Сто начальных школ в Бурятии хотят перевести на бурятский язык обучения. Что об этом думают эксперты и национальные активисты?
Министр образования и науки Бурятии в конце октября заявил о намерении перевести почти четверть школ республики на бурятский язык обучения. "Idel.Реалии" ознакомились с планами властей региона и изменениями в российской языковой политике, а также побеседовали о них с исследователями и активистами из Бурятии и регионов Поволжья.
21 октября в Бурятии прошло заседание Комиссии по изучению и развитию бурятского языка. По итогам мероприятия глава республики Алексей Цыденов сообщил о планах перевести почти четверть школ республики на бурятский язык обучения.
Подробности рассказал министр образования и науки Бурятии Виталий Поздняков. Он объяснил, что нововведения затронут только начальные классы, причем лишь те, где бурятский сегодня изучается как родной. На данный момент такие классы действуют в 106 школах Бурятии, преимущественно в сельской местности.
— Для этого в 2025 году планируется перевести на бурятский язык учебно-методические комплексы по математике, окружающему миру, труду (технологии), музыке, физкультуре. Параллельно будет проводиться обучение учителей начальных классов. Затем будет решаться вопрос издания переведенных учебно-методических комплексов, — написал Поздняков в своем Telegram-канале.
Русификация образования
Хотя нововведения в Бурятии затронут лишь меньшую часть школ республики и отразятся не на всех классах, некоторые исследователи и активисты высказываются о них с энтузиазмом и называют их приятным исключением на фоне языковой политики России в последние годы.
Действительно, решение властей Бурятии противоречит общему тренду: с 2016 по 2023 год доля школьников, которые полностью учатся на родных языках, сократилась вдвое — с 1,98% (292 тысячи учащихся) до 0,96% (173 тысячи учащихся). Снизилась и доля тех, кто занимается родными языками в кружках — с 0,7% до 0,4%. Несмотря на незначительный рост доли школьников, изучающих коренные языки как отдельный предмет, общая вовлеченность детей в изучение языков народов России всё это время снижалась, следует из статистики Министерства просвещения.
В среде языковых активистов громче о русификации образования заговорили с 2017 года, когда в столице Марий Эл прошло заседание совета по межнациональным отношениям. На нем Владимир Путин заявил о недопустимости изучения республиканских языков как обязательных предметов.
Его выступление положило начало сворачиванию преподавания языков коренных народов России. Их уроки стали факультативными, при этом во многих школах руководство давило на родителей, чтобы они указывали родным языком ребенка русский, и сокращало учителей республиканских языков, так как их уроки якобы оказывались невостребованными.
В январе 2019 года Консультативный комитет Рамочной конвенции о защите национальных меньшинств Совета Европы раскритиковал Россию за национальную политику. Эксперты выразили обеспокоенность "растущим доминированием русского языка" при одновременном "отсутствии эффективной поддержки языков национальных меньшинств". В 2020 году в Конституции России закрепили положение о том, что русский является языком "государствообразующего народа".
В 2024 году в Москве снова заговорили о языковой политике. В августе Путин подписал указ о создании Совета при президенте РФ по реализации государственной политики в сфере поддержки русского языка и языков народов России. Главой совета назначили на тот момент депутата Госдумы Елену Ямпольскую, избравшуюся от Татарстана, несмотря на отсутствие связей с республикой. Вскоре после вступления в новую должность она заявила: "Русский равно родной. Противопоставление русского и родного недопустимо, на мой взгляд. Если русский — не родной, то и Россия — не Родина".
Пятого ноября Путин принял участие в заседании этого совета. Среди прочего он поручил разработать новые единые учебники по русскому и языкам народов России, подчеркнув, что именно русский язык "во многом определяет духовную и национальную идентичность".
"Законодательство относительно либерально — было бы желание"
— Очень радостно, что в Бурятии заявили о такой инициативе. Я надеюсь, она будет реализована, — отмечает социолингвистка, автор книги "Языковая политика без политиков" Влада Баранова. — Но пока речь идет лишь о поэтапной подготовке, а запуск проекта намечен на 1 сентября 2026 года. Ситуация в регионах меняется быстро, так что пока рано говорить что-то определенное. Интересно, что министерство собирается готовить новые учебно-методические комплексы — вообще-то, они уже были разработаны в 1990-х, но почему-то старые книги теперь использовать не хотят.
