Режиссер-документалист Андрей Истратов: «Додумывать можно, нельзя нарушать правду образа»

Яркой премьерой российских программ Московского кинофестиваля стал документальный фильм-портрет Андрея Истратова «Галина Волчек. В поисках интонации». «Культура» пообщалась с автором лент о судьбах художников и научных открытиях.

— Как родилась идея картины?

— В декабре прошлого года «Современник» отмечал девяностолетие Галины Борисовны; руководство театра обратилось ко мне с предложением снять документальный фильм о своем главном режиссере. Почему? Возможно оттого, что меня интересует не биографический нарратив, а человеческая и творческая природа художника, его культурный вклад, творческий метод.

Работа складывалась непросто… На меня, киношника, свалился театр со всеми своими проблемами и катаклизмами; ведущие актеры даже недоумевали: «Какой там метод и система, Волчек все делала на интуиции!» Однако, изучая подходы Галины Борисовны, я понял, что это не совсем так — интуиция служила ей камертоном, не позволявшим переходить рамки хорошего вкуса, искажать источники, самовыражаться на чужом материале.

Когда делаешь биографию, стараешься нащупать общие точки с собственным опытом… Первое, что отозвалось на этом пути — режиссерский подход Волчек к «Трем сестрам». Готовя постановку, Галина Борисовна столкнулась с характерной проблемой: молодые актеры не сговариваясь «выпевали» роли, впадали в сомнамбулическую мелодекламацию, и что она делала? Она начинала гонять актеров по материалу и вконец загоняла — случалось, не отпускала со сцены, пока исполнитель не сыграет пьесу за всех героев! До седьмого пота — она «вываривала» артиста в его собственном поту! И в конце концов он обживался в материале как в собственном теле — когда актеры уже не ведали на каком они свете, Волчек откликалась: «Стоп, мы нашли то, что надо!»

— Тут просматривается творческий метод?

— Думаю, да — она добивалась не наигранной, естественной, понятной зрителю пластики. Со схожего «шептального реализма» и начинался «Современник» - когда актер на сцене ведет себя как в жизни и зритель незаметно для себя соединяется с ним и проникает в ткань спектакля. Оказывается, Волчек также, как и мне, претил современный театр, спекулирующий классикой словно клоунскими обносками… Разумеется, я не мог разминуться и с киноролями героини. Тут меня поразило, что в работе с актерами театра она ставила в пример, кого бы вы думали? - Григория Козинцева, у которого сыграла в «Дон Кихоте» и «Короле Лире». В экранизацию Шекспира 1971-го года она пришла уже состоявшимся режиссером, но, тем не менее, не переставала учиться у Козинцева и даже подарила ему собственный режиссерский прием.

— Крайне брутальный...

— Цензура категорически запретила постельный адюльтер в одной из сцен фильма и Галина нашла выход — вместо откровенной сцены «подарила» презираемому покойному мужу французский поцелуй! Отмечу, непростая судьба героини — предательства близких людей, публично разрушенный брак, шокировавший труппу уход из театра Ефремова — резонировала с этим приемом.

— Любопытна параллель с «Тремя сестрами»: Козинцев часто показывал своим исполнителям с голоса, Волчек избавляла артистов от подвываний, стремясь извлечь чистый душевный звук.

— Совершенно верно, и здесь просматривается проблема творческого наследия. Меня весьма расстроил юбилейный спектакль «Дальше — сами», выпущенный молодежной командой «Современника». Они сделали сказку по мотивам «Волшебника Изумрудного города» про «девочку Галю из Страны холодных ветров». Простите, но в «суровых ветрах», при активной поддержке товарища Фурцевой, и родился «Современник»! Но меня резанула даже не эта адресованная советскому прошлому фига в кармане, а нюансы, детали. Например, в постановке есть сцена, где отчего-то выряженный в узнаваемый хрущевский костюм актер, в котором должен, по мысли авторов, угадываться Михаил Ромм, называет юную Галю «своей Пышкой». Понимаете? Дело тут не в комплекции...

— Ромм дебютировал в кинематографе «Пышкой» по Мопассану — историей героической французской проститутки. Чем же провинилась бедная Волчек перед столь остроумными «наследниками»?

