«Живу в театре». Всеволод Шиловский рассказал о том, что купить нельзя

Всеволод Шиловский снялся в 130 фильмах, 30 лет служил в Московском Художественном. А в прошлом году — к 85-летию — получил в подарок подвальчик для своего театра, который он называет «мой маленький МХАТ». Но aif.ru худрук Театра-студии Шиловского рассказал не только о новом деле, но и о Петре Тодоровском, Олеге Ефремове и своей надежде — сыне.

Татьяна Уланова, aif.ru: — Всеволод Николаевич, подарок вам сделали замечательный. Но вы ведь хотели, чтобы это произошло раньше?

Всеволод Шиловский: — Ничего не бывает случайно. Если то, о чём мечтаешь, легко достаётся, оно мало ценится. А если прожил много лет, вынужден был расстаться с самым дорогим — МХАТом СССР им. Горького, то всё становится более ценным. Раньше студенты оканчивали вузы и их приглашали в 5–6 театров. Теперь диплом в руки — и на улицу. А у меня в театре ученики разных курсов. Удалось построить то, о чём мечтал мой учитель Виктор Яковлевич Станицын, которому Станиславский разрешил создать студию. Здесь был жуткий, гнилой, грязный подвал. Каждый сантиметр нужно было возродить к жизни.

Я ведь из старого Москов­ского Художественного. А мои студенты воспитаны мною. В тех традициях. С искусством перевоплощения и этикой МХАТа. И играют по-старому: каждый спектакль — как по­следний. К тому же у нас практически нет сцены: вот зрители — вот актёры. И обмануть не получится. Это самое дорогое. Вчера я выходил на сцену. Роль трудная, большая. Но вы видели — после спектакля люди встали и аплодировали. Такое купить нельзя.

— Простите, но в 86 лет можно было бы уже позволить себе сидеть у камина, поглаживая собаку.

— Тогда это был бы другой человек. Я без своего театра уже не могу. Отними его завтра — и меня завтра же не будет.

Бухгалтерский подход к искусству

— Ваших артистов не переманивают?

— Тьфу-тьфу... Они получают больше, чем артисты других театров. И в курсе, какая вокруг атмосфера: объединения, один худрук на две-три труппы. У каждого театра должен быть хоть плохонький, но свой вождь, который ведёт актёров по выбранному пути. А в объединении кто кого ведёт? Куда? Дикая зависимость от бухгалтерии. Беда!

В своё время соединили культуру с кинематографией. Так закончились и культура, и кино. Тысячи маленьких студий, а фильмов хороших — два-три в год. Кино нет! То же — с театром. Полномочия даются людям, которые якобы понимают в искусстве. Им кажется, что единая бухгалтерия — решение вопроса. А что будет с худруками и артистами, их мало интересует.

— У больших театров в спонсорах — банки, компании. А как живёт маленький?

— На маленьком бюджете. Нам дали на «коммуналку», декорации, гастроли. Зарплату должны обеспечивать сами. Но я уверен, и у нас появятся люди, ценящие искусство, которые захотят нам помочь. Мы ведь только второй год сущест­вуем.

— Ради экономии у вас директор — актёр, пресс-секретарь — актриса.

— Труппа маленькая, и в расширении её не вижу смысла. Другие актёры даже завидуют нашим. У нас почти каждый день спектакль. И уже есть поклонники. Хотя мы только рождаемся. Ещё как эмбрионы. А репертуар серьёзный: Гоголь, Булгаков, Чехов, Ильф и Петров, Юрий Поляков, лучшие западные драматурги. Пытаемся дорасти до классиков, а не подминать их под свои маленькие индивидуальности, как делают многие режиссёры, уродуя нашу мощную классическую школу.

— Сниматься-то отпускаете артистов?

— Выталкиваю! Рекомендую! Это ж выгодно! Если артист известный, то зритель ради него и в театр придёт. А если главный режиссёр не разрешает сниматься, актёры уходят. Как Аверин ушёл от Райкина, сказав: «Я жить хочу».

— И Елена Яковлева в своё время ушла из «Современника», став на много лет Каменской.

— При этом хорошие артисты всегда служат в театре. Сколько бы ни снимался Евстигнеев, он из театра не уходил. Как не уходили Басилашвили, Фрейндлих, Крючкова, Юрский, Лавров...

«Родиной не торгую»

— Вы 30 лет прослужили во МХАТе. Чувствуется, скучаете по нему.

— Нет! МХАТ кончился в 1986-м. Он был разрушен Ефремовым, который его разрубил, оставив половину труппы на улице. Во время спектакля люди получали письма: «Театр больше не нуждается в ваших услугах». И добровольно лишали себя жизни. Что это, как не преступление века?! Я пробил здание на Тверском бульваре. Ефремов предложил мне руководство второй частью МХАТа, но я сказал: «Родиной не торгую». Теперь в МХТ ни эстетики, ни этики. Зритель приучен к тому, что на сцене разговаривают матом, ходят голыми. Издевательство над классиками — вот трагедия!

Моя жизнь сейчас посвящена этому маленькому острову — театру в подвальчике. А вдруг пойдут круги по воде? Вдруг зрители что-то почувствуют на наших спектаклях?

— Из МХАТа вы ушли в кино, главными ролями избалованы не были, зато снимались у Петра Тодоровского.

— Были большие роли: Наполеон, адмирал Жуков, отец Еремей в картине Андрея Смирнова «Жила-была одна баба». Но... Мне интереснее самому выбрать роль. Как у Тодоров­ского. Мы уже подружились, он увидел меня во МХАТе и вдруг спросил: «Севуль, может, снимешься у меня?» — «Не-е!» Предлагал роль, которую потом отдал Вите Проскурину. Но я попросил сыграть Гришу. «Это два съёмочных дня!» — говорил Тодоровский. «Зато биография! Возвращаются с войны молодые ребята в орденах, а они никому не нужны, ну и идут в бандиты, становятся пропойцами». Пётр Ефимович опешил: «Кто рассказал?» — «Один лейтенант». — «Как фамилия?» — «Тодоровский»...

После премьеры пошли письма: «Сынок, откуда ты всё про нас знаешь?» Вот ради этого и стоит жить в искусстве, когда зрители признают тебя, Гришу в тельнике, за своего.

— Сейчас есть такого уровня режиссёры?

— Николай Лебедев — «Звезда» (из неё целое поколение артистов выросло), «Легенда № 17»...

— Маленький театр — большая головная боль. Где силы берёте?

— Из души. Я живу театром. И живу здесь — видите, даже кушеточка в кабинете. Одно плохо — бессонница ужасная. Ничего не помогает.

— Что-то, кроме театра, греет душу?

— Сын — моя надежда. Потрясающий, мощный, сильный человек. Гораздо умнее меня. Не было бы его — я просто не знал бы, что делать.