Исследовательница считает, что политика государства в последние годы направлена на языковую ассимиляцию меньшинств и "постепенную русификацию под видом добровольного выбора". В то же время, говорит Баранова, законодательство в языковой сфере до сих пор относительно либерально: "Оно позволяет реализовывать серьезные программы по поддержке языков — было бы желание в регионах".
По мнению Барановой, главы республик и региональные министры могут серьезно влиять на положение языков, не вступая в конфликт с федеральными нормами: "Мы не раз видели, как региональные чиновники и руководители принимали самостоятельные решения в сфере языковой политики — обычно в ущерб местным языкам, но тут может быть приятное исключение. Сейчас мы видим, что это пожелание Цыденова, хотя раньше он не интересовался языковым вопросом. Но раз такой интерес появился, закон и неформальные соглашения дают ему большой простор для маневров и свободу выбора в том, что касается бурятского языка".
— Трудно сказать, чем вызвано решение увеличить присутствие бурятского языка в образовательной системе. Может быть, это пиар-кампания с целью улучшить репутацию непопулярного руководителя. Но если оно будет реализовано, это прекрасно, — заключает социолингвистка.
"Бурятский язык нужен самим бурятам и никому другому"
Председатель бурятского национального движения "Эрхэтэн", советник Лиги свободных наций по дипломатическим вопросам и филолог-монголовед Доржо Дугаров не разделяет предположений об искреннем интересе главы Бурятии к языку или о пиар-кампании. По его мнению, решение о переводе начальных школ на бурятский язык обучения могло быть принято в Москве.
— Мы, конечно, сразу узнали об этой новости, но она не вызвала бурных обсуждений среди бурятских активистов. Наше мнение о нынешней языковой политике — разумеется, негативное — сформировалось приблизительно к 2012 году, когда преподавание бурятского языка вдруг вступило в некие противоречия с проведением ЕГЭ. Его постепенно стали "оптимизировать", то есть урезать в пользу русского как якобы более "полезного" языка, — рассказывает Дугаров.
Обещания Цыденова и Позднякова Дугаров называет "подачкой" и видит за ними политическую мотивацию: "Недавно на каком-то собрании чиновников по делам национальностей в Москве прозвучали слова о том, что сепаратистские настроения в Бурятии выросли на тысячу процентов (речь идет о выступлении сотрудника ФАДН Абдулгамида Булатова о росте числа сообщений, несущих "посыл раскола российского общества" — "Idel.Реалии"). Очевидно, заигрывания с языковым вопросом — это такой кризис-менеджмент, попытка заглушить недовольство, связанное с социальными проблемами, войной и ростом национального движения. Уроки музыки и физкультуры на бурятском — это, конечно, хорошо, но этого мало для сохранения языка, и все это понимают".
— У меня всегда была такая позиция: бурятский язык нужен самим бурятам и никому другому. Соответственно, всю ответственность за сохранение бурятского языка должны нести сами буряты. В то же время мы понимаем, что основная масса населения не такая, как моя семья, которая принципиально говорит дома только на бурятском. Большинство не придает родному языку такого значения, не готово заниматься самоконтролем в этом плане. Меня это расстраивает, но объективно это так. В том числе для прививания и поддержания этой идеи и статуса языка необходимо бурятское государство, — считает Доржо Дугаров.
Он вырос в бурятоязычной семье и выучил русский позже бурятского, но признает, что для столицы республики — Улан-Удэ, где он жил до вынужденной эмиграции, — это было исключением даже в его юности. Сегодня языковая ситуация еще хуже — по словам Дугарова, крепкие позиции разговорный язык занимает лишь в отдаленных сельских районах. Так, на малой родине отца Дугарова — в Кижингинском районе — бурятский остается даже языком общения с органами власти: например, на нем часто говорят в стенах сельской администрации, но документооборот при этом происходит исключительно на русском. В городах республики, по словам Дугарова, и устное общение в формальных ситуациях требует перехода на русский.
В урезании сфер применения бурятского языка в современной России активист национального движения видит историческую преемственность — он вспоминает рассказы стариков о том, как большевики разрушали буддийские храмы: "Буряты называют храмы дацанами. Вообще-то, это слово можно перевести как "факультет". Они всегда были центрами знания и обучения, при них были огромные библиотеки рукописей тибетским и монгольским письмом. Когда их громили в первые годы советской власти, степь выглядела белой от количества изорванных и разбросанных страниц".
