В России больше трёхсот моногородов, население которых зависит от одного предприятия. Три четверти из них относятся к неблагополучным – и это серьёзная головная боль для правительства. Мало того, что запущенная в 2016 г. программа поддержки моногородов оказалась неэффективной, так ещё и СВО сказалась на них неоднозначно. С одной стороны, ушедшим западным компаниям принадлежало девять градообразующих предприятий в России, а треть предприятий в моногородах оказались под санкциями. С другой стороны, перевод экономики на военные рельсы вдохнул жизнь во многие полузаброшенные производства.


Однобокие бандиты

Большинство моногородов родились в 1930–1950-х гг. в рамках ускоренной индустриализации, всегда имевшей оборонный подтекст. Если в Англии или Германии моногорода чаще возникали естественным путём в непосредственной близости от Кёльна или Бирмингема, то у нас они рождались политическим решением. Новые заводы размещались рядом с месторождениями сырья (иногда на страшном удалении от рынков сбыта), а впоследствии вокруг них вырастали посёлки и города. Так на Урале появились центры металлургии и машиностроения, в Карелии и Архангельской области – завязанные на переработку древесины производства, в Мурманской области – горнорудные комбинаты. Развал советской отраслевой структуры моногорода пережили очень плохо.

Например, в Кадыкчане в Магаданской области добывали уголь, но в 1996 г. производство закрыли, и к 2009 г. Кадыкчан был заброшен и превратился в город-призрак: в пятитысячнике осталось ноль жителей. Но даже если в моногороде остались люди, в нём бурно растёт смертность от внешних причин – отравлений алкоголем, повреждений, убийств. В отраслях тяжёлой индустрии, на которых чаще всего специализируются моногорода, заняты в основном мужчины (до 85% всех занятых в добыче полезных ископаемых), которые чаще превращаются в маргиналов, потеряв работу.

В зависимости от благополучия в правительстве делят моногорода на «красную», «жёлтую» и «зелёную» зоны. Примерно треть из них в «красной» зоне, причём вымирающие посёлки разбросаны по всей стране – по 32 из 63 регионов, где есть моногорода. Больше всего их в Кузбассе, Карелии и Челябинской области.

Взять, к примеру, Карелию. Как рассказывали «АН», при Союзе на Онежском тракторном заводе (ОТЗ) 7, 2 тыс. человек выпускали трелёвочные тракторы, деревообрабатывающие станки, бумагоделательные машины. А продукцию Петрозаводского станкостроительного завода помимо стран соцлагеря экспортировали в Канаду, ФРГ, Великобританию. Около трети объёма производства приходилось на электронику и приборостроение – такой концентрации наукоёмких отраслей не было даже в «фирменной» Прибалтике. Но к 2010 г. на ОТЗ осталось 140 человек. А петрозаводский завод, уволив около 4, 5 тыс. человек, сдавал площади под склад. Что стало с окрестными моногородами, завязанными на обслуживание гигантов? Ничего хорошего. Моногорода эффективны, когда входят в агломерацию или промышленный кластер, где их специфическая продукция имеет широкий спрос.

Если город зависит от одного предприятия, то само предприятие – от цен на сырьё или объёмов госзаказа, которые могут быть слабо связаны с состоянием экономики в целом. Например, градообразующим предприятием 5-тысячной Красной Поляны (Кировская область) был мебельный завод шведской фирмы «Икеа», который давал работу 700 сотрудникам, но в 2022 г. закрылся по политическим причинам. В 2023 г. его выкупил российский инвестор, однако не факт, что у него получится восстановить производство в прежнем объёме. А людям куда деваться, если до Казани и Ижевска по 200 км, больница закрылась 10 лет назад, нет бани, а программа переселения людей из аварийного жилья не выполняется?

Правда, в 2016-м начала реализовываться программа «Комплексное развитие моногородов», рассчитанная до конца 2025 года. Однако в 2019 г. программу досрочно завершили после жёсткой критики Счётной палаты. В правительстве полагали, что 7, 2 млрд рублей идут на создание рабочих мест сварщиков и токарей на заводах советского разлива. Ничего подобного: тратили часто на обучение «команд, управляющих проектами развития моногородов». В реальности фонд создал в моногородах лишь 1506 мест за три года, угрохав на эту благую цель 3, 5 млрд рублей. Получается, создание одного рабочего места в моногородах обходилось казне в 23 млн рублей.

