«По усам текло, а в рот не попало»: жуткий смысл этой фразы, от которого не до смеха

«Сказка — ложь, да в ней намёк». Иногда такой намёк, что ушлым молодцам и не снился. Пока одни ищут скрытый смысл в знакомых с детства словах, другие давно препарировали русские сказки. Разложили сюжет на части, вывели формулы и объяснили, о чём на самом деле они рассказывают. Бр-р-р-р! Не каждый спокойно уснёт после такой информации.

Вы же знаете, что знаменитое «И я там был, мёд-пиво пил, по усам текло, да в рот не попало» есть не только в «Мёртвой царевне...» Пушкина? И вообще концовка — не плод фантазии поэта. Упомянутая сказка увидела свет в 1833 году, а формулировка уже была в рассказе «Суженый» М. П. Погодина (1828 год!) и в «Сказке о медведе-костоломе и об Иване, купецком сыне» О. М. Сомова (1825—1833 гг.). И я уверена, если покопаться, найдутся и более ранние источники.

Потому что сказочная фраза — часть русского фольклора, её использовали задолго до Пушкина. А фольклор отражал представления наших предков об окружающем мире в те времена, когда научная информация о нём была крайне скудной. Понимаете, к чему клоню? Сказка — это волшебство. И мир в нём волшебный. О нём и поговорим...

Что общего у всех сказок

Историк и собиратель русского фольклора Александр Афанасьев писал: «Сказка не пустая складка, в ней, как и вообще во всех созданиях целого народа, не могло быть и в самом деле нет ни нарочно сочинённой лжи, ни намеренного уклонения от действительности мира». Исследователь Владимир Пропп разложил каждую сказку на составляющие и даже составил примерную метасхему волшебной сказки.

Думаю, вы согласитесь, что все эти произведения объединяют сказочные формулы («жили-были», «в некотором царстве», «и я там был...»), общие места (избушка Бабы-яги, волшебный лес), эпитеты («красна девица», «добрый молодец») и вопросы («куда путь держишь?»). В «Морфологии сказки» Пропп пишет об однообразии сюжета. Ведь в каждой сказке один и тот же набор ролей: злодей — герой, царевна — её отец, сказочные помощники и волшебные предметы. Где-то они пересекаются, где-то чередуются, но в целом развитие сюжета идёт по одному и тому же пути.

С чего всё начинается

У сказки обычно есть рассказчик. Он будто стоит в стороне и не участвует в происходящем, но мы видим события его глазами. Рассказчик вводит в курс дела, употребляя формулы: «жили-были...», «в некотором царстве», «в тридевятом царстве-тридесятом государстве». Зачем он это делает?

С помощью формул рассказчик выводит сказку из сферы реального времени и пространства и переносит её сюжет в другой мир — волшебный. Возьмём, к примеру, тридевятое царство. Внешне оно ничем не отличается от того, что есть вокруг: те же зелёные луга, яркие цветы, золотое солнце, поля и рощи. И всё же это царство — «другое».

Если бы нам с детства объясняли, что заложено в сказках, мы бы выросли заиками. Потому что одна из ключевых моделей волшебной сказки — путешествие героя в загробный мир, царство мёртвых. И на этом строится сюжет: сначала дорога в мир иной и переход границы между реальностью и потусторонним миром. Потом — некие приключения в царстве мёртвых. И обязательно в конце — возвращение домой и переход границы в обратном направлении.

Поэтому и тридевятое царство — волшебное, в нём возможно то, чего в нашем мире нет: птицы разговаривают, животные ходят на двух лапах, скрывают возраст молодильные яблоки и возвращает в исходное состояние живая вода. Всё в сюжете утраивается, и это тоже неспроста.

Было у отца три сына, у поганого змея три, шесть или двенадцать голов. Потому что число «три» — священное для наших предков, да и не только для наших. Во многих мировых религиях это число имеет сакральный смысл. Точки пересечения с христианством найти нетрудно. Да и периоду счёта десятками, которым мы пользуемся сейчас, предшествовал долгий период счёта тройками. Логично, что в это время было сложено множество сказок, содержащих отпечаток старой системы счисления.

Почему «в рот не попало» — это нормально

Вы скажете, а как же герои сказок переходили ту самую границу в посторонний мир? Они это делали всякими способами. Самый простой — отведать еду мёртвых, несмотря на её опасность для живых персонажей. Возьмём для примера Бабу-ягу в сказочном лесу — так сказать, проводника в другой мир. Сначала старушка пытается выведать истинную причину посещения, но наталкивается на «сначала покорми-напои, потом спрашивай». И Яга отступает.

Видит, что путник не боится еды для мёртвых и имеет право её требовать. «Еда, угощение непременно упоминаются не только при встрече с Ягой, но и с многими эквивалентными ей персонажами. В тех случаях, когда царевич входит в избушку, а Яги еще нет, он находит накрытым стол и угощается без неё. Эти случаи совершенно ясно показывают, что, приобщившись к еде, назначенной для мертвецов, пришелец окончательно приобщается к миру умерших», — пишет Владимир Пропп.

Хотя обычным живым персонажам прикасаться к такой пище нельзя. Если обычные угощения дают физическую силу, то «потусторонние» наделяют силой магической, волшебной. Живым она ни к чему. Если только им не надо достичь какой-то важной цели, недостижимой иными способами. Съедает, значит, наш герой эту пищу и переходит границу между мирами. Делает там свои дела, а вернуться ему помогают всякие волшебные предметы или помощники.

Когда герой побеждает, в конце сказки начинается пир. И вот здесь из тени выходит рассказчик со своей заключительной формулой «и я там был, мёд-пиво пил...». На самом деле эта шутливая концовка — отказ от ответственности.

Читатель понимает, что ноги рассказчика в описанных местах не было, он непричастен ко всем приключениям. Потому и на пиру ему ничего не светит. Он не герой, который употреблял кушанья ради магической силы и перехода в другое царство. Не дано простому рассказчику границу пересечь и притронуться к еде мёртвых, запрещено это живым людям!

Хоть и пытался, «мёд-пиво пил», но поскольку угощения предназначены для существ из иного мира, «в рот не попало» ни капли. Да и есть он бы не смог при всём желании: такая еда вызывает у живых отвращение. Вот какой жуткий смысл имеет известная концовка: вообще не до смеха, если задуматься.

Но пусть вас повеселит вариант концовки, который я нашла в миниатюре А. С. Бухова «Заяц съел козу»: «Однажды пришёл заяц с резко очерченным социальным лицом и съел козу, — чтобы не было благополучного конца. Я там был, мёд-пиво пил. По усам оно не текло, так как лес был очень культурный и все брились».