— Значительная часть знаний была уничтожена — не сохранились не только многие тексты, но даже имена их авторов. Возможно, мы никогда не узнаем о многих бурятских писателях, мыслителях и ученых прошлого. Но сама привязанность к образованию и науке и к языку как к их инструменту сохранилась в культуре и идентичности бурятского народа. Кроме того, у нас есть пример Монголии — государства, где близкородственный, взаимопонятный язык используется во всех сферах, развивается и прекрасно себя чувствует. Кстати, и бурятский сосуществует с ним в некоторых пограничных районах, и его положение там гораздо лучше, чем на подконтрольных России бурятских землях, — рассказывает Дугаров.
Он считает, что сочетание этих факторов — древней письменной традиции и опыта Монголии — в случае обретения республикой политического суверенитета поможет бурятам быстро восстановить престижный статус, широкое распространение и доминирующую роль бурятского языка. В этом вопросе он вдохновляется историей Израиля, называя возрождение иврита примером для подражания.
"Все народы хотят передать языки детям"
Со сдержанным оптимизмом к новостям из Бурятии отнесся культуролог из Альметьевска (Татарстан) Рифат (имя изменено), который часто пишет о проблемах татарского языка в соцсетях и общается с активистами из других регионов.
— Я очень надеюсь, что эта программа будет реализована, поскольку 106 школ — это много, это серьезный шаг вперед. Подозреваю, что школы в основном сельские. Жалко, потому что важно, чтобы язык присутствовал и в городской среде, в разных учреждениях и сферах жизни. Но в условиях, когда контексты применения языка постоянно ужимаются, даже детский сад, школа — это гораздо лучше, чем ничего, — считает татарстанец.
Рифат связывает намерения властей Бурятии с желаниями местных жителей: "Я думаю, на это есть низовой спрос — все нерусские народы хотят передать свои языки детям. Я вижу, что в последние годы об этом больше думают и говорят. Наверное, запрос был всегда, но сейчас его артикулируют более явно. Есть, однако, и обратный процесс, который возглавляется федеральными властями и русскими националистическими, иногда даже неонацистскими силами, которые поддерживаются государством. С их стороны есть огромное давление на национальные меньшинства, например, борьба с хиджабами. Тотальная языковая русификация — это одна из их целей".
— В аппаратах республик есть разные чиновники. Насколько я могу судить, многие из них искренне переживают за свои народы и языки и стараются что-то для них делать в тех рамках, в которых это позволяет система. У нас в Татарстане на бумаге много "национальных школ", но присутствие татарского языка в них постепенно снижается. Первым шагом к этому стали обязательный ЕГЭ по русскому языку и невозможность сдавать общеобразовательные предметы на государственном языке республики. Запрос на сохранение, передачу и развитие языка у нас есть, но большой вопрос — сможем ли мы как общество его реализовать, и как репрессивно на это будет реагировать государство, — рассуждает культуролог.
Рифат отмечает, что в Татарстане есть проекты создания полилингвальных гимназий, "но на фоне общего давления на татарский язык это капля в море". Положительным моментом он называет создание таких школ в городах: "Нет жесткой тенденции "задвигать" язык в сельскую местность. Это символически и социально важно, ведь для молодежи городская среда ближе и интереснее. Кроме того, это вопрос престижа — язык не должен быть ограничен в пространстве или ассоциироваться со стереотипами о "глубинке". Важно, чтобы в городской среде формировался пласт людей, которые говорят и думают по-татарски и способны производить на этом языке смыслы. То же касается и языков других народов и республик. Школа — не единственное пространство, где язык должен жить, но важный фундамент — об этом говорит, например, положительный опыт Каталонии".
— Языковую ситуацию в Татарстане на данный момент я оцениваю как катастрофическую. Я живу недалеко от школы. Раньше дети, выходя после занятий, говорили между собой по-татарски, а сейчас — на русском, и на татарский они даже не откликаются. Сдвиг происходит даже в селах. Есть городские движения, которые пытаются привнести татарский язык в современную культуру, убедить людей осознанно учить его во взрослом возрасте. Но это, конечно, ручеек на фоне последствий федеральной политики по выдавливанию языков. В идеальном мире меньшинствам следует предоставлять образование на языке на всех этапах — и средняя школа, и старшая, и колледж, и университет. Но в той реальности, которую мы имеем, приходится радоваться даже начальным классам, — заключает татарстанец.