— Думаю, у ребят не было намерения ее обидеть, просто это такой молодежный прикол – абсолютно бездумный и поэтому безответственный. Та же Фурцева – в спектакле персонаж Фурц – представлена в виде какой-то ведьмы. Зачем коверкать смыслы и историю, играть на жизни и судьбе художника как на своей дудке, да еще в его же собственном доме?! Человек, оставивший след в искусстве, остается живым для почитателей его таланта, и каждая фальшивая деталь в его портрете ранит всех, кому он дорог. Если же ты ценишь, любишь, понимаешь того, о ком ведешь речь, но не можешь прояснить какие-то страницы его биографии, — намечтай их и это станет художественной правдой. Додумывать можно, нельзя нарушать правду образа.

— Похоже, вы сформулировали свое кредо.

— Как бы громко это не звучало. В любом случае, Ромм не мог так сказать маленькой Гале Волчек. И подобных деталей, к сожалению, много в этой «волшебной сказке», поэтому и зритель не принял спектакля. Надеюсь, выводы «современники» сделают. Уже делают, к примеру, восстановили спектакль Волчек «Двое на качелях». Я желаю успеха этому замечательному театру — желаю ему вновь найти себя.

— Как «современники» восприняли вашу картину?

— Отстраненно, но благодарственное письмо подписали. Гораздо теплее откликнулись зрители Московского фестиваля — сказали, что в отличии от спектакля в фильме есть Волчек.

— Таким образом, ваши фильмы-портреты можно аттестовать как культурную археологию и антропологию — раскрытие образа художника изнутри его произведений. А началось все в знаменитом теле-цикле «Легенды мирового кино» канала «Культура»… Тяжело было сделать 425 программ?

— Конечно. Эта история началась в двухтысячном году с тринадцатиминутных историй. Телепередача называлась «Гэг: рецепт смеха» с ведущим Константином Карасиком. С 2003 года появились «Легенды немого кино», а затем и «мирового». В «Гэгах» мы делали то, с чем я теперь борюсь, — отчаянно самовыражались, благо речь шла об американских комиках. Потом замахнулись на отечественных и стали серьезнее, но не перестали экспериментировать, к примеру, в одной программе пытались даже выстраивать ритмику монтажного киноряда по строфам Маяковского.

В «Легендах мирового кино» мы с соавтором Екатериной Бурлаковой балансировали, пытались соединять несоединимое — рассказывать о человеке не как о великом и могучем бронзовом памятнике, представлять живым со всем «человеческим», но не использовать приемы желтой прессы. Важно ведь не кто, где и с кем, а что художник сделал именно в кино, как его перипетии, стремления, мысли отражались на экране. И вот ведь… не всегда удавалось успешно балансировать, не все свои программы сегодня могу пересматривать без сожаления, но есть те, которыми горжусь. Это истории о Лени Рифеншталь, Билли Уайлдере, Сергее Бондарчуке, Геннадии Шпаликове, Савелии Крамарове, Марлене Хуциеве... Мне особенно дорог отзыв Марлена Мартыновича на посвященные ему выпуски. Он сказал, что я — «единственный, кто понял, о чем он снимал кино».

— А почему прервались «Легенды о мировом кино»?

— Ну, как вам сказать… Звезды тоже, рождаются и умирают — у всех явлений природы свой жизненный цикл. В премьерном эфире мы продержались более пятнадцати лет, а в повторах идем и сейчас по утрам… Просто все повзрослели — мне гораздо интереснее сегодня погружаться в киноязык, рассказывать о нем с точки зрения режиссера, детализировать и находить то, что прошло мимо кинокритиков и киноведов. Так и возник цикл сегодняшнего дня – «Киноязык эпохи». Закономерно, первым я сделал фильм про моего мастера и очень рад, что картина «Киноязык эпохи: Марлен Хуциев» вошла в тройку лучших, в этом году была номинирована на кинопремию «Золотой Орел» и на кинопремию «Ника».

— Вы упомянули звезды и Солнце, и я вспомнил о вашем фильме «Космический рейс. Навстречу Солнцу», отмеченный на прошлогоднем кинофестивале «Циолковский». Как увлеклись науч-попом?

