К топонимике Реутова

Зачастую люди начинают интересоваться историей своей семьи лишь в зрелом возрасте, когда представители старших поколений, которые могли бы сообщить ценные сведения, уже ушли из жизни. Точно так же и с историей городов: ее начинают изучать, когда сам город достиг уверенного расцвета.

Примером может служить Древний Рим: его возникновением и первыми веками существования римляне заинтересовались лишь в IV–III веках до нашей эры, когда под властью Вечного города уже находилась вся Италия. Дата основания столицы будущей Римской империи была отнесена к VIII веку до н.э. — между условным началом Рима и первыми римскими краеведами лежало 400–500 лет.

Именно тогда в качестве официальной исторической версии была записана и утверждена легенда о братьях-близнецах Ромуле и Реме, которых вскормила волчица. Несомненно, при ее создании римляне исходили из названия своего города (Roma) и пытались объяснить себе его происхождение.

Сходным образом обстояло и с изучением истории Реутова. Краеведение в городе зародилось в 1960-е годы. Очевидно, этому способствовало послевоенное размещение в Реутове «НПО машиностроения», а с ним — появление заметного количества интеллигенции, в первую очередь технической. От первого упоминания деревни Реутово в Писцовых книгах 1576–1578 годов до первого интереса к истории города — примерно те же 400 лет.

Сигнальный колокол Реут

Исторический и социальный контексты во многом определяют менталитет исследователя. Если бы первые реутовские краеведы обладали античным мышлением, естественно было ждать от них появления легенды о двух братьях — басовитом Реуте и тонкоголосом Пищальнике, основавших по соседству друг с другом деревни Реутово и Пищальниково.

Но это были люди, в том или ином возрасте пережившие самую страшную в истории человечества войну. Не удивительно, что их взгляд на топоним Реутов искал военные смыслы. Так появилась гипотеза о сигнальном колоколе Реуте, предупреждающем о приближении врага. Происхождение топонима Пищальниково рассматривалось схожим военным образом — как возможное расположение подразделения пищальников, воинов, стреляющих из пищалей (небольших пушек).

Также надо учитывать, что краеведение было для них досуговым занятием. Это сильно затрудняло дорогу в архивы, куда допуск получали для написания диссертаций и других специальных работ. Добавим общий информационный голод, когда экземпляр популярной книги передавался с рук на руки, а в библиотеках за ним выстраивались очереди. В той обстановке версия о системе сигнальных линий, подающих сигнал тревоги с помощи колоколов, вероятно, выглядела убедительной.

С наступлением эпохи Интернета в ней трудно не усомниться по самым разным причинам.

Нам ничего не известно об устройстве вокруг Москвы подобных сигнальных линий. Для задержания вражеских войск еще на дальних подступах существовали города-крепости или монастыри (Можайск, Коломна, Троице-Сергиева лавра и т.д.), откуда в стольный град с известиями отправлялись гонцы.

Колокола — дорогие изделия, не во всех храмах они имелись. Нередко для оповещения прихожан о начале службы использовалось било/клепало — металлическая доска, по которой стучали железной палкой. Трудно представить, что относительно большой колокол (иначе его не назвали бы Ревуном) используется по такому узкому предназначению, как предупреждение о приближении неприятеля, и может месяцами безмолвствовать. Это было бы слишком расточительно.

Само расположение деревни Реутово, окруженной лесом, плохо подходило для того, чтобы увидеть врага еще издалека. За свою историю Москва не раз подвергалась нашествию иноземных дружин и полков, но они всегда приближались не по лесам, оврагам и буеракам, а по дорогам. Если же посмотреть на карту Московской губернии 1766–1770-х годов, легко увидеть, что от Владимирского тракта (который не вполне совпадал с более выпрямленным Горьковским шоссе), сельцо Реутово отделено пустошью Подлипной и деревней Пищальниково. Куда логичней было бы устроить пункт наблюдения в селе Ивановском, стоящем у дороги, и использовать для набата церковный колокол, как это и делали во время бедствий.

Иван Реут

Гипотезы, связывающие название поселения с именем первого владельца-основателя, довольно распространены с античных времен. В документах эпохи Ивана Грозного мы встречаем двух Реутовых — Ивана Ивановича и Авксентия Ивановича. С их предком учитель школы № 905 Н. Степанов связывает происхождение названий села Ивановское и деревни Реутово:

«Названия же села и соседней деревни, скорее всего, восходят к более раннему владельцу, носившему имя Иван. Вероятнее всего, им был Иван Реут, живший в первые десятилетия XVI века и владевший здешними селениями. Он служил стольником у самого Ивана IV, Грозного, и получил здешние земли за службу. Свое прозвище он получил за громкий голос — «реут» по-старославянски означает «крикун».

Известно, что в 1548 году его сын, дьяк Авксентий Иванович Реутов, упоминается как землевладелец в Василыгове стане, куда входили Ивановское и Реутово. Хозяева селений ставили храмы в честь своих святых покровителей. Так появилась церковь во имя Рождества Иоанна Предтечи».

