«Какие бы процессы ни протекали, я люблю Россию»: Новицкий — о смене гражданства, выборе музыки и работе с одиночницами

Из тех фигуристок, кто сменил гражданство и начал выступать за другую страну, добиться значимого результата не получилось ни у кого. Об этом в интервью RT рассказал тренер Сергей Новицкий. Чемпион Европы также объяснил, почему работает с подопечными на коньках и предпочитает одиночниц танцорам, привёл примеры ошибок в выборе музыки на серьёзном уровне и предположил, почему в России нет ни одного специалиста, способного одновременно работать с двумя равнозначными парами.

Они без всякого преувеличения опередили время: создали в танцах на льду уникальный акробатический стиль, который впоследствии был взят на вооружение едва ли не всеми ведущими дуэтами мира. В 2008-м Хохлова и Новицкий стали третьими на чемпионате мира, выиграв оригинальный танец у Тессы Вертью и Скотта Моира, а через год стали лучшими на континенте. Но ещё год спустя врачи категорически запретили Сергею выступать: помимо травмы колена у него обнаружились серьёзные проблемы со здоровьем, несовместимые с нагрузками большого спорта.

— Вы десять лет проработали в «Сокольниках» тренером и почти пропали из виду. Что случилось?

— Когда я ещё катался сам, меня предупреждали, что с моим состоянием здоровья хорошо бы избегать любых стрессовых ситуаций, переохлаждений, чрезмерных нагрузок. Я три года пытался с этим бороться, выступал, пока это получалось, потом стал тренером, и, по молодости, когда мне было 30 с хвостиком, считал, что всё вроде бы нормализовалось. Но в какой-то момент снова стало тяжело. Я могу, допустим, проснуться в шесть утра и в семь быть на тренировке, но делать это изо дня в лень на протяжении длительного времени мне категорически противопоказано. А поскольку я всегда много от себя требовал и после каждого тренировочного дня занимался самокопанием, тут, мне кажется, здоровый человек не очень-то выдержит. Поэтому сейчас стараюсь максимально все эти стрессы из своей жизни убрать. По-прежнему работаю на льду, ставлю программы, но занимаюсь этим лишь в той степени, которую физически могу вывезти.

— Работать продолжаете в коньках?

— Исключительно.

— Спросила потому, как в последнее время эта тема так или иначе всплывает в разговорах с тренерами. Я была удивлена, услышав, что Наталья Линичук почти никогда не работала со своими спортсменами в коньках. А та же Тамара Москвина в свои 80 с лишним лет считает коньки — обязательным атрибутом профессии.

— Безусловно, коньки не догма. Сложилось так, что большую часть своей тренерской карьеры я работал не с танцорами, а с одиночниками. Уже когда ушёл в свободное плавание, часто пересекался на катке с Инной Германовной Гончаренко. Как раз на её примере понял: можно, стоя за бортиком, за один день сделать больше, чем кто-то сделает за год, ежедневно находясь на льду.

— Но, если вы продолжаете работать в коньках, значит, в этом есть какой-то смысл?

— Я в основном занимаюсь сейчас постановкой программ. А это проще в коньках делать, нежели без них. Видимо, я не дорос ещё до такого уровня, чтобы ставить программы из-за борта.

— Почему в приоритете одиночники, а не пары или танцевальные дуэты?

— Мне почему-то всегда было интересно одиночное катание. Когда начинал кататься сам, мечтал выступать именно в этом виде, но слишком плохо прыгал. Соответственно выбор был небольшой: либо заканчивать, либо в танцы. Уже когда закончил со спортом, не раз думал: если бы в начале карьеры рядом оказался такой человек, как Инна Германовна, которая по полочкам разложила бы всю технику, возможно, я и запрыгал бы. Но не случилось.

— Илья Авербух как-то сказал, одиночнику можно поставить программу за ночь. В случае с танцевальным дуэтом это априори невозможно…

— Это правда. Кроме того, многие одиночники, особенно топ-уровня, выглядят поинтереснее танцоров, и по катанию, и по своим программам. Понятно, что специфика в каждом виде своя, но лично мне доставляет удовольствие не просто рассказать программой какую-то историю, но сделать это через сложные прыжки в том числе.

— Почему, кстати, начав тренерскую работу, вы сразу стали пробовать работать самостоятельно, а не пошли «подмастерьем» к собственным наставникам Александру Свинину и Ирине Жук?

— Во-первых, не слишком хотел работать с танцорами, как уже сказал.

— Но ведь на момент ухода из спорта вы об этом знали не понаслышке.