"Полноценная учеба на родном языке вызывает рост самосознания"
Лидер Башкирского национального политического центра Руслан Габбасов смотрит на языковую ситуацию в Бурятии и других республиках пессимистично.
— У меня большие сомнения, что серьезные нововведения в сфере языковой политики Бурятии будут воплощены в реальность. Вполне вероятно, что дело закончится лишь небольшими, косметическими изменениями. Почему я так считаю? Потому что сегодня внутренняя политика Путина наоборот направлена на уничтожение национальных языков и любых прав национальных республик. Он целенаправленно шел к этому с самого начала своего правления и не станет дарить развитие языка колонизированным народам наперекор всей своей шовинистической политике лингвоцида, — считает Габбасов.
Он согласен с мнением Дорджо Дугарова: "Если даже и будут реализованы какие-то шаги по улучшению положения бурятского языка, то только ради того, чтобы заглушить всё чаще поднимаемые вопросы о бесправном положении коренного населения. В любом случае наличие начального образования на родном языке не спасет народы России от потери языка".
— У башкир, как и у татар, до сих пор есть школы с начальным образованием на родном языке, но общее количество носителей языка всё равно убывает с каждым годом. Необходимо вводить не только начальное, но и полное среднее и высшее образование на языке. Но на это путинский режим никогда не пойдет, потому что полноценная учеба на родном языке вызывает рост национального самосознания — появится новая национальная интеллигенция, которая будет понимать и главное доносить до своего народа бесправное положение национальных республик. Люди начнут больше писать и читать на родном языке, создавать контент. Недаром империя уничтожала национальную интеллигенцию в первую очередь, — считает Габбасов.
По его мнению, политика республиканских властей не имеет независимого характера: "Она полностью зависит от указов из Кремля. Именно руками депутатов Госдумы от национальных республик уничтожалось обязательное изучение родных и государственных языков в национальных республиках. Местная власть всегда брала под козырек, исполняя волю Москвы. Конечно, они пытаются показать народу заботу о языке, но дело не двигается дальше пары заученных фраз и посещения всеобщего диктанта на башкирском раз в год. Во власти нет национальных лидеров, радеющих за свой народ, а есть лишь гауляйтеры".
Как и Дугаров, Габбасов видит спасение башкирского языка в политической независимости Башкортостана: "В нашем проекте будущего независимого Башкортостана мы прописываем статус башкирского языка как единственного государственного. Нам нужно оторваться от русского языка и переходить на башкирский во всех сферах жизни. Но мы понимаем, что сразу заменить русский язык не получится. Поэтому мы предлагаем оставить ему статус языка межнационального общения на 30 лет. Этого времени вполне достаточно, чтобы вырастить несколько поколений молодежи, которая будет не просто знать башкирский язык в совершенстве, но и получит на нем высшее образование. Нам нужны башкироязычные медики, юристы, инженеры, айтишники, экономисты".
— При этом мы прописали в нашем проекте, что в местах компактного проживания тех или иных народов Республики Башкортостан можно будет получить полное среднее образование на родном языке, открывать частные высшие учебные заведения на родном языке, вести на нем внутреннее делопроизводство в администрациях сельских поселений. Мы за развитие родных языков в нашем будущем независимом Башкортостане, — заключает Габбасов.
"Из детей готовят пушечное мясо — так ли важно, на каком языке?"
Подход "хорошо, но этого мало" к нововведениям в школах республики разделяет и активист бурятского национального движения, уроженец Улан-Удэ Чингиз Дугаров. По его словам, положительные изменения в сфере языковой политики нивелируются милитаризацией системы образования.
— Что тут сказать, мне даже не верится, что такое хотят и будут осуществлять. Преподавание на родном языке — это однозначно хорошо и правильно. Но, с другой стороны, в этих же школах проводят "Разговоры о важном", тренировки по стрельбе и копанию окопов. В общем, из детей готовят пушечное мясо для войны — и так ли важно, на каком языке это происходит? Я слышу о военной подготовке и патриотической "накачке" даже в той школе, где когда-то учился сам, а ведь это лицей для одаренных детей. Раньше там уделяли внимание академическим факультативам, а не сборке автоматов, — делится активист.
По итогам переписи 2002 года бурятским языком в России владели чуть менее 370 тысяч человек, в 2010 году — около 220 тысяч, в 2021 году — чуть больше 306 тысяч человек.