К сожалению, Н. Степанов не указывает, из каких документов почерпнуты его сведения о стольнике Иване Реутове (в Дворовой тетради 1550-х годов он не упоминается), и факте получения им здешних земель за службу. Заметим лишь, если он жил в первые десятилетия XVI века, то это время правления Василия III (умер в 1532 г.) — отца Ивана Грозного. А сам Иван Васильевич начал править уже ближе к середине века (примерно с 1547 года — после женитьбы в 17-летнем возрасте).

Авксентий Иванов сын Реутов упоминается в июле 1549 года не как землевладелец, а как один из так называемых послухов (тех, кто выслушал суть дела) — государственных свидетелей сделки по купле-продаже земель, выполняя функцию, аналогичную современному нотариату. Продавцом выступал Алексей Данилович Басманов, покупателем — Чудов монастырь. Объекты продажи: сельцо Хороброво, деревня Ивакино и селище пустошь Бываловское — действительно находились в Васильцеве стане (Акты Чудова монастыря. № 26). Однако сделать вывод, что Авксентий Реутов тоже владел здесь землями, из этого сообщения невозможно.

В качестве послуха в 1559–1559 годах упоминается и Иван Иванович Реутов — при купле-продаже в Гулатинском стане Переславского уезда (Шумаков С.А. Обзор грамот Коллегии экономии. М., 1917. № 1012. С. 349). Встречаем мы его имя и в Лицевом летописном своде Ивана Грозного, называемого также «Царь-книга». Создавалась летопись в одном экземпляре специально для царских детей. В ней излагалась мировая и русская история, рассказ сопровождался красочными иллюстрациями — отчего и название Лицевой (с изображением лиц). Работой руководил митрополит Макарий, в ней были задействованы лучшие иконописцы Москвы. События из периода правления Грозного для «Царь-книги» отбирались, надо думать, не без самого Ивана Васильевича. Среди них — сообщение февраля 1564 года (вскоре после кончины митрополита Макария) о прибытии в Калугу посла крымского хана Дивлет-Гирея:

«И царь, и великий князь послал навстречу крымскому послу Янболдую с товарищами в Калугу Ивана Семенова сына Черемисина Караулова да дьяка Ивана Реутова...» (Лицевой летописный свод. Книга 23. Издание Общества любителей древней письменности, 2022. С. 332).

Из этой записи следует, что Иван Реутов перешел на работу в посольский приказ и по заданию царя выполнял миссию, аналогичную современной встрече высокого иностранного гостя в аэропорте.

В то время посольский приказ возглавлял боярин Иван Михайлович Висковатый. В описании его казни (1570 г.) последний раз встречаем имя Ивана Реутова. По замыслу царя смерть Висковатого должна была стать долгой и мучительной: каждый опричник, желающий доказать самодержцу свою преданность, отрезал кусок тела жертвы. Последним подошел Иван Реутов, после чего несчастный испустил дух. Грозный заподозрил, что тем самым Реутов пожалел Висковатого и захотел избавить его от мучений. «Ты также скоро должен выпить ту же чашу, которую выпил он», — пообещал царь. Однако наказание Реутова не состоялось, так как вскоре он погиб от чумы (Шлихтинг А. Краткое сказание о характере и жестоком правлении московского тирана Васильевича).

Следует отметить, что немецкий дворянин Альберт Шлихтинг, попавший в русский плен и несколько лет проведший в Москве, писал свои воспоминания в Великом княжестве Литовском, и в его задачу входило изобразить русского царя максимально зловеще, что допускает домыслы и вымыслы. Кроме того, Шлихтинг искажает фамилию Реутова — Ренут. Однако отвергать его свидетельство как заведомо недостоверное нет оснований.

Мог ли Иван Иванович Реутов иметь отношение к наименованию деревни Реутово и села Ивановское? Не исключено, хотя, кроме имени и фамилии, других доводов у нас нет. В этом случае возникновение Реутова как населенного пункта нужно относить не позднее 1570 года. Если же основателем считать отца Ивана и Авксентия (как предполагает Н. Степанов), дату придется сместить еще на 20–40 лет к более ранним дням.

Заметим, что изначально Реут могло быть не дополнительным прозвищем взрослого человека, а повседневным именем, данным вскоре после рождения. В документах времен Ивана Грозного наряду с привычными для нас именами (их большинство) мы встречаем: Лобан Иванов, Путило Михайлов, Дятел Мешков, Угрим Львов, Ишук Бухарин, Шишка Вешняков, а также весьма частые: Третьяк, Шестак, Дружина, Некрас, Невзор, Нелюб и т.д.

