Рим. Начало
Сергей ГАРСИЯ
Parturiunt montes, nascitur ridiculus mus…
Гораций. Послание к Писонам: «Гора родила мышь»
К северу от эллинов ещё во времена Гомера проживали различные племена, которые античные авторы обобщённо именовали фраками или фракийцами. Одни из них поклонялись фаллосу, считая его символом плодородия, и вооружались главным образом копьями и топорами.
Кстати, это имеет значение, поскольку «топорники» в отличие от «мечников» — это совершенно отдельный тип технологической цивилизации. Это — цивилизация горных и лесных жителей — в основном охотников. Они раскрашивали свои тела тонкими орнаментами и нередко наносили на плечи изображения свастик. Это сейчас нам довольно противен этот символ, а в то время им пользовались многие варварские народы Европы и Азии. Другая часть фракийцев (как, впрочем, и соседей их, даков и фригов) принадлежала немного иной культуре производства и потребления. Это была большая и в национальном плане очень смешанная цивилизация эллинизированных скотоводов и земледельцев — настоящие «мечники»! Другим их отличием от «топорников» было увлечение расписной керамикой. Их ближайшими родственниками были фриги (современная Турция), даки (современная Румыния) и проживавшие на побережье Адриатики иллирийцы, а «дальними» родственниками… древние жители современной Италии. И нет в том ничего странного, что солидная часть культуры Апулии бронзового века, края пахарей и скотоводов, имеет сходство с культурой, существовавшей в восточной части Балкан около 2500 лет до н.э. — с культурой протоэллинского, а также иногда и фракийского типа. Но на каком языке говорили эти люди? Вот это загадка!
Заселение Аппенин
Нет, греки говорили только по-гречески и никакого другого говора не знали, зато фракийцы, как и их ближайшие соседи, выражались на некоем своём «фракийско-греческом» наречии. Но откуда они взялись на Аппенинах, мы также знаем, благодаря древним римлянам, являвшимся, в общем-то, их очень далёкими потомками, и ещё благодаря современным археологам. В то время люди ходили туда-сюда и порознь, и большими группами, и даже целые племенные образования и союзы свободно меняли место жительства, откочёвывая на тысячи, а то и десятки тысяч километров от тех мест, где родились и выросли. Со временем такие перемещения станут настоящей проблемой для Римской империи — Рим то и дело станут трепать всевозможные вымогатели-варвары, утверждавшие, что римляне их данники — и ещё обязаны предоставлять им плодородные земли, — а в то время на территории современной Италии можно было найти только таких же, как и они сами, полудикарей-грабителей и немного эллинизированных воинов с мечами — древних италиков.
Новый народ пришёл на Аппенины примерно в так называемые «тёмные века человечества» — примерно в 15 веке до н.э. — и спустился в долину реки По. Позже они, нисколько не мешая местным уроженцам, распространились по всему полупустому в те годы итальянскому «сапогу» и взялись возводить свои укреплённые деревни, известные археологам под названием terremare, окружённые довольно глубоким рвом (fossa), а также валом (vallum). Через всю деревню проходила главная улица-cardo (прямо из одних ворот в другие!), и под прямым углом пересекалась с другой улицей, носившей название decumanos. Там жили военные вожди. В восточной части этого населённого пункта насыпь была пониже, и там были вырыты две весьма необходимые ямы — нужник, один на всю деревню, и жертвенник, тоже объект весьма необходимый. Как видите, у этого народа одно с другим не контрастировало. А во-вторых, подобный населённый пункт более всего напоминает классический военный лагерь древних римлян. А это он и есть! Римляне скопировали его у своих древних предков. К тому же пришельцы с Балканского полуострова отличались высокой дисциплиной и воинственностью, и отлично владели землепашеством и металлургией, — в общем, они были достойными предками своих великих потомков.