— До завершения карьеры спортсмены, как правило, вообще не отдают себе отчёта в том, что знают, а чего — нет.

— Тем не менее многие сталкиваются с тем, что им проще тренировать атлетов своего уровня, нежели работать с маленькими детьми.

— Это только кажется, что ты способен научить кого-то, если сам умеешь. С позиции возраста и некоторого тренерского опыта я быстро понял, это совершенно разные вещи.

Когда только заканчиваешь кататься, действительно кажется: я всё знаю, всё могу, сейчас рукой махну, и все ученики на первые места побегут. Да никуда они не побегут! Так как ты сам пока не имеешь понятия, как тренировать. Сколько бы лет ни катался, не надо забывать, что тренировали тебя, а не ты сам. Тебе говорили — ты делал.

— Ну так Александр Мостовой в футболе до сих пор не понимает, почему столь выдающегося игрока, которым он по праву считался, не приглашают тренером.

— В этом действительно есть проблема. Ты можешь считаться гениальным спортсменом, иметь миллион титулов и наград, но, при этом, быть абсолютно никаким учителем. Это действительно, довольно-таки длинный по времени процесс, чтобы научиться тренерской профессии. И, самое главное, тебе никто не помогает. Доходишь до всего исключительно на собственных ошибках.

— Поэтому мне и казалось, начинать тренерскую карьеру проще под крылом более опытных и хорошо знакомых специалистов.

— Если идти к кому-то подмастерьем, вряд ли чему-то быстро научишься, мне кажется. Поэтому и считаю, наиболее хорошая школа — собственный путь. После какого-то количества времени и ошибок ты действительно становишься неплохим специалистом, которого хотят видеть, к которому обращаются, чтобы именно ты поставил программу или поработал над дорожкой шагов. Такое, наверное, дорогого стоит.

— Когда вы берётесь ставить программу, люди приходят с уже готовой музыкой?

— Как правило, да. Я могу предложить музыкальную композицию, которую хотел бы видеть сам, могу подсказать, как было бы правильно скомпоновать какие-то куски. Бывает, девочка услышала музыку, увидела взрослый клип и загорелась поставить именно такую программу на льду, совершенно не думая, как это будет выглядеть со стороны. Приходится объяснять родителям: посмотрите на своего ребёнка, посмотрите клип, вы хотите, чтобы это было смешно? Пожалуйста, не вопрос. Я сделаю. Но результат будет на вашей совести. В принципе, от ошибок в музыке не застрахован никто. Как в своё время и мы с Яной, когда решились поставить «Полюшко-поле». Нас убедили это выбрать, скажем так.

— Дискомфорт та программа доставляла большой?

— Да, безусловно. Поначалу казалось, постановка вроде бы может прозвучать, стать в танцах чем-то новым и интересным. Но на международных стартах её вообще никто не понял.

— Вспоминается, как на одном из профессиональных чемпионатов мира Алексей Урманов пытался передать образ графа Калиостро и признался после проката, что так и не сумел объяснить свой замысел американским журналистам: сам он не знал, как по-английски будет граф, а они понятия не имели, кто такой Калиостро.

— Ну, вот, иностранцы приблизительно так же на наш танец реагировали. То ли Красная Армия наступает, и всем бежать спасаться надо, то ли чего-то ещё хотим сказать.

— У вас никогда не было ощущения, что вы с Хохловой, создавая в танцах совершенно уникальный собственный стиль, попали с ним немного не в то время? Когда были в расцвете, вас большей частью критиковали и не сказать, чтобы хорошо оценивали. А когда ситуация начала меняться, вы уже ушли.

— Один умный человек как-то сказал, нужные времена не наступают никогда. Ну, да, безусловно, о каких-то упущенных возможностях ты жалеешь, но я склонен считать, всё у нас было вовремя. Наверное, были нужны именно те постановки, те программы, чтобы получить опыт, который есть сейчас.

— Не так давно я наблюдала, как тренируются Василиса Кагановская и Максим Некрасов, и задумалась о том, насколько большое преимущество создаёт в танцах высокий партнёр — складывается впечатление, что человек вообще не прилагает усилий, работая в поддержках. А как в этом плане шла работа у вас с Хохловой?

— Когда нас только начинали учить выполнять поддержки, Саша Свинин постоянно повторял, что эти элементы не силой делаются, они немножко другим берутся. Конечно, физическая мощь играет большую роль, недаром же в парном катании тренеры всегда стремились к тому, чтобы партнёр был большой, а партнёрша мелкая. Но, знаете, я вспоминаю наши сборы в Новогорске, где была со своими спортсменами Тамара Москвина. В один из дней мы пытались отработать в зале какую-то поддержку, ничего толком не получалось, и Москвина вызвалась помочь.

