В Церкви говорят, осуждать нельзя. Неужели даже таких как Гитлер?

В редакцию пришел вопрос:

«В Евангелии сказано, не судите, да не судимы будете. Да, осуждение, когда мы перемываем косточки другим людям, — это плохо. Но бывают же вопиющие случаи, где понятно, что к чему. Пример — Гитлер, ужасный человек и чудовище, виновный не только в миллионах смертей, но и в невыносимых страданиях людей, удушенных газом, сожженных заживо, погибших от бесчеловечных пыток и каторжных работ. Его тоже нельзя осуждать? И еще: а как соотносится с этими словами существование судей, института присяжных и в целом правоохранительной системы? Это люди, для которых судить или отдавать под суд составляет основное содержание их профессиональной деятельности? Объясните, пожалуйста».

В своем полном виде слова Иисуса Христа о недопустимости выносить суд над другими людьми звучит так: Не судúте, да не судимы будете; ибо каким судом сýдите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить (Мф 7:1–2). И уже в следующих за приведенным выше текстом словах Спаситель образно раскрывает выраженную Им мысль: И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь? Или как скажешь брату твоему: «дай, я выну сучок из глаза твоего», а вот, в твоем глазе бревно? Лицемер! вынь прежде бревно из твоего глаза и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего (Мф 7:3–5). О чем тут речь?

Наши суждения о других людях необъективны. Объективности их лишает ограниченность нашего знания о другом человеке, бревно в глазу, которое просто физически не дает человеку видеть своего ближнего. Но если бы речь шла только об отсутствии объективности, это было бы еще полбеды. Бревно и сучок, отличаясь по габаритам, имеют общую природу. И то, и другое — дерево. Поэтому Христос не просто предостерегает от осуждения. Он формулирует духовный закон: если я осуждаю людей за некие недостатки, пороки, неблаговидные поступки или черты характера это означает, что я не только не чужд всего, что мне не нравится в них, но в избытке обладаю всем этим «богатством».

В евангельской истории этот духовный закон неоднократно находит практическое подтверждение. Так, Иисус нередко исцелял больных в субботу. Его поступки были продиктованы исключительно любовью к людям. Зачем ждать до понедельника, когда можно уже сегодня облегчить страдания человека? Однако фарисеи видели в этом нарушение закона, предписывавшего в субботу воздерживаться от каких-либо дел. Они приравнивали действия Спасителя к работе и обвиняли Его в несоблюдении заповеди о субботнем покое. Однако те же самые люди, которые осуждали Христа за субботнюю активность, сами были прямыми нарушителями закона. На некоторые их деяния Господь указывает лично. В ответ на упрек начальника синагоги в исцелении Им скорченной женщины, Он замечает: не отвязывает ли каждый из вас вола своего или осла от яслей в субботу и не ведет ли поить? (Лк 13:15). В Древнем Израиле чтобы, формально соблюдая заповедь о субботнем покое, избежать суровых ограничений, было изобретено множество инструментов. Из наиболее известных можно вспомнить, например, эрув и субботний путь. Эрувом называлось символическое ограждение вокруг района, которое объединяло частные и общественные владения, таким образом позволяя переносить предметы внутри этого района в субботу. Что же касается субботнего пути — так называлось определенное, довольно небольшое, расстояние, около одного километра, которое можно было пройти в субботу от порога своего дома. Однако чтобы обойти это ограничение на дальние путешествия люди заранее создавали временные жилища или устанавливали еду на промежуточных пунктах, после которых субботний путь отсчитывался заново.

В другой раз, когда фарисеи и книжники возмутились, что апостолы едят хлеб неумытыми руками, Христос прямо обвиняет их в намеренном искажении закона и его подмене так называемым преданием старцев, которое представляло собой комплекс неписаных правил и предписаний, превративших религиозность фарисеев в мелочный формализм, а также уловок, которые позволяли ловко обходить неудобные места в законе: хорошо ли, что вы отменяете заповедь Божию, чтобы соблюсти свое предание? Ибо Моисей сказал: почитай отца своего и мать свою; и: злословящий отца или мать смертью да умрет. А вы говорите: кто скажет отцу или матери: корван, то есть дар Богу то́, чем бы ты от меня пользовался, тому вы уже попускаете ничего не делать для отца своего или матери своей, устраняя слово Божие преданием вашим, которое вы установили; и делаете многое, сему подобное (Мк 7:9–13). Иначе говоря, человек мог объявить свое имущество корваном, что означало, что оно посвящено Богу и не может быть использовано для поддержки отца и матери. Фарисеи применяли эту технологию, чтобы избежать обязанности помогать своим родителям.

