Интервью с писательницей Кристиной Маиловской о дебютном романе «На улице Дыбенко», маргиналах и современной литературе

Дебютный роман Кристины Маиловской со скромным названием «На улице Дыбенко» может ожидать вполне нескромное будущее. Он настолько «попал в нерв» многим людям, что когда-нибудь, возможно, его назовут главной книгой поколения. «Сноб» узнал у Кристины, чем ценна любовь маргиналов, почему 90-е становятся романтической эпохой и зачем об этом писать.

«На улице Дыбенко» — ваш дебютный роман, но о вас чаще пишут как о поэте. Почему вдруг проза, насколько сложно было написать роман после сочинения стихов?

В определенный момент мне стало тесно в рамках стихотворного текста. Захотелось освоить и другие «языки». Началось с небольших рассказов, потом были пьесы. До определенного времени написать роман мне казалось непосильной задачей — как слетать в космос. Нужно было рассматривать небо, деревья, людей — и одновременно находить единственно верные слова для описания всего этого. В какой-то момент в голове все встало на свои места и история сложилась. Стихотворный текст — это невероятная концентрация мысли и языковых средств, эликсир, выжимка, концентрат. Пьеса — это история, рассказанная в диалогах. Роман — это созданный писателем космос. Сейчас я понимаю: для того чтобы вернуться к драматургии, мне опять-таки нужно совершить над собой усилие — начать снова мыслить диалогами.

Главная героиня «На улице Дыбенко» Кира неожиданно для себя попадает в самый крутой замес 90-х: тут и этнические конфликты, и безденежье, и бандиты, и муж-наркоман, и полная неприспособленность героини к обстоятельствам, о чем в романе говорится очень точно — «она знала, чем имажинисты отличаются от акмеистов, но не знала, чем вяленый лещ отличается от копченого». Насколько эта героиня автобиографична?

Да, история во многом автобиографична. Хотя главная героиня — это не я. Кира — литературный персонаж. Но надо признаться, что без личного погружения в «замес» 90-х, скорее всего, не удалось бы достоверно описать события тех лет. Нужно хорошее знание предмета.

Вы не боитесь нападок со стороны критиков и читателей: мол, опять «чернуха», опять главные герои книги какие-то маргиналы, социальные отбросы? Что вы можете сказать в защиту своей героини, почему нам надо о ней знать?

У многих моих друзей и знакомых «в загашнике» есть свои «страшилки» из 90-х. В то время, если ребенок жил в полной семье и родители не имели сроков, зависимостей и психических заболеваний, это одна история. Но так было не у всех. А если на родителей по каким-то причинам нельзя было положиться, то расклад совсем другой. Спасение утопающих было делом рук самих утопающих. Люди становились маргиналами не по своей воле. Как и моя героиня. А потом, любой маргинал прежде всего человек. И мне хотелось рассказать о человеческих отношениях и о любви в такой среде. К тому же моя героиня существует в двух мирах, все время балансируя на грани. Неизвестно, кто она по национальности, к какой социальной группе принадлежит. Этим она и интересна. И муж Киры, в прошлом уголовник, а в настоящем наркоман, он ведь тоже становится человеком двух миров, и непонятно до конца в этой паре, в этом симбиозе, кто до кого опускается или кто до кого растет.

Я допускаю, что кому-то не захочется об этом читать. Но я вот недавно перечитывала «Колымские рассказы» Варлама Шаламова. А ведь чернее этой «чернухи» придумать сложно. И зачем же тогда такое читать? Во-первых, это хорошая литература, а во-вторых, чтобы не забыть.

Почему, на ваш взгляд, сегодня появилось так много книг про 90-е? Времена-то были, как принято говорить, лихими, но сегодня все больше выходит книг, где 90-е приобретают некий, я бы даже сказал, романтический оттенок…

Те, кому тогда было 10–20 лет, созрели для того, чтобы отрефлексировать свой жизненный опыт. «Лицом к лицу лица не увидать. Большое видится на расстоянии». О событиях недавнего времени сложно писать более или менее объективно, потому что нет «полной картинки». Должно пройти время. Опыт должен отлежаться. Романтизация же связана с тем, что детство и молодость всегда нам видятся в особом свете, даже если жизнь была не сахар. Кажется, что и небо было голубее, и трава зеленее. К тому же 90-е часто ассоциируются с полной свободой. Так вот именно дух свободы и романтизируется. А еще: отношения между людьми, сложившиеся в трудной жизненной ситуации, ценятся больше — имеют больший вес. Ведь для выживания люди вынуждены поддерживать друг друга. Это такая «окопная» дружба. Она всю жизнь.

Кира, главная героиня «На улице Дыбенко», существует как бы в двух мирах, в двух жизнях. В одной она исследовательница Петербурга Достоевского, утонченная питерская интеллектуалка, в другой ее окружают бомжи, проститутки, наркоманы. Насколько сложным для вас оказалось погружение в ее вторую жизнь, со всеми этими ужасными подробностями и обычаями?

Погружение в так называемую маргинальную среду в реальной жизни происходило не по моей воле. Маргинальность — это бытие на границе, сознание на границе. Мои родители были беженцами — людьми, вырванными из своей культурной среды, существовавшими как бы «на обочине». По сути, те же маргиналы без жилья и достойной работы. Но весь тот опыт, который мне довелось приобрести, по-своему ценен. У меня будто прорезались два дополнительных глаза на затылке. Не было бы этого опыта — не было бы и романа. А в моменте — да, было нелегко. Только осознание этого приходит спустя время. Когда есть возможность отползти в сторону, отдышаться и зализать раны.

Вы довольно долго жили в Финляндии (и в романе есть «финские» эпизоды), сотрудничали с местными русскоязычными изданиями. Насколько хорошо финны знают нашу современную литературу, кого читают?

Финны неплохо знают русскую классику: Толстого, Чехова, Достоевского, Булгакова. Слышала не раз от финнов, что они знают и читают Довлатова. В библиотеках можно найти переведенные на финский язык книги Евгения Водолазкина, Елены Чижовой. Попадались книги Владимира Сорокина в финском, английском и шведском переводах.

Кого из современных российских авторов вы сами читаете? 

В нулевые я очень любила рассказы Татьяны Толстой. В 2008 году мне попалась замечательная книга «Похороните меня за плинтусом» Павла Санаева; мне кажется, это одна из лучших постсоветских книг. В течение долгого времени я читала только современные пьесы, потому что мне хотелось понять, как они устроены. Я заметила, что в последнее время мне стало сложно читать прозу для удовольствия, как это было раньше. Обычно я прочитываю пару-тройку глав, иногда добираюсь до середины, но далеко не всегда дочитываю до конца. Из того, что я прочитала до конца, мне запомнились «Географ глобус пропил» Алексея Иванова, «Елтышевы» Романа Сенчина, «Рассказы» Натальи Мещаниновой, «Пес» Кирилла Рябова, пьесы Дмитрия Данилова. Недавно прочитала «Ложится мгла на старые ступени» Александра Чудакова. Книга опубликована в 2000 году. Но мне она попалась только сейчас. Замечательная книга. Жаль, что автор больше ничего не напишет.

Беседовал Владислав Толстов