Наиболее крупные поселения располагались вблизи современного Таранто, а также на холмах возле Альба-Лонги, города, занимавшего особое положение в истории древнего Рима. Например, там селились те самые беженцы из разгромленной Трои, среди которых случайно затесались почти предки римских царей и… всем известного Гая Юлия Цезяря. Да, предки Цезяря были фракийцами. Кроме того, его благородная фамилия была в родстве со всеми царями и происходила из этого города, когда-то не менее великого, чем Рим. Впрочем, надо заметить, что многие итальянские города были много древнее имперской столицы — Кумы, например, или курортный город Нола, в котором скончался Октавиан Август, или замечательный городок Капуя. Когда-то в Капуе проходили самые первые в итальянской истории НЕ-этрусские гладиаторские бои (городом владели, по-видимому, самниты), и как раз после подавления восстания Спартака именно в Капуе начнутся первые в истории человечества археологические раскопки, и будет обнаружена гробница Капуя (или по-другому, Каписа) одного из героев «Энеиды» Вергилия и основателя этого города. Даже Цезарь мигом примчится в Капую, чтобы взглянуть на останки того, кто был спутником его легендарного предка Энея, и прочесть прощальное его послание, выбитое на медной доске. Но дело не в этом. Дело в том, что точную дату основания Капуи, так называемого «города парфюмеров», не знали даже римляне, а уж они-то были большие мастера всё узнавать и архивировать.
Теперь сам по себе появляется интересный вопрос: а эти эллинизированные пришельцы не были каким-то странным случаем теми самыми «троянцами» из «римских народных сказок», от которых «есть-пошла земля римская»?! А может, римские сказочники что-то насочиняли, правда?! Ведь, к примеру, племя даков с «насекомым» названием мушки обитало в районе античной Трои и быть может населяло, целиком или частично, город Иллион, именуемый нами Троей (на самом деле это было скорее всего название государства целиком — Троада). А диктатор Гай Юлий Цезарь, в роду которого числится та самая Юлия, мать Ромула и Рема, и далёких предков которых насильно переселили в Рим после разгрома Альбы-Лонги третьим римским царем, считал своими предком древнегреческого героя Энея (и участника Троянской войны), а тот был сыном Афородиты! Хорошо, не правда ли? А вот, к примеру, другой римский нобель, Луций Лициний Сулла Счастливый, прямо говорил, что его далёкий предок прибыл на Аппенины откуда-то из нынешней Хорватии. Ну, а тот факт, что пришельцы с Балкан были людьми цивилизованными и даже эллинизированными, нам известен и сомнений не вызывает.
Зато некоторая часть пришельцев (они осели главным образом в Этрурии и даже «подпирали» своими пограничными столбами стены Вечного города) принадлежала к культуре, истоки которой надо искать в современной Чехии, в Словакии, а то и вовсе во Львовской области. Это были так называемые этруски или «руски», как их называли латины, и разговаривали они не по-гречески, а на некоем индо-европейском языке, имевшем немало общего с языком древних ариев — санскритом. Конечно, нам, русским, непросто было бы понять речь «среднестатистического» этруска, но явное сходство русского с этрусским мы бы заметили и без помощи переводчика. А ещё именно у них, этрусков, была позаимствована нехорошая традиция гладиаторских боёв в Риме.
Рим — такой, какой он был...
Так уж был устроен Рим, существовавший изначально только в границах так называемого «Квадратного города» — то есть вокруг пещеры волчицы Луперки и лестницы убитого Геркулесом мифического великана с туалетно-вопросительным именем Как, — что лучше всего о нём расскажут его же собственные законы. И это естественно, учитывая тот факт, что Рим был не сатрапией и даже не тиранией в стиле своих ближайших соседей, греческих полисов на Сицилии, а более всего «демократией» — республикой «римского народа», в которой с 508 года до н.э. действовал «вечный» закон о вечном изгнании царей из рода Тарквиниев — с не менее вечной клятвой «за себя самих и за всех своих потомков», что они никогда не призовут их обратно. Но другой стороной Рима была его великая армия. Тит Ливий писал об этом: «Молва среди потомства назвала шестого царя Сервия Туллия основателем сословного государства. Он установил ценз, учреждение в высшей степени благотворное для государства». — Согласно этому самому цензу все граждане Рима, — в те годы всего лишь небольшого города-государства, — делились только по имущественному цензу (цензовая опись — discriptio) и никак по-другому, и только в определённом порядке, весьма удобном как в мирное время, так и на случай войны.
