Первая мировая война оказала значительное влияние на мировоззрение русского офицерского корпуса к началу революционных событий 1917 года, в первую очередь по причине значительных изменений в его социальном составе. Если на начало войны Русская армия насчитывала свыше 40 тысяч офицеров (еще столько же было призвано по мобилизации), то к осени 1917 года, по оценкам историка С. В. Волкова, в армии было уже 276 тысяч офицеров.

Огромные изменения в численности офицерского корпуса усугублялись тем, что масса потерь не распределялась пропорционально между кадровыми и произведёнными за войну офицерами; основная её часть приходится как раз на первых [2]. По этой причине количество довоенных кадровых офицеров – потомственных военных (во многих случаях и потомственных дворян), носящих погоны с десятилетнего возраста, носителей военных традиций, серьезно сократилось.

К концу войны во многих пехотных полках имелось всего по 1–2 кадровых офицера, в других в лучшем случае ими было обеспечено батальонное звено. Ротами повсеместно командовали офицеры военного времени. Резкое обновление социального состава офицерского корпуса в преддверии Февральской революции привело к тому, что офицерство перестало быть дворянским по происхождению, в его среду стали массово привноситься иные традиции и другая культура [4].

Революция и Гражданская война разрушили прежние устои общества, привели к его расколу. Свой жизненный выбор пришлось делать и представителям офицерского корпуса: сначала – после отречения императора и передачи власти Временному правительству в условиях проводимой «демократизации» армии, затем – после взятия власти большевиками и слома многовекового уклада жизни [4].

Многие офицеры не желали быть втянутыми в братоубийственную войну и заняли нейтральную позицию. Свой идейно-политический и жизненный выбор офицерам приходилось делать, исходя из представлений о долге, чести, на основе своего личного опыта по 1917, а также из тех конкретных обстоятельств, в которых эти люди оказывались [1].

Нередки были и случаи дезертирства, когда белые переходили к красным, а красные к белым. Так, полковник Ф. А. Богданов, командовавший 2-й отдельной Оренбургской казачьей бригадой, 8 сентября 1919 года вместе с бригадой перешел на сторону красных. Переходы представителей командного состава РККА на сторону белых в Гражданскую войну, в том числе коллективные, также были распространенным явлением, что подтверждает и история дезертирства командного состава 35-й стрелковой дивизии в июле и сентябре 1919 года.

Достаточно разветвленным было и антибольшевистское подполье в РККА, наиболее известными представителями которого, впоследствии перешедшими на сторону Белой армии, были полковник В. В. Котомин, полковник А. Л. Носович, а также генерал Н. Н. Стогов. История русского офицера Василия Котомина, члена антибольшевистского подполья, который не просто перешел к белым, но и подготовил для них подробный доклад о состоянии Красной Армии, заслуживает особого внимания.

Русское офицерство и Гражданская война

Прежде чем перейти непосредственно к истории В. Котомина, следует рассказать несколько более подробно о мотивах вступления русских офицеров в армии противоборствующих сторон.

Наиболее подробно этот вопрос рассматривается в книге доктора исторических наук Андрея Ганина «Русский офицерский корпус в годы Гражданской войны. Противостояние командных кадров. 1917–1922 гг.», поэтому далее она будет цитироваться достаточно часто.

А. Ганин отмечает, что офицерская масса встретила большевистский переворот довольно пассивно. Красная Армия в первой половине 1918 года пополнилась лишь незначительным количеством бывших офицеров. Увеличение числа военных специалистов дали последующие принудительные мобилизации [1].

В свою очередь историк Геннадий Марченко пишет, что если после Февральской революции большинство офицеров оставалось на военной службе, то к осени 1917 года ситуация изменилась. Сепаратный Брестский мир, подписанный лидерами большевиков в марте 1918 года с немецкими властями на невыгодных условиях, обусловил переход в оппозицию к советской власти существенной части представителей офицерского корпуса, часть которого примкнула к Белому движению [4].

Каковы были побудительные мотивы офицеров, которые после Октябрьской революции заняли ту или иную противоборствующую сторону?

А. А. Шувалов в своей статье отмечает, что классификацию причин перехода офицеров на сторону РККА привел еще в 1919 году полковник Я. М. Лисовой офицер Добровольческой армии, а также публицист-эмигрант А. С. Белорусов. Он перечисляет следующие причины, на основе чего можно выделить несколько групп мотивов.

Первую, малочисленную группу, составляли лица, служившие по идейным соображениям, разделявшие коммунистические убеждения. Вторую составляли добровольно пришедшие весной 1918 года для отпора германского вторжения. Третью составляли умышленно оказавшиеся в РККА для ее расстройства и разложения. Четвертую – лица, почувствовавшие в условиях дефицита специалистов возможность выдвинуться при новой власти. Пятую, самую многочисленную (до 80 %), составляли лица, мобилизованные советской властью и служившие под угрозой репрессий в отношении их семей [3].

