таким образом Николай Герасимович хотел подготовить его повышение — вот тут, я думаю, княжеский титул всё-таки немножечко, так сказать, мешал, да?

Я сужу хотя бы по тому, какая судьба будет ждать человека, который примет «Чапаева» во время ходовых испытаний, когда с Мещерским случится вот то несчастье, которое, так сказать, стало поводом для того, чтоб поговорить об этом в программе «Не так». Тоже совершенно замечательный моряк, тоже герой Великой Отечественной войны, тоже человек с огромным опытом, Георгий Семёнович Абашвили, тоже капитан 1-го ранга — вот он примет корабль, проведёт испытания, и за ввод в строй нового корабля Сталинская премия первой степени, контрадмиральские погоны, назначение начальником штаба эскадры, затем командиром эскадры. А знаешь, где он закончит свою активную военную карьеру?

С. БУНТМАН: Где?

А. КУЗНЕЦОВ: В шестьдесят втором — шестьдесят третьем на Кубе он будет…

С. БУНТМАН: Ой мама.

А. КУЗНЕЦОВ: Он будет у Плиева заместителем по военно-морскому флоту.

С. БУНТМАН: Ой-ой!

А. КУЗНЕЦОВ: И вот я не исключаю того, что эта карьера была предназначена…

С. БУНТМАН: Мещерскому.

А. КУЗНЕЦОВ: Для Мещерского. Не уверен, что он бы до Кубы досидел в активном, потому что он на десять лет старше, значит, и на пять лет старше даже самого Плиева, то есть ему было бы уже сильно за шестьдесят, да? В шестьдесят втором году ему было бы шестьдесят пять лет. Может, его на Кубу бы не отправили, но до этого — что он получил бы как минимум контрадмиральские погоны, я в этом совершенно не сомневаюсь, и, наверное, ту самую Сталинскую премию и так далее. Но случилось то, что случилось. Проводились ходовые испытания, корабль базировался на Таллин, каждый день мотался, так сказать: ходовые, то-сё, это проверяем, это проверяем, это проверяем, команда измотана ужасно, у Таллина они болтаются второй месяц, а в городе в увольнении ещё ни один матрос не был, да? И в какой-то момент, удовлетворённый тем, как идёт работа, как работают люди, как всё, так сказать, несётся служба, Мещерский разрешает увольнение довольно значительной части команды на берег — на вечер, всего-навсего на вечер, да, после окончания очередных работ. Погодка так себе — октябрь, погодка так себе, дует пронизывающий северный ветер, но волнение на море незначительное. Запрашивают у порта, запрашивают буксир — заберите, пожалуйста, наших, вот. Порт не реагирует или реагирует отказом, буксира нет, в общем, так сказать — не можем. И тогда Мещерский распоряжается — имелся моторный бот, там на боте мотор и шестнадцать пар вёсел. Значит, имелся моторный бот — вот этим ботом около ста человек было в два приёма перевезено на берег: они там несколько часов, значит, погуляли по Таллину и в 22:30 велено было собраться на пристани, для того чтоб следовать обратно. За это время ветер сильно — значительно усилился, на море начался шторм, штормовая погода, и руководство порта выпустило распоряжение, значит…

С. БУНТМАН: Закрыть?

А. КУЗНЕЦОВ: Никаких этих самых не производить. Но по каким-то причинам, значит, опытный старослужащий боцман, который был с этой командой моряков, где-то задержался в городе, офицерик — дайте, пожалуйста, Андрей, фотографию юноши в матросской форме. А, ну это — да, я забыл, что у меня ещё есть эта фотография: это когда после войны началась демобилизация, это моряки с минного заградителя «Марат»… то есть «Марат» — извините, естественно…

С. БУНТМАН: «Марти»!

А. КУЗНЕЦОВ: «Марти», да. «Марти», кстати, переименовали — в сорок восьмом году Андре Марти, как известно, в «L'Humanité" выступил с неправильной статьёй о товарище Сталине.

С. БУНТМАН: Ну да, да.

А. КУЗНЕЦОВ: И корабль тут же стал «Окой», вот практически, вот буквально.

С. БУНТМАН: Ну конечно.

А. КУЗНЕЦОВ: Андрей, дайте, пожалуйста — там должен быть юноша — да, вот, совсем, так сказать, курсантик, фотография военного времени. Значит, совсем молодой человек, он двадцать шестого года рождения, Константин Иванович Лейбман. Знаешь, где я эту фотографию нашёл? Его внучатый племянник, зная, что у него незадолго до вот этих вот событий родился сынишка, этого своего, соответственно, троюродного брата разыскивал через программу… Как была вот?