Из имевших доход в 100 000 ассов, медных монеток с юпитером на одной стороне и с корабельным носом на другой, появившихся как раз во времена правления Сервия Туллия, царь образовал 80 мобилизационных единиц — центурий, и входившие в их состав граждане сразу стали «старшими» гражданами, а из тех, кто имел от 100 000 до 75 000, он создал «младших» граждан, почти пинками разогнав их по 20 отдельным центуриям «второго сорта». А где-то между ними он законодательно поместил римских ремесленников (ну, надо ж хоть чуть-чуть любить рабочий класс, правильно?), из них сваяв ещё две центурии. Всем этим гражданам предъявили мобилизационный план — на случай войны, разумеется. Итак, в случае войны римские граждане высшего сорта также делились на две категории — на «старшую» и «младшую». Старшие обязаны были вести войну в пределах «квадратного города» (ну, то есть сидеть дома и смотреть телевизор), а младшие должны были вместе со всеми другими категориями граждан выйти ЗА городские стены и там рубиться с врагами.
Вот примерно так и произошёл раздел римских граждан на благородный сенат (senex — это старик в переводе) и полупрезираемое сословие всадников-эквитов (от слова equus — конь). Первые получили пехотное вооружение (меч, круглый щит, панцырь, шлем-galea и поножи из бронзы, и метательные копья-дротики), а вторые вооружились как кавалерия — то есть у них было примерно всё то же самое вооружение плюс лошадь и копьё. А было ещё третье сословие с доходом в 75 000—50 000 ассов, которых тоже вооружали как граждан «первого сорта», но у них почему-то отбирали поножи. Впоследствии из них состоял основной офицерский состав римской армии. Ценз четвёртого уровня с доходом 50—25 000 медных «тугриков» уже считался строго легионерским и уже никак не привилегированным. И наконец, был образован пятый класс граждан Рима, которому добрый царь Сервий Туллий ото всей души выделил (почти от себя оторвал!) такие вооружения, как пращи и камни. А ведь это был, между прочим, наиболее многочисленный класс римских граждан — с доходом от 25 до 11 000 ассов. Это не банкиры и богатеи и не ночные «тусовщики» из числа римской знати, и даже не мелкие торговцы, а просто люди, которые каждый день ходят на работу. Ниже располагались только рабы и нищие! И если завтра война, то они должны были пойти на какой-либо из форумов «вечного города» или в какую-то курию, где заседают «отцы-сенаторы» и там на страх врагам размахивать тяжёлыми булыганами, — буквально «булыжник — оружие пролетариата»!
Любопытно, что царь Сервий Туллий считался… покровителем плебеев. Он даже основал храм Фортуны, в котором была установлена деревянная статуя этой богини, что было не очень характерно для патрицианских верований: дело в том, что Фортуна была таким же абсолютно абстрактным божеством, как Честь, Верность, Победа, Виктория или презабавнейшая Добрая Богиня патрицианского пантеона, но благородная часть общества относилась к идолам с определённой неприязнью, поэтому на весьма продолжительном этапе римской истории патриции и плебеи обряды служения совершали строго раздельно — под лозунгом «гусь свинье — не товарищ». А ведь и правда — не товарищ, но сперва надо выяснить породу гуся! Кроме того, подобного рода отношения должны прятаться в густом тумане религиозности, интеллигентности, искусства, благородства и очень красивых тонких манер, присущих любому нобилитету, а римляне руководствовались чистым прагматизмом. Поэт Вергилий не без сожаления писал об этом: «Римская почва не была вспахана плугом веры и засеяна семенами воображения». — Кстати, воображение и вообще всякие творческие способности в Риме презирались, притом ещё глубже, чем, к примеру, в Древней Греции. Римляне на полном серьёзе считали, что воображение способствуют росту протестных настроений в обществе — cupiditas rerum novarum, — а потому людей с умом, опытом, талантом, образованием, характером — лучше держать в «рабах, чем в союзниках». С другой стороны, подобное отношение к умным и талантливым людям свойственно именно олигархату, а не какой-то другой социальной системе.
В том-то и вина олигархата
В общем, в политическом плане Римское государство — был официально узаконенный сословно-цензовый строй с весьма рациональной «военно-мобилизационной» спецификой, едва прикрытой демократическими правами и ценностями. Кстати, точно так же был организован легион римской армии. Основа любого легиона формировалась по территориальному принципу — то есть в своей основе каждый из примерно 40 римских легионов был всего лишь сословным ополчением, к которому впоследствии присоединяли новых людей и целые системные подразделения, тоже сословные по сути и форме (кроме варваров-«федератов», союзников римской армии, легионы которых формировались племенными вождями).