В книге «О русских именах» А.В. Сусловой и А.В. Суперанской, крупных отечественных специалистов в области антропонимики, говорится, что на Руси детей нарекали по самой разной логике. В частности: «Кроме имен, дававшихся по внешнему виду, были такие, которые присваивались в зависимости от характера и поведения ребенка: Бессон, Булгак (беспокойный), Забава, Крик, Истома, Молчан, Неулыба, Смеяна, Несмеяна, Смирной» (Лениздат, 1978. С. 43). В этом ряду имя Ревун-Реут выглядит вполне естественно.

Таким образом, для Ивана и Авксентия Реутовых человек с именем Реут мог быть не громкоголосым отцом, а дедом или более далеким предком. Если в качестве основателя будущего наукограда рассматривать его, то дату основания города нужно относить к стыку XV–XVI веков — к 1490–1510 годам.

В целом именная гипотеза происхождения топонима Реутово довольно логична и позволяет исследовать конкретные исторические реалии. Однако без прямых подтверждений владения кем-либо из рода Реутовых землями в Васильцевом стане она вряд ли может быть принята как единственная.

Другие версии

Наиболее нетривиальную расшифровку топонима Реут дает исследователь из Кишинева Сергей Колибаба, выводя его происхождение из иврита: корни «реи» — пастбище, пастбищный скот, «рое» — пастух и «тов» — хороший. То есть Реу-тов — обильное пастбище. («Реут, Реутово — топонимы и гидронимы, этимология», проза.ру).

Гипотеза С. Колибабы вызывает несколько возражений. Подмосковье в древние времена было покрыто почти непроходимыми лесами, мало похожими на пастбища. Древние русичи были оседлым народом-землепашцем, в отличие от древних евреев, печенегов, половцев, монголов, татар и других кочевых народов, занимающихся животноводством. Носителей иврита в древней истории Москвы и Подмосковья не прослеживается, хотя они должны были обладать письменностью.

Позволим себе пофантазировать и выдвинуть еще несколько гипотез, дав им условные названия — водная, медвежья и колокольная.

Водная. Реут — нередкий гидроним. Реки с таким названием есть в Курской области (левый приток Сейма), Нижегородской области (приток Оки), Молдавии (правый приток Днестра). Добавим сюда ручей Реутец в Псковской области и известный чистотой своей воды родник Реутовский, вблизи деревни Реутихи Вологодской области. Заметим: несмотря на громкое название, речь идет о довольно скромных реках — редко шире 5 метров. Например, автор этих строк переходил молдавский Реут по камням (где журчание воды наиболее громкое), не замочив колен.

Изначально слово «деревня» означало место, очищенное от деревьев. Таких в Подмосковье было немало, и далеко не везде возникали поселения. Очевидно, что один из важных факторов, определяющий, где ставить избу, — близость источника питьевой воды. Можно было вырыть колодец, но гораздо проще поселиться рядом с ручьем или родником, вероятно, имевшими словесное обозначение. Таким образом, деревня могла получить название по ручью или роднику Реут.

Медвежья. Эта гипотеза строится на начальном смысле слова «рев» — звуке, издаваемом животными. Царем лесных зверей наши предки, как известно, считали медведя, опасаясь называть его впрямую. Отсюда — эвфемизмы хозяин, Топтыгин и собственно медведь (ведает, где мед). Медведи ведут одиночный образ жизни. Легко представить, что в какой-то части леса хозяйничал мишка, оглашающий окрестности своим ревом. Люди могли прозвать «крикуна» Реутом, а его угодья — Реутовым лесом. Впоследствии местность могла сменить название на Реутову пустошь или деревню (в начальном смысле) Реутово.

Колокольная. Изначально церковные колокола отливались относительно неподалеку от храмов. Затем их производство разместилось в Пушечной избе (первое упоминание 1475 г.), а позже — в Пушечном дворе (первое местоположение — «у трех мостов из Фроловских ворот в Китай-город, после пожара 1498 года был перемещен к реке Неглинной, в районе современной Лубянской площади и улицы Пушечной). Крупная реконструкция Пушечного двора произошла в середине XVI века, как раз при Иване Грозном. Однако вряд ли Пушечная изба и Пушечный двор до реконструкции могли удовлетворить весь спрос на изготовление колоколов. Можно предположить, что колокол для храма в селе Ивановском изготавливался в «полевых условиях». Процесс плавки и заливки металла мог занимать от 2 до 7 суток, что требовало непрестанного интенсивного горения. Естественно, для противопожарной безопасности столь масштабный костер не могли разжигать в непосредственной близости от села. Для выплавки колокола могли выбрать наиболее подходящую и не очень отдаленную пустошь, которая и могла получить наименование Реутовой, если новый колокол (не обязательно многопудовый) показался жителям Ивановского басовитым.

Разумеется, при установлении этимологии топонима Реутов могут возникать и другие версии. Что же касается гипотезы о сигнальном колоколе, то и к ней, и к украшающему центр наукограда Реуту, следует относиться так же, как современные римляне относятся к легенде о Ромуле и Реме и знаменитому памятнику волчице, вскормившей близнецов, — без оценки их научного содержания, с уважением и любовью.