Наконец, нельзя не вспомнить евангельский эпизод с женщиной, уличенной в прелюбодеянии, которую книжники и фарисеи за явное нарушение седьмой заповеди собирались побить камнями. Они привели ее к Иисусу, зная о его миролюбии и неприятии насилия в надежде, что он оспорит их решение и тем самым даст повод обвинить его в нарушении закона, который предписывал именно такое наказание за прелюбодеяние. Последующие события евангелист Иоанн описывает так:

…Иисус, наклонившись низко, писал перстом на земле, не обращая на них внимания. Когда же продолжали спрашивать Его, Он, восклонившись, сказал им: кто из вас без греха, первый брось на нее камень. И опять, наклонившись низко, писал на земле. Они же, услышав то и будучи обличаемы совестью, стали уходить один за другим, начиная от старших до последних; и остался один Иисус и женщина, стоящая посреди. Иисус, восклонившись и не видя никого, кроме женщины, сказал ей: женщина! где твои обвинители? никто не осудил тебя? Она отвечала: никто, Господи. Иисус сказал ей: и Я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши.

(Ин 8:6–11)

Вместо того чтобы расправиться с несчастной женщиной, люди, услышав слова Христа, обратили внимание на себя, возможно, вспомнили и увидели совершенные ими грехи — не исключено, что из той же категории непростительных преступлений, что и у приведенной грешницы. А осознав это, не смогли совершить задуманное. Такую версию описанного евангелистом события предлагает святитель Николай Сербский. Он обращает внимание не только на слова, но и на действия Спасителя, Который что-то писал пальцем на земле:

«Господь писал нечто неожиданное и поразительное для старейшин, обвинителей жены-грешницы. Он перстом по земле открывал их тайные беззакония. Ибо эти ловцы чужих грехов были искусны в сокрытии собственных грехов. Но напрасно скрывать что-нибудь от очей Всевидящего.

М(ешулам) похитил церковные драгоценности — писал перст Господень на пыли;
А(шер) совершил прелюбодеяние с женой своего брата;
Ш(алум) ложно поклялся;
Е(лед) ударил своего отца;
А(марих) присвоил имущество вдовы;
М(еррари) совершил содомский грех;
И(оел) покланялся идолам.

И так подряд писал на пыли страшный перст Праведного Судии. А те, к кому это относилось, наклонившись, читали написанное с невыразимым ужасом. От страха они дрожали. Они не смели посмотреть в глаза один другому. О жене-грешнице они больше не помышляли. Думали только о себе и о своей смерти, которая была написана на пыли. Ни один язык больше не мог повернуться, чтобы произнести этот неприятный и лукавый вопрос: "Ты что скажешь?" Господь не произнес ничего. То, что так грязно, заслуживает только, чтобы быть написанным на грязной пыли. Другая причина, почему Господь писал на пыли, еще большая и чудесная. То, что пишется на пыли, быстро стирается и не остается. Христос не желал, чтобы их грехи разглашались всем и каждому. Если бы Он этого хотел, Он бы их объявил перед всем народом и, обвинив их, довел бы их до побиения камнями, согласно закону. Но Он, незлобивый Агнец Божий, не помышлял о мести или смерти тем, которые готовили Ему тысячу смертей и которые больше хотели Ему смерти, чем себе вечной жизни. Господь хотел только их направить, чтобы думали о себе и о своих грехах. Он хотел напомнить им, чтобы под бременем своих беззаконий они не были строгими судьями чужих беззаконний. Только этого хотел Господь. И когда это было исполнено, пыль снова была заравнена, и написанное исчезло».

Духовный закон — условно назовем его закон о бревне и сучке — действует всегда. Он прост и понятен. То плохое, что я вижу в других людях, есть и во мне самом. И это очень радостная весть для всех, кто заботится о своем духовном росте. Если я готов осудить кого-то за что-то, самое время обратить внимание на себя, порыться в собственной душе, найти этот грех или страсть в себе и начать от них избавляться. Иначе, осуждая другого, мы фактически выносим суд и приговор по поводу себя. Как пишет об этом апостол Павел, неизвинителен ты, всякий человек, судящий другого, ибо тем же судом, каким судишь другого, осуждаешь себя, потому что, судя другого, делаешь тó же (Рим 2:1).