Из сословия всадников состояла тяжёлая кавалерия эквитов, самый престижный род войск Древнего Рима. Каждый римский офицер — хоть моряк, хоть инженер — изначально был кавалеристом. Такое было правило. Кроме того, командир кавалерийского подразделения (магистр) являлся заместителем командира легиона (легата), старшим легатом армии, а так же заместителем военного консула или диктатора. Например, Марк Антоний был начальником кавалерии у Цезаря. Отдельная сословная категория Древнего Рима — это ремесленники. Они тоже должны были служить в легионах — шить обувь, изготавливать щиты и доспехи, ковать оружие, строить укреплённые лагеря римской пехоты и всё тому подобное —вплоть до ведения осады крепостей, тушения пожаров и лечения раненых (врачи тоже приравнивались к ремесленникам, хотя сравнивать эти профессии неуместно). Отдельная категория — военные музыканты, но среди них — что, впрочем, вполне предсказуемо — было немало людей знатного происхождения.
В общем, ремесленники — это было нечто вроде сословно организованных тыловых, инженерных, специальных и вспомогательных войск. Их звали «иммунариями» — то есть освобождёнными от строевой службы. В строевых частях они действительно не числились и оказывались в строю только тогда, когда «сыпалась» уже вся армия. Зато префект иммунариев нередко становился рraefectus сastrorum — то есть префектом лагеря, третьим по старшинству офицером в легионе, и запросто мог заменять одного из старших трибунов, и даже назначаемого из сословия сенаторов благородного трибуна-латиклавия (господину начальнику легиона он почти не подчинялся, поскольку был как бы «начальником особого отдела дивизии», и подчинялся своему старшему из штаба армии, которого так же назначил сенат — как бы представителю ставки верховного главнокомандования). Кто был такой этот загадочный начальник иммунариев? Как следует из вышесказанного, он был ещё большим исключением из цензовых правил, чем все ремесленники, вместе взятые, поскольку на эту должность попадали довольно разные люди — и даже выслужившиеся в начальство бывшие легионеры — evocati или cornicularius (это такие специально приглашённые на службу ветераны). О чём всё это говорит? Например, о чрезвычайно высоком статусе врачей и военных инженеров в Древнем Риме — как минимум! Врачи тоже ведь бывали префектами лагерей. А ещё о чём? Как говорил император Наполеон Бонапарт, к власти можно прийти с помощью штыков, но сидеть на штыках вряд ли возможно. Так ведь? Вот именно. А ремесленники, сервисные категории и работяги с высокой квалификацией составляют почти абсолютное социальное большинство любого государства.
Сейчас принято считать, что в те годы в древнем Риме уже существовали все возможности для формирования не только вполне современного демократического государства, но даже для начала настоящей промышленной революции, однако даже Марк Ветрувий Поллион (помните рисунок Леонардо да Винчи «Человек по Ветрувию»?), римский военный трибун, инженер-иммунарий и писатель, с грустью признавал, что этому процессу могли помешать только сами же римские граждане, которым очень уж хотелось создать в своём государстве какую-нибудь дурацкую диктатуру с нарушением всех общечеловеческих правил и принципов.
Ну, а для того, чтобы это произошло как можно скорее, римские граждане устроили в Риме самый настоящий «майдан» со швырянием камней прямо в морду и с возведением на престол родного племянника царя Сервия — хамоватого принципса Тарквиния по прозванию Гордый. Царя-законодателя Сервия Туллия жестоко убили, а тело его волоком провезла по улице, прицепленное сзади к колеснице, младшая царская дочь Туллия, супруга этого же самого Тарквиния.
Потом народ изгнал их обоих из Рима, после чего в Вечном городе была провозглашена республика, — разумеется, «именем сената» и того же самого «народа Рима»: Salus populi — suprema lex — «Благо народа — это высший закон!» — Однако народ, как нетрудно догадаться, никто уже не спрашивал. В Риме правили верхние цензовые сословия, да и они тоже были на практике не вполне равноправны. Однако же Рим с самого начала своего демократического развития (то есть без царей) оказался бесспорным лидером в экономике и финансах, притом правила торговли и финансового обращения тоже были закреплены законодательно, а римская торговля просто била ключом! Ввоз-вывоз товаров в Римской республике был огромен — он превышал аналогичный ввоз-вывоз в странах Западной Европы на протяжении всего последующего тысячелетия! — и именно поэтому военный инженер Марк Ветрурий Поллион был столь ироничен к своим высокомерным торгашам-согражданам: только воистину гениальный народ может с лёгким сердцем «проморгать» такие грандиозные исторические возможности!
