«Человек-паук – это такой же герой, как Алеша Попович»: сценарист «Слово пацана» о хороших историях, боли за 90-е и авторском кино

Андрей Золотарев заслуженно считается одним из самых продуктивных сценаристов в российском кино. За свою карьеру он написал сценарии для более чем 50 проектов, включая полнометражные фильмы и телесериалы. В 2023 году он представил две масштабные картины: сериал «Слово пацана» о разборках казанских банд в девяностых и байопик «Повелитель ветра» о путешественнике Федоре Конюхове с участием Анны Михалковой и Федора Бондарчука.

В прошлом году Золотарев также удивил зрителей мистическим сериалом «13-я клиническая», приключенческим фильмом «Либерея: Охотники за сокровищами» и сериалом «Триггер» с Максимом Матвеевым. Обладая значительным опытом в киноиндустрии, Золотарев также преподает сценарное мастерство, привлекая внимание к дефицитной профессии сценариста. Именно этому ремеслу будут обучаться участники лаборатории фестиваля «Одна шестая».

В том году вы приедете на фестиваль «Одна шестая», где будете учить начинающих сценаристов. Расскажите, пожалуйста, как вы сами попали в эту профессию?

Я учился на богословском факультете, и мне нужно было переводиться на другой. Единственный факультет, на который можно было перевестись без экзаменов – это режиссерский. Потом выяснилось, что для того, чтобы быть режиссером, нужно что-то параллельно писать. Так я стал сценаристом.

В одном из интервью вы рассказывали, что сейчас довольно туго с хорошими сценариями. Неужели у нас нет хороших вузов, факультетов, которые стабильно бы выпускали хороших авторов?

Во-первых, специализированных учебных заведений по сценаристике действительно немного. Во-вторых, количество абитуриентов на таких факультетах также невелико. В-третьих, процент успешных выпускников значительно ниже по сравнению с режиссурой и продюсированием. К примеру, из десяти студентов режиссерского факультета до конца обучения доходит пять, из десяти продюсеров – семь, а из десяти сценаристов – лишь один.

Многие абитуриенты приходят, не имея четкого представления о профессии. Они ожидают, что их будут учить быть писателями, но сценаристика – это не совсем то же самое. Это больше связано с переписыванием текстов, командной работой и взаимодействием. Нельзя просто сидеть в одиночестве и писать, не общаясь с другими. Эта профессия сложная и специфическая, и абитуриенты часто не понимают ее нюансов.

В чем секрет хорошего сценария? Как написать такую историю, которая увлечет за собой зрителя?

Если бы я знал. В чем секрет хорошего вкуса, например? Я вас, например, спрошу, в чем секрет хорошей журналистики. Вы подумаете и скажете: «В том, чтобы хорошо писать». Нужно просто хорошо делать свою работу.

Как вы начинаете работать над историей? Например, мне, как журналисту, тяжело понять, как можно взять белый лист и превратить его в целое произведение. В нашей профессии мы работаем с информацией, которая у нас есть.

Скорее всего, вы немного лукавите. На самом деле, наши работы очень похожи. У вас есть тема, которую вы начинаете изучать, погружаетесь в детали, исследуете историю и анализируете, что было сделано до вас. Вы пытаетесь разобраться, что произошло, и как можно глубже понять контекст.

То же самое происходит у сценариста на начальном этапе работы. Сценарист начинает с журналистского подхода, собирая как можно больше информации из первых источников по интересующей его теме. Это по сути журналистика. Разница лишь в том, что у вас на работу есть условно неделя, тогда как у сценариста – год. Мы можем позволить себе больше времени для глубинного изучения. В остальном же начало работы очень похоже.

Вы рассказывали, что вы успели поработать и в журналистике. Помогает ли этот бэкграунд в вашей работе?

Да, он научил меня не бояться текста. Потому что все-таки есть такой школьный страх перед большими объемами, когда думаешь: «Да блин, сколько можно писать?». Вот этот страх в журналистике исчезает, потому что когда ты профессионально работаешь журналистом, у тебя как раз обратная вещь – если у тебя много времени, то пишешь много. Если его нет, то сокращаешь до нормального объема. Страх перед объемами улетучивается, перестает быть чем-то опасным и неприятным.