Но и без отчётов Счётной палаты было известно, что к концу 2010-х моногорода в России пустели в три раза быстрее обычных. А зарплаты в 70% из них были ниже среднего по той же отрасли в регионе, иногда – более чем в два раза. В последнее десятилетие население сокращалось в 92% из них, в сумме эти города потеряли 734 тыс. человек, даже если считать по прописке. И никакой внятной программы, способной переломить тенденцию, так и не появилось.

Дело рук своих

Всего в моногородах, по данным Росстата, живёт 12, 7 млн человек – 9% населения страны. К 2022 г. в России насчитали 321 такой город. Больше всего их в Кемеровской области – аж 24. В четырёх субъектах в моногородах мается более миллиона человек. В том же Кузбассе 60% населения – моногорожане.

Де-юре муниципалитет признаётся монопрофильным, если отвечает нескольким критериям: при населении более 3 тыс. человек в нём превалирует одно промышленное предприятие, работающее не менее пяти лет, на котором трудится свыше 20% всех работников города. Есть такие аномалии, как посёлок Восток (Приморский край) с населением 3, 2 тыс. человек, где 90% трудящихся работают на Приморском горно-обогатительном комбинате, и Каменка (Ивановская область), где 80% взрослых трудоспособного возраста пашут на швейном производстве «Красный Октябрь». Зато в правительственные программы не попадают моногорода нефтегазовой сферы, поскольку они считаются экономически благополучными, а также закрытые города Минобороны.

По данным Института комплексных стратегических исследований, лишь в 2, 5% «официальных» моногородов градообразующие предприятия занимаются производством вооружений в качестве основного вида деятельности. Зато 60% специализируются на машиностроении и металлургии, которые так или иначе относятся к оборонке. В реальности всё ещё запутаннее: часто и сами директора не могут сказать, какой прибор произведён ими в мирных целях, а какой в военных.

Чтобы решать проблемы моногородов, не получится просто скопировать успешный мировой опыт. К примеру, Рурская область в Германии ещё недавно пестрела городами, специализирующимися на добыче угля и производстве стали. Какое-то время власти субсидировали добычу угля, параллельно переквалифицировав работников. Но все эти Эссены и Вуппертали существовали в пучке старинного урбанизированного района, где одних только университетов больше 20 штук. К тому же отменная дорожная сеть и производства самого разного профиля, а через 5–10 км начинается новый город. И это немного не про Россию, где моногорода находятся в среднем в 152 км от региональных столиц.

Зарубежные примеры объединяет одна черта: успешные моногорода перешли от промышленного производства к высокотехнологичным секторам и сфере услуг. Это признак перехода от индустриального общества к информационному, который далеко не везде сегодня возможен. Где, например, в глуши в Кузбассе взять кадры для производства солнечных батарей?

В России свои рецепты. Заполярному 25-тысячному Кировску, который обязан своим существованием предприятию по добыче апатит-нефелиновой руды, помогло «вырулить» создание в 2017 г. «Территории опережающего социально-экономического развития» (ТОСЭР). Их резиденты получают существенные налоговые льготы в течение первых пяти лет. Как следствие, в Кировске были построены ледовый дворец, новое здание спортивной школы олимпийского резерва по горнолыжному спорту, уникальный панорамный комплекс «Плато» на вершине горы Айкуайвенчорр. Северный склон горнолыжного курорта «Большой Вудъявр» получил систему искусственного снегообразования, а аэропорт «Хибины» стал вполне современным.

Постепенно приходит понимание, что не федеральные меры поддержки, а анализ сильных и слабых сторон внутри самого региона должен стать двигателем развития. Для России это означает, что не нужно пытаться искусственно менять, например, металлургическую «ориентацию» Магнитогорска, зато важно путём улучшения дорог и коммуникаций включить в его орбиту депрессивные городки в 100–150 км вокруг.

Байкальск более полувека считался резиденцией скандального целлюлозно-бумажного комбината, который загрязнял заповедное озеро и окончательно закрылся в 2013 году. Но это не помешало городу стать центром экотуризма на Байкале. Население сохранилось на уровне 2000-х и росло несколько последних лет. Чебаркуль, Выкса – похожих примеров не так и мало.

Однако не каждый моногород может вырулить за счёт туризма, как не в каждом из них есть озеро Байкал. Именно сейчас многие моногорода спасаются производством оборонной продукции при помощи технологий, считавшихся бесперспективными. Это не решение проблемы, поскольку бронетехника не будет нужна вечно. Но для моногородов это передышка и шанс учесть ошибки прошлого и сделать всё по уму.

Читайте больше новостей в нашем Дзен и Telegram