Подписывайтесь на наш канал в Telegram. Что делать, если у вас заблокирован сайт "Idel.Реалии", читайте здесь.
21 октября в Бурятии прошло заседание Комиссии по изучению и развитию бурятского языка. По итогам мероприятия глава республики Алексей Цыденов сообщил о планах перевести почти четверть школ республики на бурятский язык обучения.
Подробности рассказал министр образования и науки Бурятии Виталий Поздняков. Он объяснил, что нововведения затронут только начальные классы, причем лишь те, где бурятский сегодня изучается как родной. На данный момент такие классы действуют в 106 школах Бурятии, преимущественно в сельской местности.
— Для этого в 2025 году планируется перевести на бурятский язык учебно-методические комплексы по математике, окружающему миру, труду (технологии), музыке, физкультуре. Параллельно будет проводиться обучение учителей начальных классов. Затем будет решаться вопрос издания переведенных учебно-методических комплексов, — написал Поздняков в своем Telegram-канале.
Русификация образования
Хотя нововведения в Бурятии затронут лишь меньшую часть школ республики и отразятся не на всех классах, некоторые исследователи и активисты высказываются о них с энтузиазмом и называют их приятным исключением на фоне языковой политики России в последние годы.
Действительно, решение властей Бурятии противоречит общему тренду: с 2016 по 2023 год доля школьников, которые полностью учатся на родных языках, сократилась вдвое — с 1,98% (292 тысячи учащихся) до 0,96% (173 тысячи учащихся). Снизилась и доля тех, кто занимается родными языками в кружках — с 0,7% до 0,4%. Несмотря на незначительный рост доли школьников, изучающих коренные языки как отдельный предмет, общая вовлеченность детей в изучение языков народов России всё это время снижалась, следует из статистики Министерства просвещения.
В среде языковых активистов громче о русификации образования заговорили с 2017 года, когда в столице Марий Эл прошло заседание совета по межнациональным отношениям. На нем Владимир Путин заявил о недопустимости изучения республиканских языков как обязательных предметов.
Его выступление положило начало сворачиванию преподавания языков коренных народов России. Их уроки стали факультативными, при этом во многих школах руководство давило на родителей, чтобы они указывали родным языком ребенка русский, и сокращало учителей республиканских языков, так как их уроки якобы оказывались невостребованными.
В январе 2019 года Консультативный комитет Рамочной конвенции о защите национальных меньшинств Совета Европы раскритиковал Россию за национальную политику. Эксперты выразили обеспокоенность "растущим доминированием русского языка" при одновременном "отсутствии эффективной поддержки языков национальных меньшинств". В 2020 году в Конституции России закрепили положение о том, что русский является языком "государствообразующего народа".
В 2024 году в Москве снова заговорили о языковой политике. В августе Путин подписал указ о создании Совета при президенте РФ по реализации государственной политики в сфере поддержки русского языка и языков народов России. Главой совета назначили на тот момент депутата Госдумы Елену Ямпольскую, избравшуюся от Татарстана, несмотря на отсутствие связей с республикой. Вскоре после вступления в новую должность она заявила: "Русский равно родной. Противопоставление русского и родного недопустимо, на мой взгляд. Если русский — не родной, то и Россия — не Родина".
Пятого ноября Путин принял участие в заседании этого совета. Среди прочего он поручил разработать новые единые учебники по русскому и языкам народов России, подчеркнув, что именно русский язык "во многом определяет духовную и национальную идентичность".
"Законодательство относительно либерально — было бы желание"
— Очень радостно, что в Бурятии заявили о такой инициативе. Я надеюсь, она будет реализована, — отмечает социолингвистка, автор книги "Языковая политика без политиков" Влада Баранова. — Но пока речь идет лишь о поэтапной подготовке, а запуск проекта намечен на 1 сентября 2026 года. Ситуация в регионах меняется быстро, так что пока рано говорить что-то определенное. Интересно, что министерство собирается готовить новые учебно-методические комплексы — вообще-то, они уже были разработаны в 1990-х, но почему-то старые книги теперь использовать не хотят.
Исследовательница считает, что политика государства в последние годы направлена на языковую ассимиляцию меньшинств и "постепенную русификацию под видом добровольного выбора". В то же время, говорит Баранова, законодательство в языковой сфере до сих пор относительно либерально: "Оно позволяет реализовывать серьезные программы по поддержке языков — было бы желание в регионах".