Что касается офицеров, юнкеров и кадетов, которые выбрали путь вооруженной борьбы против советской власти, то их также можно разделить на несколько групп.

Первая группа – убежденные противники советской власти. Вторая группа – лица, которые связывали со свержением Советов свои личные выгоды, прежде всего материальные. Третья группа – обиженные на советскую власть за оскорбление, унижение, питавшие к ней злобу и чувство мести. Четвертая группа, самая многочисленная – это сражавшиеся для самообороны, ради куска хлеба, из-за жалования [3].

Многих офицеров объединяло негативное восприятие большевиков, которые воспринимались как враги России, предатели, приспешники Германии, стремившиеся к поражению собственной страны в Первой мировой войне. Другие же офицеры считали, что служат своей стране безотносительно правящего режима. Тем не менее за период 1918–1920 гг. из РККА дезертировал каждый третий генштабист [1].

Это связано в первую очередь с тем, что большевики и их союзники, левые эсеры, взяли власть на волне разложения старой армии, солдатской вседозволенности, невиданного унижения и массовых убийств офицеров. Придя к власти, большевики проводили дискриминационную политику в отношении офицерства, неизбежно отталкивавшую последнее. Среди символов темного прошлого оказались все, кто прежде пользовался какими-либо привилегиями, в том числе офицеры, «золотопогонники» [1].

Орды обезумевших от вседозволенности распропагандированных солдат жаждали крови тех, кого они считали своими угнетателями. Офицеры не могли спокойно появиться на улице в мундире. Откровенная уголовщина прикрывалась революционными лозунгами. Само слово «офицер» стало символом «классового врага», вызывало подозрения в контрреволюционности, и в Красной Армии позднее вместо него был введен в обиход эвфемизм «военный специалист» [1].

Андрей Ганин в своей работе подчеркивает, что в Гражданскую войну у офицеров часто не было выбора, на чьей стороне сражаться, в силу того, что мобилизации проводили все противоборствующие стороны. Многое зависело от местонахождения офицера в конкретный период времени, а также от качества работы мобилизационного или карательного аппарата. Офицеры часто переходили на противоположную сторону, как случайно, так и сделав сознательный выбор [1].

Одним из таких перебежчиков был полковник Василий Васильевич Котомин командир 2-й бригады 35-й стрелковой дивизии РККА.

Военная карьера Василия Котомина и его участие в антибольшевистском подполье

Полковник Василий Васильевич Котомин родился 15 ноября 1882 года и происходил из дворян Тифлисской губернии. Он окончил восемь классов Тифлисской 3-й мужской гимназии и Санкт-Петербургское пехотное юнкерское училище по 1-му разряду (1905), выдержал вступительный экзамен в подготовительную школу восточных языков (1909) [1].

На военную службу поступил вольноопределяющимся 1-го разряда в Московское военное училище 29 августа 1901 года. Однако, видимо, с учебой что-то не заладилось, поэтому в 1903 году Котомин был зачислен без экзамена в специальный класс Санкт-Петербургского пехотного юнкерского училища, будучи на службе в 7-м гренадерском Самогитском полку [1].

Офицерская служба Котомина с весны 1905 по весну 1911 года проходила в Туркестане. Он служил в 5-м и в 1-м Туркестанских стрелковых батальонах, исполнял должность адъютанта штаба I Туркестанского армейского корпуса, а также обер-офицера по части Амударьинской флотилии при штабе Туркестанского военного округа.

Весной 1911 года Котомин был командирован в Главное управление Генерального штаба, где с июня служил помощником столоначальника V отделения отдела по устройству и службе войск, а на следующий год перевелся в 197-й пехотный Лесной полк в Свеаборг. Принимал активное участие в Первой мировой войне.

Поступив в 1918 году на службу в Красную Армию, Котомин одновременно состоял в белом подполье – в «Союзе национального возрождения» и в рязанской подпольной антибольшевистской организации [1].

Вероятно, в связи с подпольной работой Котомин, по данным Н. Д. Егорова, был арестован в октябре 1918 года, но вышел на свободу [5]. По всей видимости, Котомину по-прежнему доверяли, поскольку по освобождении он занял пост командира дислоцированного в Рязани 13-го полка 2-й стрелковой дивизии.

Свидетельство о Котомине оставил в своих воспоминаниях тульский губернский военный комиссар Д. П. Оськин:



По свидетельству комиссара 27-й стрелковой дивизии А. П. Кучкина, Котомин –


На посту комбрига Котомин, как и прежде, вел подрывную работу. Неудивительно, что приказы не выполнялись, а действия бригады вызывали нарекания дивизионного начальства. С белым подпольем был связан и помощник начальника штаба бригады по оперативной части бывший поручик Н. Н. Загорский [1].