Но в осуждении есть еще одна опасная грань. Выше уже говорилось о необъективости нашего мнения об окружающих, в какой бы степени близости мы с ними ни состояли. Только Бог знает, что происходит внутри человека, причины и мотивацию его поведения и поступков, его мысли и чувства. Поэтому апостол Павел вслед за царем и псалмопевцем Давидом называет Господа испытующим сердца (Рим 8:27), то есть точно знающим, Тем, перед которым все обнажено и открыто (Евр 4:13). Получается, что, вынося свое суждение о ком-то, мы ставим себя как бы на место Бога. Не обладая Его всеведением и всезнанием, узурпируем эти свойства, присваиваем себе принадлежащее только Ему право суда и оценки, что, возможно незаметно для нас, подпитывает и непомерно развивает нашу гордыню, раздувает лягушку до размеров быка. Поэтому апостол Павел и предостерегает своих адресатов в Коринфе: …не судúте никак прежде времени, пока не придет Господь, Который и осветит скрытое во мраке и обнаружит сердечные намерения, и тогда каждому будет похвала от Бога (1 Кор 4:5). Об этом же пишет он и в Послании к Римлянам: Кто ты, осуждающий чужого раба? Перед своим Господом стои́т он или падает. И будет восставлен, ибо силен Бог восставить его (Рим 14:4).

Этому аспекту осуждения — греха, который выступает следствием гордыни и, со своей стороны, эту самую гордыню поддерживает и укрепляет, — уделяется много внимания в православной аскетике. Уже раннехристианский писатель и богослов Ориген, размышляя над словами апостола Павла о вреде осуждения, пишет, что человек, который судит другого, «совершает преступление превышения полномочий, принимая на себя суд Божий и опережая приговор Единородного». Ему вторит преподобный Иоанн Лествичник. «Судить, — пишет он, — значит бесстыдно похищать сан Божий, а осуждать — значит погублять свою душу». А преподобный Никодим Святогорец, духовный писатель XVIII века, издавший один из самых читаемых аскетических трудов «Невидимая брань», описывает сам механизм возникновения замкнутого круга из гордости и осуждения:

«От самолюбия и самомнения порождается в нас ... зло — тяжелое, причиняющее нам вред, именно строгий суд и осуждение ближнего, по которому мы потом ни во что ставим, презираем и унижаем его при случае. Каковой злой навык и порок, происходя от гордости, ею питается и возвращается, и наоборот, ее питает и возращает; ибо и гордыня наша после всякого действия осуждения подвигается вперед, по причине сопутствующего сему действию самочувствия и самоуслаждения».

Как это происходит? Почему гордость и осуждение тесно взаимосвязаны? Дело в том, что, осуждая, человек автоматически, даже не отдавая в этом отчета, ставит себя выше объекта осуждения. Допустить саму возможность осуждения — все равно что сказать: я нравственнее, чище, добрее и вообще лучше тебя, я знаю, что происходит в твоей голове и душе, я вижу тебя изнутри, и поэтому имею право тебя оценивать и судить. Когда человек осуждает, он считает, что сам он так никогда бы не поступил, что ему абсолютно чуждо поведение, образ мысли и состояние души осуждаемого, что, как говорит фарисей в евангельской притче, он не такой, как остальные люди: грабители, обманщики, прелюбодеи, или же как этот мытарь (Лк 18:11). Считать так — значит находиться во власти гордыни, выражением которой и выступает осуждение в мыслях, словах или поступках и которая, после того как осуждение произошло, занимает еще больше душевного пространства. Почему? Потому что, как замечает цитируемый выше Никодим Святогорец, осудив, особенно если это происходит в кругу единомышленников, разделяющих его мнение, человек испытывает удовлетворение: он утвердился в своем статусе безупречного судьи, реализовал узурпированное им право оценивать других, получил за это одобрение и признание окружающих. С каждым следующим осуждением его гордыня получает мощное подкрепление и в конце концов полностью подчиняет себе такого самопровозглашенного «судью».