По мнению Барановой, главы республик и региональные министры могут серьезно влиять на положение языков, не вступая в конфликт с федеральными нормами: "Мы не раз видели, как региональные чиновники и руководители принимали самостоятельные решения в сфере языковой политики — обычно в ущерб местным языкам, но тут может быть приятное исключение. Сейчас мы видим, что это пожелание Цыденова, хотя раньше он не интересовался языковым вопросом. Но раз такой интерес появился, закон и неформальные соглашения дают ему большой простор для маневров и свободу выбора в том, что касается бурятского языка".
— Трудно сказать, чем вызвано решение увеличить присутствие бурятского языка в образовательной системе. Может быть, это пиар-кампания с целью улучшить репутацию непопулярного руководителя. Но если оно будет реализовано, это прекрасно, — заключает социолингвистка.
"Бурятский язык нужен самим бурятам и никому другому"
Председатель бурятского национального движения "Эрхэтэн", советник Лиги свободных наций по дипломатическим вопросам и филолог-монголовед Доржо Дугаров не разделяет предположений об искреннем интересе главы Бурятии к языку или о пиар-кампании. По его мнению, решение о переводе начальных школ на бурятский язык обучения могло быть принято в Москве.
— Мы, конечно, сразу узнали об этой новости, но она не вызвала бурных обсуждений среди бурятских активистов. Наше мнение о нынешней языковой политике — разумеется, негативное — сформировалось приблизительно к 2012 году, когда преподавание бурятского языка вдруг вступило в некие противоречия с проведением ЕГЭ. Его постепенно стали "оптимизировать", то есть урезать в пользу русского как якобы более "полезного" языка, — рассказывает Дугаров.
Обещания Цыденова и Позднякова Дугаров называет "подачкой" и видит за ними политическую мотивацию: "Недавно на каком-то собрании чиновников по делам национальностей в Москве прозвучали слова о том, что сепаратистские настроения в Бурятии выросли на тысячу процентов (речь идет о выступлении сотрудника ФАДН Абдулгамида Булатова о росте числа сообщений, несущих "посыл раскола российского общества" — "Idel.Реалии"). Очевидно, заигрывания с языковым вопросом — это такой кризис-менеджмент, попытка заглушить недовольство, связанное с социальными проблемами, войной и ростом национального движения. Уроки музыки и физкультуры на бурятском — это, конечно, хорошо, но этого мало для сохранения языка, и все это понимают".
— У меня всегда была такая позиция: бурятский язык нужен самим бурятам и никому другому. Соответственно, всю ответственность за сохранение бурятского языка должны нести сами буряты. В то же время мы понимаем, что основная масса населения не такая, как моя семья, которая принципиально говорит дома только на бурятском. Большинство не придает родному языку такого значения, не готово заниматься самоконтролем в этом плане. Меня это расстраивает, но объективно это так. В том числе для прививания и поддержания этой идеи и статуса языка необходимо бурятское государство, — считает Доржо Дугаров.
Он вырос в бурятоязычной семье и выучил русский позже бурятского, но признает, что для столицы республики — Улан-Удэ, где он жил до вынужденной эмиграции, — это было исключением даже в его юности. Сегодня языковая ситуация еще хуже — по словам Дугарова, крепкие позиции разговорный язык занимает лишь в отдаленных сельских районах. Так, на малой родине отца Дугарова — в Кижингинском районе — бурятский остается даже языком общения с органами власти: например, на нем часто говорят в стенах сельской администрации, но документооборот при этом происходит исключительно на русском. В городах республики, по словам Дугарова, и устное общение в формальных ситуациях требует перехода на русский.
В урезании сфер применения бурятского языка в современной России активист национального движения видит историческую преемственность — он вспоминает рассказы стариков о том, как большевики разрушали буддийские храмы: "Буряты называют храмы дацанами. Вообще-то, это слово можно перевести как "факультет". Они всегда были центрами знания и обучения, при них были огромные библиотеки рукописей тибетским и монгольским письмом. Когда их громили в первые годы советской власти, степь выглядела белой от количества изорванных и разбросанных страниц".