Второе – это умение раскопать историю, потому что у нас очень много работы проходит в формате интервью, то есть именно подготовительная работа. Это тоже очень важно для сценариста.

Наверняка еще сильно помогает опыт взаимодействия с разными людьми, слоями общества. Часто ли вы, кстати, при написании сценария наблюдаете за тем, как общаются люди? Используете ли находки в работе?

Я копаю в том направлении, которое мне нужно. Не то, чтобы я хожу по улицам и наблюдаю за разными людьми. Я смотрю за теми, кто мне интересен в каждом конкретном случае. Все остальное происходит в пассивном режиме. Вы же в жизни получаете какой-то опыт. Это и есть та основа, на которой вы делаете сценарий, вам не надо для этого как-то по-особенному настраивать локатор. Вы итак имеете этот опыт, живете на этой планете.

Сегодня часто авторы обращаются к ностальгическим ноткам, например, то же «Слово пацана» рефлексирует над событиями, которые случились много лет назад. Та же тенденция, например, и в гастросфере. Открываются заведения с флером СССР или 90-х, возвращается мода. Почему эти темы находят отклик в обществе?

Разные поколения приходят в кино с разными мотивами. Например, «Слово пацана» воспринимается старшим поколением как невыносимая боль, которую они впервые видят представленную так, как есть. Это настоящее попадание в нерв, и многие не могут даже смотреть это из-за тяжести и трудности восприятия. Такие отзывы говорят о большой поколенческой травме, которая еще не была проработана.

Для молодого поколения же, которое не сталкивалось с такими событиями, это как дверь в волшебный мир, что-то вроде сай-фай или научной фантастики. Оказывается, у старшего поколения тоже были страсти, там были правила игры, совершенно непонятные для молодого поколения. В общем, для них это такой жанр фантастики.

Мне кажется, у разной аудитории – разный подход. А мы этим занимаемся, мы лезем в прошлое потому, что это и наша боль. Это то, что нас интересовало в нашем детстве, юности, молодом возрасте. Поэтому нам это интересно, как авторам.

«Слово пацана» – это же история про антигероя. Или, например, взять тот же «Триггер», где герой не является исключительно положительным. Тем не менее, публика любит их даже больше. Как вам кажется, почему нашему зрителю больше нравятся «плохиши»?

Антигерой – это немножко другое. Вот, например, Кевин Спейси в «Карточном домике» – антигерой. Мы все-таки имеем дело с героями, просто это не Илья Муромец, не тот персонаж, который будет абсолютно чистым и благородным. Это человек с похожими страстями, со своим характером, обладающий и волей, и харизмой. Всеми качествами героя. В этом смысле я не совсем согласен, что это антигерой, это просто человек с нормальными страстями в сложных обстоятельствах.

У нас был определенный период в кино, когда снимали фильмы с оглядкой на Голливуд. Но супергероика здесь не прижилась, не сработала. Как вы думаете, почему так сложилось? Может, у нас должен быть свой герой?

Существует разные взгляды на супер-героику и на то, что можно считать «нашим героем». В России, например, мы привыкли к образу богатырей, а в западной культуре – к супергероям Marvel и DC. Хотя на первый взгляд это может казаться различием, на самом деле это одно и то же. Богатыри для нас – это наши супер-герои, просто мы выросли на одних сказках, а в Голливуде – на других.

Для западной аудитории Человек-паук – это такой же герой, как для нас Алеша Попович. Эти персонажи являются частью их детства и культурного бэкграунда. Чтобы создать современного супергероя, нужно вернуться в детство и начать воспитывать новое поколение с такими персонажами. Это долгий процесс, включающий в себя формирование новых сказаний и преданий.

Примером успешной попытки создать оригинального героя является «Майор Гром» от Bubble. Но это крайне сложная задача, ведь они начинают с нуля, в то время как Marvel и DC уже опираются на коллективную память целых поколений. Это и создает разницу между созданием новых героев и популяризацией тех, что уже известны.

В одном из интервью вы говорили о том что 70% сценариста это ремесло а все остальное творческая часть, считаете ли вы что секрет успеха заключается в этих 30%?

Нет, и в том, и в том. Если нет возможности делать это, как ремесло, то проект будет только для себя и бабушки. Даже при максимальном уровне творчества.

