«Сестра наша бедность и не тому научит». Писатели-эмигранты — о том, как обустроиться на новом месте

В русской литературе ХХ века есть богатая традиция эмигрантской прозы. Чаще всего подобные тексты нельзя назвать вселяющими надежду. Они посвящены сложностям жизни за границей, тоске по родине, невозможности принять произошедшее и начать жить новой жизнью. Однако можно найти на их страницах и полезные советы для тех, кто столкнулся с тяготами переезда сегодня. Филолог Мила Витива, изучив произведения Владимира Набокова, Тэффи и других писателей, сформулировала три правила жизни в эмиграции.

Отпустите прошлое

Тоска по родине! Давно
Разоблаченная морока!

Так писала Марина Цветаева. Но звучало это иронично, ведь далее в том же стихотворении она рассказывает о всепоглощающем одиночестве, которое одолевало ее вдалеке от дома:

Мне все равно, каких среди
Лиц ощетиниваться пленным
Львом, из какой людской среды
Быть вытесненной — непременно —
В себя, в единоличье чувств.
Камчатским медведем без льдины
Где не ужиться (и не тщусь!),
Где унижаться — мне едино.

Однако чаще всего концентрация на тоске по родине заканчивалась для эмигрантов плачевно. Герои «Призрака Александра Вольфа» или «Возвращения Будды» Гайто Газданова выбирают опасные жизненные пути, сами призывают смерть в лице стреляющих в них людей. В «Аполлоне Безобразове» Бориса Поплавского все персонажи стремятся к асоциальному образу жизни, опускаются с каждым днем все больше и больше и ищут в этом утешение.

Через многие тексты проходит мысль, что переезд ощущается как смерть, а жизнь за рубежом — как посмертие. Потому некоторые герои и стремятся к смерти буквальной.

Например, в повести Набокова «Соглядатай» герой пытается совершить самоубийство, но выживает. После этого он воспринимает всю свою последующую жизнь как посмертие и чувствует себя лишь «соглядатаем», который смотрит на происходящее с собой и другими со стороны. И только к концу произведения мы окончательно понимаем, что он имел ввиду.

На первый взгляд, герой Набокова страдает от того, что он несчастен в любви: его избивает муж любовницы, а хорошая девушка, которую он встречает после этого, влюблена в другого. Однако между строк читается и общая неустроенность жизни, свойственная быту эмигрантов: у «соглядатая» очень мало знакомых, постоянно нет денег, а необходимость зарабатывать репетиторством вступает в конфликт с его амбициями и самолюбием. Все это вместе приводит героя в депрессивное состояние.

В уже упомянутом произведении Гайто Газданова «Призрак Александра Вольфа» тот самый Александр Вольф меняется до неузнаваемости после пережитого опыта Гражданской войны и эмиграции. Его не узнают ни друзья, ни коллеги. Он становится холодным и расчетливым. Вольф будто перерождается в совершенно другого человека.

Однако далеко не всегда это перерождение приводит к тому, что человек становится несчастным. Иные герои принимают то, что прошедшего не вернуть, и двигаются дальше. За проживанием утраты последней связи с родиной можно наблюдать в романе «Машенька» Владимира Набокова. Главный герой Лев Ганин узнает, что его первая любовь (а теперь жена соседа по пансиону) приезжает в Берлин. Он до последнего думает о том, что им надо воссоединиться и начать все заново. Однако в конце произведения молодой человек понимает, что их отношения остались в прошлом, а теперь у них обоих совершенно другая жизнь. Машенька была для него главным воспоминанием о России, и теперь он осознает, что должен расстаться с иллюзией воссоединения с образами родины и жить настоящим в Германии.

Таким образом, это перерождение для одних — горько сожалеющих о прошлом — становится мучительным, а для других — принявших, что былого не вернуть, — освобождающим.

Найдите себе занятие

Наиболее гармонично и свободно чувствуют себя те герои русской эмигрантской прозы, которые в новой среде находят для себя занятие. Они погружаются в какое-то дело (иногда любимое, а иногда выбранное по нужде), и оно структурирует всю их жизнь, притягивает новых людей, дает возможности.

Наиболее яркий пример этого процесса можно найти в романе Владимира Набокова «Дар». У главного героя — Федора Константиновича Годунова-Чердынцева — такие же условия жизни, как и у многих других персонажей-эмигрантов: он почти бедствует, зарабатывая частными уроками, имеет совсем небольшой круг знакомств. Однако он еще молод и полон сил, а кроме того, имеет перед собой цель — написать роман. Он долго ищет, кто же мог бы стать героем его произведения и выбирает Николая Чернышевского. Разбираясь в тонкостях его взгляда на мир и деталях биографии, Годунов-Чердынцев пытается понять, как Россия, впитав идеи легендарного социалиста, оказалась в катастрофическом положении. Писатель находит ответы, и это во многом успокаивает его. Вокруг написанной книги выстраиваются и остальные сферы жизни героя. Молодой автор получает признание от важных для него людей из мира литературы. А еще находит любовь — молодую девушку Зину Мерц, которая разделяет его интересы. Ее чувство к Годунову-Чердынцеву зарождается еще до их встречи, когда она читает его произведения.

Но не только литература может служить тем делом, которое удерживает на плаву потерявших родину.

