Маленький Великий Карл. Почему Брюллова одни любили, а другие ненавидели?

Один из секторов нижнего яруса знаменитого памятника в Новгороде «Тысячелетие России» называется «Писатели и художники». Живописец среди попавших на монумент людей, прославляющих страну, – один. Карл Брюллов, родившийся 225 лет назад, 23 декабря 1799 года.

Не вполне самостоятелен

На памятнике Карл Павлович предстаёт перед нами высоким красавцем с тонкими чертами лица, что ни на йоту не соответствует правде жизни. Однако дело не в том, что автор памятника Михаил Микешин польстил своему коллеге, значительно приукрасив его внешность. Дело в том, что успел подметить писатель Дмитрий Григорович, какое-то время учившийся в Академии художеств, когда там преподавал Брюллов: «Он был маленького роста, толстый, с выдающимся животом, на коротеньких ножках... » На первый взгляд – ничего общего с тем статным красавцем, изображённым на монументе. Но вот что происходит с Григоровичем потом: «При виде его я замирал, руки мои холодели, язык прилипал к гортани... Всё казалось в нём прекрасным, даже величественным; многие уверяли, что наружность Брюллова близко напоминает по своему характеру Зевса Олимпийского».

Всё просто. Есть правда жизни, а есть правда искусства, и последняя может затмить, вытеснить, заменить собой первую. Конечно, если это настоящее искусство.

В том, что Карл Брюллов – настоящее искусство, сомнений нет. Во всяком случае, эти сомнения улетучились в 1833 году, когда он представил своё полотно «Последний день Помпеи», ставшее триумфом русской живописи и личным триумфом художника. После появления этой картины если кто-то и отмечал рост живописца, то всегда с оговорками. Назвать Брюллова просто «маленьким» ни у кого не поворачивался язык.

А ведь буквально за пару лет до этого европейские мастера издевались над ним, называя именно что «маленьким русским». Имелось в виду, что Брюллов окончил Петербургскую академию художеств по классу исторической живописи. А чем занимается, выехав в Италию? Какой-то ерундой, жанровыми сценками – «Итальянское утро», «Итальянский полдень»... Ну, ещё портреты, которые, в отличие от исторических полотен, котировались тогда так себе. Их даже снисходительно похваливали, намекая, правда, на то, что «маленький русский» не вполне самостоятелен: «Картина «Всадница» написана господином Брюлловым по заказу графини Самойловой. Манера, которою исполнен этот портрет, заставляет припомнить произведения Ван Дейка и Рубенса... »

«Обними меня, Колосс!»

Брюллов действительно ценил старых мастеров и учился у них. Но учиться – не значит слепо копировать их приёмы, о чём он говорил так: «У Рубенса пируй, а с ним не тягайся и ему не подражай... » Князь Григорий Гагарин, ученик и друг Брюллова, выражался ещё яснее: «Когда он восторгался каким-нибудь лицом, обыкновенно предлагал сделать портрет в духе Веласкеса или Тициана и всегда сдерживал своё слово. Но когда серьёзно принимался за дело, обыкновенно говорил – сделаю Брюллова».

Замысла серьёзнее, чем «Последний день Помпеи», придумать было нельзя. Брюллов подошёл к работе со всей ответственностью, начав с участия в раскопках погибшего в извержении Везувия города и штудирования писем Плиния Младшего, который был свидетелем катастрофы. Работа над картиной длилась 6 лет, а это сотни эскизов и набросков – труд титанический... Но итальянский художник Винченцо Камуччини заявил: «На огромном полотне пропадёт то хорошее, что есть в эскизах. Маленькому русскому пристало писать маленькие картины. Колоссальное произведение по плечу кому-нибудь покрупнее!» А вот что современники говорили о французе Орасе Верне: «В Риме художник и директор Французской академии Горас Вернет, вероятно из зависти, распустил слух, что Брюллов пишет только маленькие жанровые картинки, а до исторического большого размера ему очень далеко».

Кто в этом раунде «отмены русской культуры» играл первую скрипку, можно понять по тому, что было после триумфального показа картины, когда, казалось, весь Рим, потом Италия, а потом и Европа буквально сходили с ума от восторга. И это не фигура речи. Тот же Камуччини, ещё недавно смеявшийся над «маленьким русским», едва увидев картину, раскаялся, о чём вспоминал сам Брюллов: «Спустя несколько дней после того, как весь Рим стекался смотреть мою картину, пришёл он ко мне в мастерскую и, по­стояв несколько минут перед картиной, обнял меня и сказал: «Обними меня, Колосс!»

В восторге была и французская публика – шедевр был представлен в Парижском салоне в марте 1834-го и получил Большую золотую медаль. А вот пресса стараниями Ораса Верне скорчила недовольную мину. В частности, журнал L’Artiste писал: «Мы не отвергаем немногих достоинств картины г. Брюллова... Некоторые части некоторых фигур нарисованы с некоторым умением, но гармонии г. Брюллов вовсе не ­постиг и не умел почувствовать». Ларчик открывался просто. Орас Верне распускал слухи о бездарности «маленького русского» не только из зависти. Он был яростным приверженцем Наполеона и в марте 1814 года в составе ополчения пытался противостоять русским войскам, штурмующим Париж. Так что это уже не зависть художника. Это – самая настоящая ненависть ко всему русскому. То, что русские всего лишь проводили Наполеона от стен сожжённой им Москвы до столицы Франции, конечно же, забывалось.