С каким объемом информации приходится работать сценаристу? Обращаетесь ли вы к профильным специалистам для того чтобы не наделать «киноляпов». Например, при работе над «Триггером» приходилось ли вам изучать книги по психотерапии или консультироваться со специалистами?

Конечно приходится. Не могу сказать, что я помирал с учебниками, но был очень большой процесс изучения. Он не прекращался до конца написания, это были параллельные процессы.

Много ли приходилось изучать специальностей, совершенно противоположных вашей деятельности?

Да, но они не противоположные. Бывает, что нужно изучить точную науку. Математику или матстатистику, но это, наверное, просто чуть сложнее. А все, что касается каких-то естественных наук или гуманитарных, проблем не создает.

Вам приходилось работать над разными сценариями. Как вам комфортное работать - в соавторстве или над собственной историей? Есть ли планы на создание авторского, не зрительского кино?

И так, и так, все очень зависит от соавтора. Может, я бы попробовал создать не зрительское кино, но я просто этого не умею. Знаете, как ни собирай, выходит автомат Калашникова. У меня также – руки заточены под зрительское кино. Авторское и зрительское – тут очень зыбкая грань. Существуют авторские фильмы, которые прекрасно принимаются зрителями, и наоборот – существуют зрительские фильмы, которые никому не нужны. Какой фильм в этом случае авторский, а какой – зрительский? Здесь грань очень условная, и определяется она в большей степени мотивацией автора – хочу ли я, чтобы зрителям понравился мой фильм? Или я просто хочу протоптать дорожку какой-то новой форме. В том смысле, наверное, новые формы могли бы быть мне интересны. Но я знаю, что у меня нет в этом экспертизы, и я полезнее в той зоне, в которой я занимаюсь.

Последнее время, если мы говорим о российском кинематографе, кассу делают в основном фантастические или сказочные фильмы, с чем это связано? Это такие настроения в обществе, что зрителям больше хочется в эскапизм удариться?

Нет, это настроения у продюсеров такие, что они хотят зарабатывать там, где зарабатывают другие продюсеры. Все повторяют друг за другом. Все делают сказки.

А вы как к этому относитесь?

Со смешанным чувством. С одной стороны, я радуюсь, что наши фильмы начинают собирать все больше. Это здорово. С другой стороны, я понимаю, что любая затянувшаяся тенденция приводит к стагнации. Для зрителей это будет выглядеть так, что каждый следующий фильм в этом жанре – хуже предыдущего. Потому что за смелыми продюсерами приходят несмелые. Они делают хуже, а потом еще хуже, еще хуже. Возникает ощущение, что мы деградируем. Хотя на самом деле это не так. Но общее ощущение стагнации возникает, в этом есть проблема. Поэтому с этими трендами есть смысл бороться, предлагая новые темы.

Новые темы – это что-то более остросоциальное? Что отвечало бы на вопросы зрителя о сегодняшнем дне?

Я не занимаюсь ответами на вопросы зрителей. Я понятия не имею, какие вопросы у зрителя. Я знаю, какие у меня вопросы, делаю то, что мне самому интересно. Не то, чтобы я сижу и выцеливаю: «Что сейчас нужно миру?». Такого нет. Мне интересна тема про психолога — я делаю про психолога, интересна математическая статистика – делаю про нее.

То есть кино не отвечает на вопросы, а задает новые?

Отвечает, конечно, просто это не задача автора. Это то, что зритель получает от контекста происходящего, от честно рассказанной истории. Иногда бывает, что честно рассказанная история , чужой опыт, отвечает на внутренние вопросы зрителей. Так бывает. Но это не значит, что автор должен ходить и выспрашивать у зрителя: «Какой у тебя внутренний вопрос? Пойду-ка я на него отвечу».

Напомним, ранее мы рассказывали про то, что фестиваль «Одна шестая»

стартует в Екатеринбурге 2 августа. Во время открытия традиционно пройдет красная ковровая дорожка, на которой соберутся кинематографисты из разных стран, в том числе звезды российского кино. Фильмом открытия кинофестиваля станет лента режиссера Евгения Григорьева «Сломя голову», которую снимали в Екатеринбурге. Увидеть картину можно 3 августа в ККТ «Космос».

Фото: предоставлены пресс-службой Свердловской киностудии