— Значительная часть знаний была уничтожена — не сохранились не только многие тексты, но даже имена их авторов. Возможно, мы никогда не узнаем о многих бурятских писателях, мыслителях и ученых прошлого. Но сама привязанность к образованию и науке и к языку как к их инструменту сохранилась в культуре и идентичности бурятского народа. Кроме того, у нас есть пример Монголии — государства, где близкородственный, взаимопонятный язык используется во всех сферах, развивается и прекрасно себя чувствует. Кстати, и бурятский сосуществует с ним в некоторых пограничных районах, и его положение там гораздо лучше, чем на подконтрольных России бурятских землях, — рассказывает Дугаров.
Он считает, что сочетание этих факторов — древней письменной традиции и опыта Монголии — в случае обретения республикой политического суверенитета поможет бурятам быстро восстановить престижный статус, широкое распространение и доминирующую роль бурятского языка. В этом вопросе он вдохновляется историей Израиля, называя возрождение иврита примером для подражания.
"Все народы хотят передать языки детям"
Со сдержанным оптимизмом к новостям из Бурятии отнесся культуролог из Альметьевска (Татарстан) Рифат (имя изменено), который часто пишет о проблемах татарского языка в соцсетях и общается с активистами из других регионов.
— Я очень надеюсь, что эта программа будет реализована, поскольку 106 школ — это много, это серьезный шаг вперед. Подозреваю, что школы в основном сельские. Жалко, потому что важно, чтобы язык присутствовал и в городской среде, в разных учреждениях и сферах жизни. Но в условиях, когда контексты применения языка постоянно ужимаются, даже детский сад, школа — это гораздо лучше, чем ничего, — считает татарстанец.
Рифат связывает намерения властей Бурятии с желаниями местных жителей: "Я думаю, на это есть низовой спрос — все нерусские народы хотят передать свои языки детям. Я вижу, что в последние годы об этом больше думают и говорят. Наверное, запрос был всегда, но сейчас его артикулируют более явно. Есть, однако, и обратный процесс, который возглавляется федеральными властями и русскими националистическими, иногда даже неонацистскими силами, которые поддерживаются государством. С их стороны есть огромное давление на национальные меньшинства, например, борьба с хиджабами. Тотальная языковая русификация — это одна из их целей".
— В аппаратах республик есть разные чиновники. Насколько я могу судить, многие из них искренне переживают за свои народы и языки и стараются что-то для них делать в тех рамках, в которых это позволяет система. У нас в Татарстане на бумаге много "национальных школ", но присутствие татарского языка в них постепенно снижается. Первым шагом к этому стали обязательный ЕГЭ по русскому языку и невозможность сдавать общеобразовательные предметы на государственном языке республики. Запрос на сохранение, передачу и развитие языка у нас есть, но большой вопрос — сможем ли мы как общество его реализовать, и как репрессивно на это будет реагировать государство, — рассуждает культуролог.
Рифат отмечает, что в Татарстане есть проекты создания полилингвальных гимназий, "но на фоне общего давления на татарский язык это капля в море". Положительным моментом он называет создание таких школ в городах: "Нет жесткой тенденции "задвигать" язык в сельскую местность. Это символически и социально важно, ведь для молодежи городская среда ближе и интереснее. Кроме того, это вопрос престижа — язык не должен быть ограничен в пространстве или ассоциироваться со стереотипами о "глубинке". Важно, чтобы в городской среде формировался пласт людей, которые говорят и думают по-татарски и способны производить на этом языке смыслы. То же касается и языков других народов и республик. Школа — не единственное пространство, где язык должен жить, но важный фундамент — об этом говорит, например, положительный опыт Каталонии".
— Языковую ситуацию в Татарстане на данный момент я оцениваю как катастрофическую. Я живу недалеко от школы. Раньше дети, выходя после занятий, говорили между собой по-татарски, а сейчас — на русском, и на татарский они даже не откликаются. Сдвиг происходит даже в селах. Есть городские движения, которые пытаются привнести татарский язык в современную культуру, убедить людей осознанно учить его во взрослом возрасте. Но это, конечно, ручеек на фоне последствий федеральной политики по выдавливанию языков. В идеальном мире меньшинствам следует предоставлять образование на языке на всех этапах — и средняя школа, и старшая, и колледж, и университет. Но в той реальности, которую мы имеем, приходится радоваться даже начальным классам, — заключает татарстанец.
"Полноценная учеба на родном языке вызывает рост самосознания"
Лидер Башкирского национального политического центра Руслан Габбасов смотрит на языковую ситуацию в Бурятии и других республиках пессимистично.