— Это заслуга моего сына, Николая. В фильме «Космический рейс. Навстречу Солнцу» он — режиссер, а я продюсер и немного соавтор. Николай открыл для меня «космический мир». Началось это пять лет назад, когда сын принес мне историю интересного персонажа — Владимира Романюка, молодого питерского ученого, в одиночку создавшего мощный космический симулятор, полностью моделирующий известную Галактику. Ее неисследованные области реконструируются процедурными модуляциями — каждый пользователь можешь лететь, буквально, куда угодно, открывать самые экзотические планеты, разыскивать двойники Земли — вот этим мы и занялись в фильме «История одной Вселенной» пять лет назад благодаря поддержке руководителя научно-популярной редакции канала «Культура» Виталия Антоновича Трояновского — без его помощи ничего бы не случилось. Это один из известных киноведов и режиссеров советской школы научно-популярного и документального кино. Мы планируем лететь дальше, готовим проект «Космический рейс. Симфония Млечного пути» совместно с Институтом космических исследований… Удивительное дело, об американских исследованиях, американских открытиях в области дальнего космоса знают практически все. О том же, что делают наши ученые в этом направлении – никто, а там огромное количество исследований и уникальные открытия, о них мы и «пишем свою «Симфонию». Надо популяризировать «своих», «свою» науку.

— А зачем нам нужен дальний космос?

— Вспомню слова нашего научного консультанта из ИКИ, астрофизика Олега Станиславовича Угольникова: «Зачем изучать наш большой дом? Для того, чтобы понять себя! Узнать о своем происхождении, о законах природы, благодаря которым появился на свет именно ты. Заглянуть в наше прошлое и будущее!» Задумается об этом, а не о бесконечных распрях.

— Безусловно, этот фильм — проект федерального значения, способный стать мощной стартовой площадкой для возрождения всего отечественного науч-попа! Над чем еще вы работаете?

— Готовлю документальный фильм о Льве Кулешове в цикле «Киноязык эпохи», да, конечно, я не забываю и про киноязык. И мультиформатный проект по квантовой физике на базе открытий и разработок Института физических проблем имени Петра Капицы.

— Почему заинтересовались элементарными частицами?

— Потому что это интересно! К примеру, если бы вы были квантом, то могли говорить со мной и отсюда, и, скажем из Голливуда. Причем, одновременно, и именно вы в каждый момент времени. К тому же, произвольно перемещаться во времени и пространстве — как в «Интерстеллере» Нолана, правда, встречу с книжным шкафом из детства я не обещаю, потому что это бред. Могу гарантировать лишь фрактальные чудеса, отчасти описанные в нашей с Николаем ленте «Совершенная форма: Наука о фракталах».

— Существует ли зрительский запрос на возрождение кинематографического науч-попа?

— Безусловно, но в чисто научной форме! В современном науч-попе мне активно не нравятся включения приемов работы с материалом из документального кино. Исследуют, скажем, вживленный в голову чип. А как? Вот была проблема, человеку вживили ноу-хау и проблема исчезла… То есть, авторы дают сумму человеческих историй с результатами использования некого открытия. Возможно, и это тоже хорошо, только данный формат называется «документальный фильм», а не научно-популярный. Ведь, простите, а что же делает чип в голове, как это происходит? Это же самое интересное именно для науч-попа, и об этом никто не говорит! Как так?

— Документалисты часто мыслят чересчур нарративно, а в ваших «Фракталах» мы как бы прикасаемся к замыслам Творца.

— Совершенно верно, «современные документалисты» начинают обычно с поисков «спикеров» и заканчивают монтажом говорящих голов. Кино ли это? Во всяком случае, — точно не науч-поп! Если мы берем ученого в кадр, то лишь как проводника в сферу его исследований; главное в кино — действие, а не разговоры.

— Скажу больше: человек, как говорил Бюффон, - это стиль. А вовсе не рассказчик занятных анекдотов.

— Совершенно верно. Поэтому настоящее документальное и научно-популярное кино — очень сложные вещи, зоны повышенного художественного риска.

— И, тем не менее, на повестке нашего культурного возрождения стоит воскрешение «Центрнаучфильма»?

— Тут надо точно понимать, что хотим получить на выходе... Во всяком случае, не уход в сторону документального киноязыка, так же требующего реставрации.

— Главным образом реставрации подлежит интерес к науке; ведь, в гражданском и цивилизационном смысле, мы — дети Победы и Гагарина. И самые замечательные фильмы, воспевающие трудовую доблесть, превратятся в художественный свист, если им не раскроются горизонты высших форм познания мира.

— Безусловно. Кроме нас ни одна страна мира не способна возродить этот непраздный, духовный интерес и вкус.  

Фотографии предоставлены Андреем Истратовым.