С. БУНТМАН: «Жди меня».

А. КУЗНЕЦОВ: Да!

С. БУНТМАН: «Жди меня»!

А. КУЗНЕЦОВ: Совершенно верно, вот на сайте этой программы я эту фотографию явно из семейного архива нашёл. Он в войне не принимал участия, не успел, значит, он в военно-морском училище оказался не раньше сорок третьего года, да — пока выпустились, и так далее — вот, в сорок девятом году он старший лейтенант, командир башни орудийной на этом самом… Он оказался старшим по званию. Порт опять не дал буксира, теперь на этот раз ссылаясь на, значит, распоряжение… А у него сто — сто человек, значит, тут, на берегу, и он принимает решение своим вот этим вот моторным ботом, значит, добираться обратно, разделившись, опять же, на две партии. Одна партия осталась на берегу, вторая пошла к кораблю — помнишь, как в «Живых и мёртвых»: «И они не знали…»

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: «…что жизнь уже разделила их на живых и мёртвых».

С. БУНТМАН: И мёртвых, да, как у Симонова, да.

А. КУЗНЕЦОВ: Да! Из первой партии три человека спаслись — чудом: когда перевернулся бот, они вышли за линию волнореза, и тут же налетел боковой ветер… Там ещё люди, судя по всему — потом, по показаниям вот этих вот выживших — людей неправильно разместили, не для этой погоды было размещение, значит, в боте. Ну, в общем — он не, он не имел такого опыта, да? Он — какой он опыт имел? Ну, в училище они гребли там на какой-то тихой речке, наверно.

С. БУНТМАН: А боцман — а боцман не пришёл, боцмана не явился?

А. КУЗНЕЦОВ: А боцман не…

С. БУНТМАН: Не было ещё, да?

А. КУЗНЕЦОВ: Задержался боцман, да: могу понять боцмана, во время всех этих учебных дел боцманам достаётся, я думаю, не меньше, если не больше, чем офицерам. А он задержался. Пятьдесят два или пятьдесят четыре человека погибли: старший лейтенант, матросы и два рабочих с завода, которые были взяты — как всегда, когда корабль выходит на ходовые испытания, берут некую техническую команду с завода.

С. БУНТМАН: Так.

А. КУЗНЕЦОВ: Для немедленного устранения прямо на плаву, там, всех возникающих этих самых.

С. БУНТМАН: Слушай, здесь спрашивают — а метео- не было сводки на корабле, когда их отправлял Мещерский? Задержалась…

А. КУЗНЕЦОВ: Видимо, видимо, не было, видимо, не было. Мещерского, кстати, когда принималось решение лейтенантом на берегу возвращаться, тоже на корабле не было, он тоже съехал на берег.

С. БУНТМАН: А, он тоже на берегу был?

А. КУЗНЕЦОВ: Он тоже был на берегу. Поэтому, когда всё это произошло, органы Мещерского не арестовали и обвинения ему не предъявляли. Арестовали вахтенного начальника. Значит, арестовали офицера по фамилии Вовк, который был вахтенным начальником — он вахтенный начальник, он на всё отвечает, вот в его вахту произошло, произошла такая трагедия — его арестовали, ему потом семь лет дадут, значит, по суду. Я уж не знаю, что, они считали, он должен был сделать и в какой момент — не могу сказать. Может быть, они считали, что он должен был как-то вот — голосом, да? На, так сказать, три-четыре километра в шторм запретить вот это всё. Не знаю!

Мещерский сам явился в военную прокуратуру, сказал — я командир, я отвечаю за всё. Один из участников всех этих дел, который был на, на суде и был — ну он свидетелем просто проходил по процессу, один из офицеров в своих воспоминаниях оставил такой эпизод. Андрей, дайте, пожалуйста, следующую фотографию — тоже, она совсем плохого качества, но другой нет, эту я нашёл в сбо… На, на сайте Главной военной прокуратуры. Это тогдашний прокурор Кронштадтской морской базы, значит, по фамилии — вот у нас была говорящая фамилия Горшков, сейчас тоже будет говорящая фамилия Мухоморов. Генерал-майор юстиции Мухоморов — обвинитель, допрашивая старшего помощника в качестве свидетеля на процессе сказал: ну вы, вы-то не княжеского рода, как вы такое допустили? Мещерский встал, срывающимся голосом сказал: я всю жизнь верно служил моей родине. Сел, уронил голову на руки и зарыдал. Пять лет по статье «халатность», ещё год дали начальнику Таллинской военно-морской базы: что-то не обеспечил, поздно отдал то, не проконтролировал — ну, в общем…

Я хочу привести ещё одну цитату, которая касается вот общей, что называется, обстановки на флоте по такому поводу. Цитата эта принадлежит бывшему начальнику главного штаба ВМФ адмиралу Хмельнову. «При круглосуточной занятости командир практически постоянно находился в состоянии готовности к снятию с должности, а то и к суду. За гибель члена экипажа по различным причинам, за аварии с оружием и техникой, за неудовлетворительные результаты стрельб и различных проверок, за многое и многое другое». Ну это ежу понятно. Вот эти вот посадки — они снимали вопрос об ответственности более вышестоящих.