— У меня большие сомнения, что серьезные нововведения в сфере языковой политики Бурятии будут воплощены в реальность. Вполне вероятно, что дело закончится лишь небольшими, косметическими изменениями. Почему я так считаю? Потому что сегодня внутренняя политика Путина наоборот направлена на уничтожение национальных языков и любых прав национальных республик. Он целенаправленно шел к этому с самого начала своего правления и не станет дарить развитие языка колонизированным народам наперекор всей своей шовинистической политике лингвоцида, — считает Габбасов.
Он согласен с мнением Дорджо Дугарова: "Если даже и будут реализованы какие-то шаги по улучшению положения бурятского языка, то только ради того, чтобы заглушить всё чаще поднимаемые вопросы о бесправном положении коренного населения. В любом случае наличие начального образования на родном языке не спасет народы России от потери языка".
— У башкир, как и у татар, до сих пор есть школы с начальным образованием на родном языке, но общее количество носителей языка всё равно убывает с каждым годом. Необходимо вводить не только начальное, но и полное среднее и высшее образование на языке. Но на это путинский режим никогда не пойдет, потому что полноценная учеба на родном языке вызывает рост национального самосознания — появится новая национальная интеллигенция, которая будет понимать и главное доносить до своего народа бесправное положение национальных республик. Люди начнут больше писать и читать на родном языке, создавать контент. Недаром империя уничтожала национальную интеллигенцию в первую очередь, — считает Габбасов.
По его мнению, политика республиканских властей не имеет независимого характера: "Она полностью зависит от указов из Кремля. Именно руками депутатов Госдумы от национальных республик уничтожалось обязательное изучение родных и государственных языков в национальных республиках. Местная власть всегда брала под козырек, исполняя волю Москвы. Конечно, они пытаются показать народу заботу о языке, но дело не двигается дальше пары заученных фраз и посещения всеобщего диктанта на башкирском раз в год. Во власти нет национальных лидеров, радеющих за свой народ, а есть лишь гауляйтеры".
Как и Дугаров, Габбасов видит спасение башкирского языка в политической независимости Башкортостана: "В нашем проекте будущего независимого Башкортостана мы прописываем статус башкирского языка как единственного государственного. Нам нужно оторваться от русского языка и переходить на башкирский во всех сферах жизни. Но мы понимаем, что сразу заменить русский язык не получится. Поэтому мы предлагаем оставить ему статус языка межнационального общения на 30 лет. Этого времени вполне достаточно, чтобы вырастить несколько поколений молодежи, которая будет не просто знать башкирский язык в совершенстве, но и получит на нем высшее образование. Нам нужны башкироязычные медики, юристы, инженеры, айтишники, экономисты".
— При этом мы прописали в нашем проекте, что в местах компактного проживания тех или иных народов Республики Башкортостан можно будет получить полное среднее образование на родном языке, открывать частные высшие учебные заведения на родном языке, вести на нем внутреннее делопроизводство в администрациях сельских поселений. Мы за развитие родных языков в нашем будущем независимом Башкортостане, — заключает Габбасов.
"Из детей готовят пушечное мясо — так ли важно, на каком языке?"
Подход "хорошо, но этого мало" к нововведениям в школах республики разделяет и активист бурятского национального движения, уроженец Улан-Удэ Чингиз Дугаров. По его словам, положительные изменения в сфере языковой политики нивелируются милитаризацией системы образования.
— Что тут сказать, мне даже не верится, что такое хотят и будут осуществлять. Преподавание на родном языке — это однозначно хорошо и правильно. Но, с другой стороны, в этих же школах проводят "Разговоры о важном", тренировки по стрельбе и копанию окопов. В общем, из детей готовят пушечное мясо для войны — и так ли важно, на каком языке это происходит? Я слышу о военной подготовке и патриотической "накачке" даже в той школе, где когда-то учился сам, а ведь это лицей для одаренных детей. Раньше там уделяли внимание академическим факультативам, а не сборке автоматов, — делится активист.
По итогам переписи 2002 года бурятским языком в России владели чуть менее 370 тысяч человек, в 2010 году — около 220 тысяч, в 2021 году — чуть больше 306 тысяч человек.
Подписывайтесь на наш канал в Telegram. Что делать, если у вас заблокирован сайт "Idel.Реалии", читайте здесь.