«Все грехи мерзостны пред Богом, но мерзостнее всех — гордость сердца», — говорил основатель восточного монашества преподобный Антоний Великий. Учитывая, что осуждение — наиболее легкий, приятный и поэтому максимально распространенный способ развития гордыни, святые отцы и считали этот производный от нее грех однозначно ведущим к погибели. «Если бы мы не сделали даже никакого другого греха, то уже этот один <грех осуждения> может свести нас в преисподнюю геенну», — предостерегал святитель Иоанн Златоуст.

Ту же мысль проводит преподобный Иоанн Лествичник: «Как возношение и без другой страсти сильно погубить человека, так и осуждение, одно само по себе, может нас погубить совершенно».

Эта резкость и однозначность позиции святых отцов объясняется просто. Гордыня — это то, что духовно ослепляет человека, лишает его способности видеть свои грехи. Для гордеца невозможно покаяние, в основании которого всегда лежит видение своих грехов и желание от них избавиться, то есть начать меняться. Он полностью доволен собой, и Бог если ему и нужен, то только чтобы, подобно евангельскому фарисею, похвастаться перед Ним или о чем-то попросить. Но спасение души без покаяния немыслимо. Покаяние — это условие для достижения блаженства и путь, через который в идеале проходит вся жизнь христианина. Неслучайно проповедь Иоанна Крестителя, а затем и Иисуса Христа о Царстве Небесном предварялась призывом покайтесь (Мф 3:2, 4:17).

Именно по причине смертельной духовной опасности, которая кроется в осуждении, в Новом Завете и христианской аскетике осуждение категорически порицается. Здесь нет исключений типа: не судите никого, кроме отъявленных злодеев. Не важно, кто служит объектом нашего осуждения. Даже осуждая Гитлера и ему подобных, мы неминуемо наносим вред своей душе, взращиваем в ней гордыню и затрудняем путь ко спасению.

Но не осуждать человека не значит не замечать зло, которое через него транслируется в мир. Так, не осуждать Гитлера не означает безразлично, равнодушно проходить мимо того кошмара, который творился им и от его имени, тех идей, которыми он был одержим, и чудовищных последствий их реального воплощения в жизнь. Пролистывая воспоминания современников, просматривая кинохронику тех лет, знакомясь с научными историческими исследованиями, практически невозможно сохранить душевное спокойствие, внутри все вскипает, начинает клокотать, возмущение рвется наружу. И проще всего в этой ситуации персонифицировать зло и, исполнившись «праведным гневом» осудить главных идеологов и деятелей нацизма с использованием соответствующих эпитетов. Но что дальше? Принесет ли такое, на первый взгляд, «объяснимое» нарушение заповеди о неосуждении духовную пользу мне и окружающим людям, будет ли это способствовать умножению добра в мире, положит ли предел злу? Ответ: нет.

Зло можно сравнить с радиоактивным веществом. Когда мы осуждаем человека, творящего зло, даже если наша реакция продиктована чувством справедливости, мы становимся духовно причастными этому злу, заражаемся им, сами становимся источником смертельной радиации. Мы не должны соглашаться со злом и принимать его. И главное, что мы можем сделать, — остановить это зло на себе и постараться, насколько это возможно, оградить от него других людей.

Каким же образом? Во-первых, четко и ясно сказав самому себе: это не мое, я не буду к этому присоединяться. Во-вторых, подумать и решить, что я могу сделать, чтобы, насколько это в моих силах, противостать злу и начать действовать? В-третьих — это, может быть, самое тяжелое, — пожалеть человека, который выступает проводником зла в мир. И наконец, в-четвертых, регулярно проводя такую внутреннюю работу, сделать все вышеперечисленное жизненным навыком. Но чтобы принять решение активно бороться со злом, требуются не только мужество и решимость, но и глубокое знание и понимание ситуации. Обычно у людей его нет. Что же тогда делать? Продолжать вести христианскую жизнь, не совершать злых поступков, в том числе не осуждать ближних, творить добро, учиться любви. На самом деле только кажется, что это легко. Tесны́ врата и узок путь (Мф 7:14) — говорит о таком христианском образе жизни Спаситель. И если уж в письме нас просят особо остановиться на Гитлере, поясним это на примере той эпохи.