В период боев под Челябинском Котомин в ночь на 24 июля 1919 года с группой единомышленников перешел на сторону колчаковских войск. По свидетельству Д. П. Ямышева, коллективный переход к белым был спланирован заранее.

Командующий Западной армией белых генерал К. В. Сахаров вот что писал о переходе группы Котомина:


У белых Котомин был прикомандирован к штабу 3-й армии, состоял в распоряжении штаба 3-й армии. В начале августа 1919 года перебежчика принял Верховный правитель адмирал А. В. Колчак. Согласно приказу войскам 3-й армии № 743 от 20 сентября 1919 года, Котомин состоял в прикомандировании к штабу армии, причем до получения им назначения предписывалось удовлетворять его содержанием в размере 80 % от содержания начальника дивизии.

В конце 1919 года полковник В. В. Котомин умер от тифа.

За несколько дней до перехода к белым Котомин подготовил доклад, целью которого было максимально полное информирование белого командования о сильных и слабых сторонах советских войск. И хотя чувство объективности нередко изменяло докладчику, тем не менее, как отмечает А. Ганин, многие оценки автора представляются достаточно взвешенными [1].

Доклад Котомина и реакция на него

Стремясь привлечь внимание белых офицеров к постоянному совершенствованию РККА, Котомин в Сибири читал лекции о Красной Армии, однако столкнулся с непониманием, поскольку свидетельства о росте мощи РККА, укреплении в ней дисциплины интерпретировались белыми как большевистская пропаганда.

В частности, как писал в своем дневнике барон Алексей Будберг, бывший в то время при А. В. Колчаке главным начальником снабжения Сибирской армии, лектора даже пытались избить:



В итоге Котомин приобрел репутацию большевика, хотя искренне желал победы белым.

Проблема недооценки противника в белом лагере носила системный характер и заключалась в отсутствии самокритики. Представители Белого движения часто воспринимали красных как некую недисциплинированную массу, которую гонят на фронт различные комиссары и смутьяны. Кроме того, даже в 1920 году многие белогвардейцы всерьез полагали, что на самом деле Красной Армией руководит немецкий генштаб.

Подготовленный для белого командования доклад Котомина уже в сентябре 1919 года был перехвачен красными. Доклад оценили по достоинству, и вскоре он оказался на столе главы советского правительства В. И. Ленина. Доклад перебежчика вызвал резонанс в партийных кругах, обсуждался не только в ЦК РКП(б), но и в московском комитете партии. В частности, о нем упоминал военный организатор комитета А. Ф. Мясников [1].

Такое отношение связано с относительной объективностью и содержательностью документа, написанного врагом красных. Не случайно, по оценке Троцкого, Котомин – «человек не глупый, не лишенный наблюдательности и характера» [1].

Таким образом, знания Котоминым устройства и жизни Красной Армии и построенный на этом знании доклад оказались не востребоваными – белым понятнее и проще было по-прежнему не воспринимать красных всерьез, несмотря на неудачи на фронте. У красных к докладу отнеслись более серьезно. В октябре 1919 года члены ЦК изучали доклад перебежчика, стараясь понять слабые стороны организации РККА.

Примечательно, что философ Н. В. Устрялов, лично беседовавший с Котоминым, писал следующее:


Использованная литература:
[1]. Ганин А. В. Русский офицерский корпус в годы Гражданской войны. Противостояние командных кадров. 1917–1922 гг. – М.: Центрполиграф, 2019.
[2]. Волков С. В. Трагедия русского офицерства. – М.: Центрполиграф, 2001.
[3]. Шувалов А. А. Причины выбора представителями русского офицерского корпуса противоборствующей стороны в конце 1917 – начале 1918 г. // Вестник Брянского государственного университета. История. Литературоведение. Право. Языкознание. 2012. № 2 (2).
[4]. Марченко Г. В. Российское офицерство в годы революционных потрясений и Гражданской войны: моральный и политический выбор // Управленческое консультирование. 2017. № 11.
[5]. Егоров Н. Д. Полковник В. В. Котомин и его доклад. М., 2018. С. 353–354.
[6]. Кучкин А. П. В боях и походах от Волги до Енисея: Записки военного комиссара. М., 1969. С. 100.
[7]. Сахаров К. В. Белая Сибирь: [Внутренняя война 1918–1920 гг.]. Мюнхен, 1923.
[8]. Будберг А. Дневник белогвардейца. – М.: АСТ, 2001.
[9]. Н. В. Устрялов. 1919-й год. Из прошлого / публ. А. В. Смолина // Русское прошлое. Историко-документальный альманах (Санкт-Петербург). 1993. № 4.