Однако торговля — это не только ремесло или занятие, которое нисколько не хуже и не лучше любого другого, но и целая государствообразующая система, — кстати, вполне обыкновенная именно для Древнего мира. Она формирует развитую систему частно-собственнических отношений, которой требуется не менее развитая система общественного регулирования. Но у кого древние римляне всё это переняли? Это мы можем узнать, снова поинтересовавшись их законодательством — ratio scripta — в переводе «разум записанный» — «Институциями Гая» или составленными в 450 году до н.э. Leges duodecimo tabularum: «Законами 12 таблиц». Последние до крайности примитивны, но тоже способны кое-что объяснить. После изгнания последнего царя Рим довольно долго управлялся согласно «Закону о трибунах», — проще сказать, городом-государством управляли народные депутаты. А потом ими были назначены децемвиры — специальная коллегия законодателей, — которым было поручено обратиться в греческие полисы за новыми законами и затем на этих законах основать новое римское государство. Они так и сделали, в результате чего и появились эти самые «Законы 12 таблиц» — десять они взяли из Афинской республики, а ещё две таблицы придумали римские юристы tabelliones — то есть табельщики.
Так вот, придуманные этими «табельщиками» законы «О купле и продаже» и «О товариществах» составлены были столь добротно и с таким законодательным охватом, что в них содержались даже отдельные элементы, относящиеся к законодательству в сфере уголовного судопроизводства. Чем это объясняется? Вот этим самым гибридом олигархата с демократией! А ещё античным рабовладением, являвшимся так же очень специфической чертой тогдашней экономики. «Черта» эта «пришла», собственно, из времён мегалита и оказалась довольно неплохо востребованной даже и в наше время. Однако и развитая торговля, и не менее разнообразное римское рабовладение (а это отдельное явление экономики и жизни) были всецело подчинены залоговой, а так же банковско-финансовой системе Римской республики, во главе которой стояла отдельная категория граждан, называвшаяся на латинском feneratores.
В общем-то, это было нечто похожее на банкиров. Они вели довольно разную деятельность в области финансов и правовых отношений и делись на две категории — на «аргентариев», часть которых относилась к патрицианскому сословию и предпочитала вести дела без образования «юридических лиц», а так же «мариариев» и «нуммолариев» из сословия всадников — это были в основном процентщики и менялы. У «честных» аргентариев не было права свободного использования вкладов, и именно по этой причине от взятых ими денег не было никакой процентной прибыли. Эти деньги направлялись строго «в политику» и служили как бы обеспечением для получения тех или других должностей. Вот вам ещё одна забавная привилегия местного олигархата. Например, Гай Юлий Цезарь охотно ею воспользовался, чтобы стать диктатором. Вы же помните, что Цезарь считался самым крупным должником Рима? Но и здесь не всё просто: «честный» аргентарий мог выступать в роли «толкача»-лоббиста или посредника и поручителя, если заключалась сделка между третьими лицами, и точно так же мог заменить одного из участников этой сделки. Так действовали и злой спекулянт Марк Красс, и добрый парламентский демократ Марк Цицерон (его дом стоил полтора миллиона!) С другой стороны, и сбор налогов производился в Риме только через откуп и никак иначе — то есть плати вперёд и спи спокойно! А чтоб ты, гад, не уклонился от обязательств, существует ценз — discriptio.
Интересно, не правда ли? Все эти откупа и невнятное, а часто и «непрозрачное» «авторство» платежей и выплат создают жирную почву для грабежей и беззакония. А финансирование чьей-то карьеры или предвыборной кампании с целью получить в перспективе доходную должность и потом грабить, грабить, грабить, грабить, грабить, пока у гражданина офанарение не начнётся, — это даже и не коррупция. Это нечто похуже. Введи сейчас такую систему, и — всё, завтра полстраны вымрет от ужаса. Но у каких идиотов римляне переняли эту систему? Правильно — у греков. Не даром политическая и экономическая жизнь древнеримских полисов представляла собой одну сплошную грызню по поводу и без повода, а 70 % древнегреческого населения — это были рабы, притом очень жалкого вида. Их били и насиловали так, как римскому рабу и в кошмарах не снилось.