Как уже было сказано, для того чтобы непосредственно вступить в борьбу с конкретными проявлениями зла, нужно четко понимать, что происходит, быть уверенным в точности оценки происходящего и действовать не из чувства ненависти к людям. Оценивая Гитлера и его преступную политику, мы выступаем с позиции послезнания. Перед нами сегодня вся палитра его деяний, досконально зафиксированных и изученных. Но подавляющее большинство населения Германии, власти которой все глубже погружали свою страну в пучину зла, этого знать не могло. Информация о жутких реалиях Третьего рейха, о газовых камерах, концлагерях, о терроре на оккупированных территориях сознательно скрывалась. Четко идентифицировать зло сумели сравнительно немногие. Один из них — студент-медик Александр Шморель, участник антифашистской группы сопротивления «Белая роза», в 2012 году причисленный к лику святых Русской Православной Церкви. В какой-то момент своей жизни молодой человек ясно понял, кто руководит страной и куда ее может завести проводимая нацистским режимом политика. Что же он сделал? Для начала попытался остановить зло на себе. Будучи призван в армию, он отказался присягать Гитлеру, а позже, когда под нажимом родителей был вынужден формально принять присягу и в составе санитарной роты оказался на Восточном на фронте, делал все от него зависящее, чтобы смягчить последствия оккупации для местного населения и улучшить условия содержания советских военнопленных.

Вернувшись с войны и вновь приступив к занятиям в университете, Александр вместе с товарищами создал группу сопротивления «Белая роза». Молодые люди писали и распространяли листовки, в которых разоблачали сущность режима, а также по ночам наносили на стенах зданий лозунги «Долой Гитлера», «Свобода» и т. д. Со стороны их поведение может показаться наивным и малоэффективным. Но важно не это. Значение имеет сам факт распознания зла и деятельного противостояния ему. Шморель и его друзья понимали, что их деятельность может закончиться арестом и казнью. Но тем не менее продолжали действовать так, как могли, обличали деяния Гитлера и его окружения и взывали к христианской совести людей: «Может ли быть, так спрошу у тебя, тебя — христианина, может ли присутствовать в этом поединке за сохранение твоих высших ценностей какая бы то ни было нерешительность, игра интриг, оттягивание решения с надеждой, что кто-нибудь другой за тебя поднимет оружие, чтобы тебя защитить? Не дал ли сам Бог тебе силу и мужество для борьбы?» — говорилось в одной из листовок.

Теперь о жалости к тому, кого, казалось бы, надо и хочется осудить. В отечественном кинематографе есть столько же выдающийся, сколько и страшный фильм. Это «Иди и смотри» режиссера Элема Климова. Главный герой — подросток Флёра Гайшун, который становится свидетелем карательной акции нацистов в белорусской деревне. От ужаса пережитого он седеет и к концу фильма буквально превращается в старика. Одна из самых пронзительных узловых сцен — когда оставшийся в живых Флёра после освобождения деревни партизанами расстреливает лежащий в луже портрет Гитлера. С каждым следующим выстрелом перед его взором предстают события становления нацизма, только в обратном порядке. Поднимаются из руин разрушенные здания, солдаты пятятся в окопы, затухают костры из книг, ликующие толпы приветствуют Гитлера, который от кадра к кадру становится все моложе: вот он только приходит к власти на волне народной популярности, в следующей сцене перед нами начинающий политический деятель во главе немногочисленных сторонников, далее — ефрейтор, сражающийся на полях Первой мировой войны, школьник... Флёра продолжает стрелять. Внезапно он видит перед собой фото Гитлера-младенца, сидящего на руках у матери. Флёра смотрит на фото и опускает винтовку. Стреляя в портрет диктатора, Флёра, как может, борется с тем злом, которое порождено человеком, ставшим игрушкой дьявола, но останавливается, увидев перед собой творение Божие, невинного ребенка, который родился в этот мир, призванный, как и каждый из нас, сделать его лучше. Интересно, что сценарий фильма назывался «Убейте Гитлера». Это название неслучайно, оно содержит в себе призыв убить злое дьявольское начало — в первую очередь в себе. Это и делает в итоге главный герой. Опустив винтовку, не выстрелив в маленького Гитлера, Флёра сохраняет себя.

Нет ничего проще, чем осудить Гитлера или любого другого творящего очевидное зло человека, назвав его исчадием ада и чудовищем. Но это бессмысленно и бесполезно. Гораздо сложнее рассмотреть, в чем кроется реальное зло. А рассмотрев, набраться мужества и решимости, чтобы не только не участвовать в бесплодных делах тьмы (Еф 5:11), но и изобличать их и им сопротивляться. Повторимся. Не осуждать вовсе не означает быть равнодушным к происходящему вокруг, не замечать дурных поступков и преступлений и тем самым поощрять их. Зло должно называться злом, а противоправные, античеловеческие и другие явно греховные дела нужно вовремя пресекать и следить за тем, чтобы они не повторялись в будущем.