Я практически никак в процессе не участвовал, просто стоял и осознавал, что Тамара Николаевна в этой поддержке всё делает сама, перемещаясь сверху вниз и обратно. Ещё и приговаривая при этом: «Всё прекрасно, вот так всё и сделаем». Это как в прыжках, которые при правильной технике вообще не требуют каких-то сверхъестественных физических качеств. А вот если техники не хватает, приходится подключать силовое катание.

— Современная топ-программа, в вашем понимании?

— Она точно не танцевальная. Назову Адама Сяо-Хим Фа. Француз был совершенно шикарен в прошлом сезоне, на мой взгляд.

— А если говорить о российских фигуристах?

— В России я как-то больше слежу за женским одиночным катанием, чем за мужским. Возможно, из-за того, что довольно много занимаюсь с девочками, а с мальчиками опыта работы пока не так много. С первыми мне проще, к тому же. Проще донести до них свою мысль, раскрыть их. Соответственно появляется другой интерес. Но опять же, если говорить о тех, кто уже закончил, мне очень нравилось то, что последние пару лет карьеры показывал Максим Ковтун.

— Когда Ковтун катал в олимпийском сезоне Первый концерт Чайковского, я постоянно задавалась вопросом: откуда в не примечательном с виду фигуристе вдруг возникает на льду совершенно невероятная мощь, которую ты никогда в нём не заподозрил бы, стоя рядом. Это — врождённое понимание музыки, или какие-то определённые свойства мышц?

— Я пока не нашёл для себя ответ на эти вопросы. Бывает, на человека просто интересно смотреть. Вроде бы все одинаково проехали, все элементы одинаково сделали. Но, один цепляет, а другой нет. Наверное, это и называется харизма, внутренний стержень.

— Уход из мировых танцев после Олимпиады в Пекине Габриэлы Пападакис и Гийома Сизерона, это потеря?

— Лично мне жалко. На них действительно было интересно смотреть. Кто бы что ни говорил по этому поводу.

— Некоторые ваши коллеги до сих пор любят повторять, что танцы в исполнении французов выглядели однообразными и скучными.

— Меня Пападакис и Сизерон всегда чем-то цепляли. У них нечеловечески мягкое катание, идеально выверенные, отточенные жесты, совершенные рёбра, сумасшедшая скорость на льду. Плюс, опять же, внутренняя харизма, невероятная взаимосвязь. В совокупности всё это, видимо, создавало тот эффект, который реально завораживал. Поэтому и жаль, что этой пары нет сейчас.

— А можете объяснить, почему в знаменитой монреальской академии танцев получается одновременно привозить на соревнования огромное количество дуэтов, при этом все они разные, классно катаются, и в каждом есть на что посмотреть. У нас же нет ни одного тренера, способного работать с двумя равнозначными парами, не разделяя их, хотя бы мысленно, на первую и вторую. Более того, к кому бы на каток ты ни приехал, сразу понимаешь, кто именно у тренера в приоритете.

— Ну, это особенности национального характера, видимо. Если на Западе руководитель крупной компании десять лет в одних джинсах ходит, и ездит на работу на старенькой машине, то в России, если ты начальник подобного уровня, тебе нужен, минимум, «Майбах» и полсотни охранников.

— Какая в этом связь с танцами?

— Никакой. Просто говорю о разнице менталитетов. Им не понять нас, нам не понять их. Что касается Монреаля, мне кажется, дело в том, что спортсмены туда приходят уже готовыми, более-менее состоявшимися, неплохо наученными. Причём, из самых разных стран. И каждый привносит в тренировочный процесс что-то своё.

А как дело обстоит у нас: ты начинаешь работать с ребёнком с восьми или десяти лет, растишь его, ставишь в пару, но так или иначе смотришь по сторонам, и невольно идёшь по той же схеме, по тому же шаблону, что и другие тренеры. Мне кажется, поэтому всё и получается на выходе настолько одинаково.

— Но ведь когда отечественные танцоры ещё не выступали на больших чемпионатах, тренеры внутри страны целенаправленно работали на то, чтобы их подопечные с первого же своего появления заявили о себе в полный голос. И добились желаемого: Людмила Пахомова и Александр Горшков доминировали в мире на протяжении шести сезонов. Как считаете, сейчас возможно создать внутри страны выдающийся, конкурентоспособный продукт, или это утопия?