С. БУНТМАН: Ну да. Хотя и вышестоящих… там «морское дело» было и так далее. Адмиральское дело…

А. КУЗНЕЦОВ: Ну да, но капитаны разных рангов сели, а адмиралы в данном случае — нет.

С. БУНТМАН: Ну конечно.

А. КУЗНЕЦОВ: И я не к тому, что надо было посадить адмиралов.

С. БУНТМАН: Да нет.

А. КУЗНЕЦОВ: Я к тому, что и капитанов, видимо, уж по крайней мере не всех надо было сажать.

С. БУНТМАН: Но ещё здесь правильно отмечают в чате: конечно, название «Чапаев» для строящегося крейсера — не особенно то, учитывая, Василий Иванович как погиб.

А. КУЗНЕЦОВ: Собственные его мореходные качества, Василия Ивановича…

С. БУНТМАН: Да. Да. Это вообще печальная история. Что с ним было дальше?

А. КУЗНЕЦОВ: Дальше с ним было не так страшно, как могло бы быть, к счастью. Значит, 3,5 года он отбыл с зачётом проведённого до суда за решёткой, а дальше вернулся из опалы Николай Герасимович Кузнецов и добился помилования. Добился помилования и вернул его на флот и назначил его в комиссию по приёмке новых судов. В общем, он ещё несколько лет прослужил на флоте. В одном месте, но только в одном, мелькнуло, что ему дали контр-адмирала к отставке, но я не уверен — подтверждения этому я, к сожалению, не нашёл.

С. БУНТМАН: Ну значит, он завершил ещё до второй опалы Кузнецова.

А. КУЗНЕЦОВ: До второй опалы Кузнецова он завершил. В 1973 году в возрасте 76 лет он скончался. У него было четверо детей: три дочери и сын. Дочери все выросли, судьба одной из них известна — она была преподавателем языка иностранного в Нахимовском училище или в Военно-морском училище — не уверен, и в какой-то средней школе Ленинграда, Софья Николаевна. А его единственный сын, Борис, 18-летним парнишкой в июне 1941 года ушёл в Ленинградское ополчение и погиб практически сразу.

С. БУНТМАН: Погиб сразу… Ох-ох-ох. Да, очень хорошо, что мы вспомнили этого человека. Я думаю, что далеко не все знают эту историю.

А. КУЗНЕЦОВ: Андрей, дайте нам, пожалуйста, последнюю фотографию. Вот. Это мемориал на гарнизонном кладбище Таллина, там, где стоит «Бронзовый солдат» знаменитый, поблизости от него расположен такой камень, где говорится об этом трагическом событии и, соответственно, вот могила.

С. БУНТМАН: Да. Ну что же, да. Подожди, может, я прослушал. А что его брат?

А. КУЗНЕЦОВ: Его брат, у него не так сложилась карьера. Его брат тоже послужил минным офицером на различных кораблях, но он довольно быстро из моря ушёл в какие-то военно-морские научно-исследовательские организации.

С. БУНТМАН: А, ну понятно.

А. КУЗНЕЦОВ: Он умер тоже где-то в середине 1970-х, но у него, я так понимаю… То есть я не встретил никаких упоминаний, что в его жизни были какие-то вот такие драматические события.

С. БУНТМАН: Понятно. Ну что ж, достойная семья, достойные замечательные люди, моряки. Вот. Ну что ж, хорошо. Да, ну дочь продолжила морскую традицию — ну правда, да, как могла — Ольга пишет. Да, не всегда поступали, шли в морскую карьеру, шли именно из морских династий. Естественно, нельзя исчерпать было морскими династиями и вообще.

А. КУЗНЕЦОВ: Нет, конечно, хотя в Морском корпусе было очень много потомственных моряков — там кастовость очень соблюдалась. Ну вот я упомянул про своего двоюродного прадеда — он из военной семьи, но не из военно-морской. Он первый и последний человек в нашем роду, имевший отношение к флоту. Все остальные были или военными инженерами, или пехотными офицерами.

С. БУНТМАН: Так, ну что же, спасибо большое. Очередная программа «Не так» завершена. Мы с вами прощаемся.