О том, как поступать в ситуациях, когда дело касается человека лично, Христос говорит: Если же согрешит против тебя брат твой, пойди и обличи его между тобою и им одним; если послушает тебя, то приобрел ты брата твоего; если же не послушает, возьми с собою еще одного или двух, дабы устами двух или трех свидетелей подтвердилось всякое слово; если же не послушает их, скажи церкви; а если и церкви не послушает, то да будет он тебе, как язычник и мыта́рь (Мф 18:15–17). Другими словами, необходимо дать понять тому, чьими действиями мы недовольны, что именно он сделал не так — сначала наедине, потом, если он продолжит упорствовать в своих действиях, при нескольких свидетелях, а впоследствии и публично. Если же и в этом случае желаемый эффект не будет достигнут, то нужно просто прекратить общаться с таким человеком.

Что же касается преступников, от локального до мирового масштабов, то общество выработало соответствующие механизмы для пресечения их деятельности. Самые яркие примеры — Нюрнбергский процесс, на котором были обнародованы преступления нацизма и вынесены судебные приговоры лицам, признанным виновными в их совершении, и последующая политика денацификации и сохранения исторической памяти о Второй мировой войне. Сами нацисты, в том числе те, которые попали на скамью подсудимых, восприняли самоубийство Гитлера очень тяжело, почти как предательство, поскольку он сам утверждал, что готов отвечать за свои дела. И если бы Гитлер был арестован, с христианской точки зрения не было бы ничего странного, если бы он предстал перед судом и понес наказание за свои слова и дела.

И тут самое время для следующего вопроса: как запрет на осуждение соотносится с существованием судебной системы? Получается, что судьи и присяжные однозначно не спасутся? На самом деле речь здесь идет о принципиально разных вещах. Осуждение, когда один человек, утверждаясь в собственном мнимом превосходстве над остальными, дает личную оценку другому, используя при этом разные уничижительные эпитеты и определения, — это проявление гордыни, попытка поставить себя на место Бога. Работа же судьи, который действует не от себя лично, а на основании закона, не связана с вынесением его персональных заключений о нравственности подсудимого и направлена на защиту общества от преступности. Судья не дает обвиняемому моральную оценку и в этом смысле не осуждает его. Его не интересует подсудимый как личность, он не ругает и не оскорбляет его, не называет его дураком, идиотом или злодеем. Он занимается изучением совершенного преступления и выносит приговор не из чувства личной неприязни или фантазии, но в строгом соответствии с уголовным, административным или иным кодексом. О таких судьях и вообще людях, реализующих власть в государстве, апостол Павел говорит даже с определенным почтением, называя их Божьими слугами: начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых. Хочешь ли не бояться власти? Делай добро, и получишь похвалу от нее, ибо начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое (Рим 13:3–4).

Каждый человек — личность, созданная по образу Божию. И судить ее не должен и не может никто, кроме Бога. Но есть злые помыслы и дела, грехи и преступления, которые задумываются и совершаются человеком вопреки Божьему замыслу о нем. Надо ли сопротивляться таким деяниям и давать им нравственную оценку? Надо, как применительно к себе, так и пытаясь помочь другим людям. Как на личном, так и на общественном уровне.

Предостерегая человека от попытки поставить себя на место Бога, считать себя носителем божественного всеведения, а значит, и полномочий судить других людей, христианство вместе с тем видит цель нашей жизни в возрастании в подобие Божие, соединении с Богом, обóжении. Но эта цель достигается не самовольным присваиванием божественных свойств, что в любом случае невозможно и всегда превращается в пародию, а путем покаяния, работы над собой, следования за Христом. В первом случае мы уподобляемся Адаму и Еве, возжелавшим легким путем стать как боги (Быт 3:5), что повлекло за собой вселенскую катастрофу. Во втором — Иисусу Христу, Который Своей жизнью, смертью и воскресением исполнил замысел Бога о человеке и искупил грех, совершенный прародителями. В истории Церкви было немало святых, которые имели дар прозорливости, насквозь видели людей, знали их мысли и чувства. Но этот дар они использовали не для осуждения или оценок, а для того чтобы помочь другим стать лучше.