— Мне кажется, по нынешним временам, это невозможно. Попытаюсь объяснить. Сейчас всё слишком сильно завязано на коммерции, на деньгах. Люди начинают думать не о том, что выйдут и всем покажут, какие они классные, а о том, чтобы заработать, семью прокормить. Соответственно идёт подмена понятий. Попал в обойму, и уже не обязательно прыгать выше головы. Да и зачем, по нынешним временам, когда нет понятной перспективы? Контрактов хватает, шоу тоже с избытком, денег это позволяет зарабатывать всё больше и больше. Я молодец? Я молодец.

— Но ведь и в женском одиночном катании сейчас наметился некий застой. На протяжении последних лет в нём чётко прослеживалось движение по восходящей: Евгения Медведева была лучше и стабильнее Юлии Липницкой, Алина Загитова — лучше и ярче Медведевой, Алёна Косторная, Анна Щербакова и Александра Трусова превосходили предшественниц сложностью, а Камила Валиева соединяла в себе квинтэссенцию всех качеств, которые только можно себе представить. Нет ощущения, что всё, что мы видим на женском льду сейчас — это в лучшем случае повторение?

— Да нет, почему же. Девушки и сейчас есть довольно самобытные. Та же Аделия Петросян или Софья Акатьева показывают элементы ничуть не хуже, чем те, кто был до них. Хотя действительно, порой кажется, удивить девочкам больше нечем. Наверное, должно пройти какое-то время, чтобы придумать новое.

— Не думаете, что интерес к персоналиям может резко пойти на убыль в связи с тем, что шанс успеть выиграть какие-то серьёзные соревнования падает с каждым новым сезоном? Интересны-то, как ни крути, звёзды, люди с титулами.

— Маленькая ремарка. Из тех фигуристок, с которыми мне доводится работать, многие хотели бы не только выйти на определённый уровень, но и начать выступать за другую страну, чтобы иметь возможность попасть на те же чемпионаты Европы или мира.

— Вы же сами не так давно сказали: мол, тем, кто хотел сменить флаг, надо было делать это сразу, как только российских спортсменов отстранили от международных стартов. А сейчас время ушло.

— В любом случае, интерес к фигурному катанию у нас в стране не ослабевает. Соответственно, количество желающих сменить спортивное гражданство вряд ли станет меньше. Думаю, люди правдами и неправдами будут пытаться это сделать. Понятно, что это колоссальный шанс. Хотя, как показывает практика, из тех наших спортсменов, кто уже начал выступать за другую страну, добиться значимого результата не получилось пока ни у кого.

— Если бы у вас был фигурист, претендующий на победу в Олимпийских играх, вы бы стали рекомендовать ему стараться получить нейтральный статус? Или, напротив, попытались бы отговорить?

— Раз уж мы ведём речь об Олимпиаде, предполагается, что спортсмен уже довольно взрослый, состоявшаяся личность и у него, наверное, есть своё сложившееся мнение в отношении процессов, которые происходят вокруг. Как такого человека можно от чего-либо отговаривать?

— Могу ошибаться, но мне порой кажется, атлету, который борется за золотую медаль, вообще не слишком важно, поднимут в его честь флаг, или нет.

— Не скажите. Мне кажется, это колоссальное значение имеет. По крайней мере, имело для меня. Хотя до нашей с Яной победы на чемпионате Европы в 2009-м я вообще об этом не думал. И совершенно не подозревал, что это вызовет у меня столь сильные ощущения на пьедестале. Могу только предполагать, до какой степени они усиливаются на Играх. Как, зная это, отговаривать спортсмена, который 20 лет шёл к своей мечте?

С другой стороны, выбор-то, на самом деле, очень сложный. Без флага и гимна, как мне кажется, у людей уже не будет прежних эмоций. В том числе у простых зрителей. Помню, когда ещё маленький был, Олимпиаду смотрели все. Переживали за своих, считали медали. Кому это будет интересно, если ты в нейтральном статусе? Лучше кино какое-то посмотреть по телевизору.

— А если бы вы сами оказались в подобной ситуации, стали бы задумываться о смене гражданства?

— Думаю, я слишком ленив, чтобы решать связанные с этим вопросы. А, кроме того, склонен полагать, где родился, там и пригодился. Какие бы процессы ни протекали в России, я люблю эту страну. И считаю, поворачиваться к ней спиной не в самый лёгкий момент, наверное, не очень здорово.