Героини «парижских» рассказов Надежды Тэффи занимаются более прозаичными вещами: например, работают в салонах красоты или танцовщицами в ресторанах.

Часто их выбор продиктован необходимостью:

«Танцевальные номера, позволявшие артистам не обнаруживать своей национальности, исполнялись дамами с самыми сверхъестественными именами: Такуза Иука, Рутуф Яй-яй, Экама Юя. Были среди них смуглые, почти черные, экзотические женщины с длинными зелеными глазами. Были и розово-золотые блондинки, и огненно-рыжие, с коричневой кожей. Почти все они, вплоть до мулаток, были, конечно, русские. С нашими талантами даже этого нетрудно достигнуть. Сестра наша бедность и не тому научит».

В рассказе «О бодрости» Тэффи героиня Вера Сергеевна Резатова была полностью подготовлена к борьбе за существование, «умела шить, вязать, печь пирожки, отделывать шляпки, делать массаж и ухаживать за больными», однако все равно осталась без работы. Но ее не оставляет надежда, и она бегает по всему Парижу и ищет себе место.

А в рассказе «Два романа с иностранцами» героиня с достоинством отвечает на вопрос, не скучно ли ей работать в салоне красоты, словами: «Ничуть. Я очень люблю работать». В этом она находит опору при неравном положении с окружающими ее людьми.

Все эти женщины на страницах произведений Тэффи даже не задумываются о том, что могут опустить руки. Их постоянная занятость позволяет им выживать в новых условиях и при этом не дает потерять связь с миром, почувствовать себя одинокими и несчастными. Их не берет тоска по дому, они создают свой дом в новом месте.

Не прячьтесь от новой жизни: обустройте быт

Абсолютно все эмигранты в любую эпоху и в любой стране сталкиваются с одинаковым набором бытовых задач: разменять деньги, найти жилье и школу для ребенка, привыкнуть к местной еде, познакомиться с людьми и т. д. Поэтому многие прикладные советы, которые описаны на страницах эмигрантской прозы, могут быть применимы и сегодня.

Одним из самых простых вариантов решения бытовых проблем может быть объединение с другими уехавшими. Часто так рождается «пузырь», в котором люди поддерживают привычный образ жизни. О таком явлении писал в рассказе «Пансион» Николай Карпов (после революции обосновавшийся в Бельгии):

«Для усталого интеллигента, рожденного жить не мускульной силой, а головою, „Русский дом“ — идеал эмигрантского существования. Никаких забот. Не надо трепаться по лавкам, торчать над газовой плитушкой, мыть, стирать, словом, заниматься всеми отраслями домашнего обихода. Ежедневно кипеть в этой гнуси, когда старые кости грызет ревматизм, сверлит подагра, нервы натянуты, как пискливая струна скрипки, а печень исходит фонтанами желчи. Когда все омерзело, смертельно хочется одного — тишины и покоя, „Русский дом“ снимает с согбенных плеч эту тяжесть, создавая иллюзию мирного жития в милом прошлом. И собрались под уютным кровом отставные персонажи, увы, уже сошедших со сцены житейских комедий и драм».

Иронический тон писателя дает понять, что такой образ жизни мешает людям смотреть в будущее. Он консервирует их в воспоминаниях о прошлом, в знакомых вещах и действиях. Они пребывают в иллюзии относительно того, что на самом деле представляет собой их жизнь.

Как будто они и не живут в Бельгии, не собираются встраиваться в новое общество, влиять на него. Этот удобный вариант решения бытовых вопросов не дает двигаться дальше.

Совсем другую картину изображает Тэффи в сборнике «Стамбул и солнце». Она описывает первые месяцы белой эмиграции, прибывшей в город, который они по привычке называют Константинополем. Их жизнь пока что полностью состоит из решения самых насущных вопросов. Например, обмена денег у грек-менял, которые готовы продать «франки за лиры, лиры за марки и Христа за 5 серебреников».

Это не всегда просто. Местные приветливо относятся к беженцам, признаются в симпатии к ним, но только пока не упоминаются обесценившиеся царские рубли:

«Разменять? Ах, нет, этого мы не можем. Мы говорили о любви, о нежной любви и слиянии родственных друг другу сердец, а деньги — это совсем другое дело».

Среди множества непонятных, новых вещей только-только ставшие эмигрантами люди чувствуют себя одинокими, раздавленными. Это выражается даже в том, как они смотрят на окружающий город:

«Трубят и гремят чужие пароходы, быстро в перевалку бегут моторные катера, пляшут юркие турецкие каики <…> все эти <…> шарящие щупальцы прожекторов и подмигивающие глазки маяков чувствуются совсем лишними и ненужными».

Однако проходя через трудности, с которыми им пришлось столкнуться не по собственному выбору, герои Тэффи приобретают опыт и «присваивают» себе место, в котором теперь будут жить. Они узнают, как здесь принято говорить, торговаться, есть, одеваться. Медленно принимая это, они начинают обращать внимание на особенности Стамбула. Например, соединение в нем восточного и западного: они слышат, что «над европейским оркестром» звучит «переливный клич муэдзина». И все больше проникаются местной культурой, а оттого меньше страдают от эмигрантской тоски. Так этот сложный путь помогает со временем ощутить себя лучше.