Если же говорить строго о коммерческой стороне этого явления, то монетарные системы Древней Греции и Римской республики были не только очень похожими, но и строились они на одной «вавилонской системе» — у обеих держав древнего мира был один учитель — халдеи, создатели Второго Вавилонского царства. Сейчас так называют официантов в ресторане и иногда мелких жуликов в подземном переходе, но, вообще-то, халдеи — был такой народ семитской группы, говоривший на арамейском языке и обитавший по всей Селевкии и Вавилонии. «Царём халдеев и вавилонян» называл себя ужасный Навуходоносор, астрономия и астрология обязаны своим появлением учёным халдеям Судину и Селевку (один из них был иллинизированным азиатом), и даже в Риме халдеи чувствовали себя этакой научно-жреческой элитой, хоть их там и проживало совсем немного.
К помощи халдейской астрологии прибегали в трудную минуту Марк Красс и Октавиан Август, а Цезарь считал халдейских жрецов умнейшими жрецами цивилизованного мира. В плане финансового обращения селевкидские и ассиро-вавилонские банкиры не имели себе равных. Они, как в настоящем современном банке, принимали и выдавали вклады, проводили безналичные расчёты между вкладчиками, создавали вполне полноценные инвестиционные проекты и даже использовали некие деривативы — то есть договоры о материальных намерениях. Они так преуспели в финансах, что удивляли даже Геродота — тот побывал в «их» столице Вавилоне и не мог наглядеться на этот «город жёлтого дьявола» с его бурно развитой ночной жизнью! Города Греции и Финикии принимали их опыт напрямую, без посредников, тогда как Вечный город, находившийся в то время на своеобразной окраине цивилизованного мира, учился банковскому делу прежде всего у карфагенян.
Борьба за «картон»
Вам ведь известно слово «картон»? Оно происходит от названия города Карфагена и дословно переводится, как «бычья шкура». Я не берусь искать глубинные причины конфликта между Римом и Карфагеном, но мне кажется, что их надо искать где-то «там» — в области «шкурных» отношений. Но самое интересное, что в законодательном и административном плане Карфаген ничем особенным от Рима не отличался. В нём так же правил сенат, а исполнительную власть осуществляли два суфета. Знакомое слово? Вспомним римских консулов-суффектов. Правили в городе пуны, то есть потомки финикийских колонистов, но приличную долю народонаселения Карфагенского государства составляли греки-сицилийцы и… да-да, те самые халдеи, выходцы из Азии, не имевшие ничего общего с древней Финикией. Права греков были значительно ограничены местным законодательством, что постоянно приводило к разнообразным скандалам. Поскандалившие в Карфагене греки толпой убегали обратно на Сицилию, в города Мессалию и Сиракузы, где их мольбам внимали не менее гордые сыны Римской республики, а предпринимательский успех древних пунов и яркое процветание их столицы, равной только Вавилону и Александрии, в какой-то момент окончательно ослепил глаза и разум римской знати. А завидовать было чему...
Рим всегда нуждался в дешёвом продовольствии, а Карфаген занимал до трети всего продовольственного рынка Вечного города. Каждый третий батон хлеба на римском базаре был испечён из карфагенской муки и поедался с карфагенским же маслом! Ну, как это можно вытерпеть, право же?! Кроме того, карфагенские торговцы стремились жёстко монополизировать товарооборот с Римом и с другими странами Средиземного моря, а рабы из Африки и Азии поступали в Рим только через карфагенян и никак иначе, а рабов в Риме было не такое уж и изобильное количество, и все они пользовались большим спросом в сельхозрегионах Италии — на юге и на островах Сардиния и Сицилия. Кроме того, историк Аппиан писал о карфагенянах: «Могущество их в военном отношении стало равным эллинскому, по богатству же находится на втором месте после персидского». — В общем, «счастье — наказуемо», поэтому относительно бедный, гордый и очень завистливый Рим не мог «просто так» пройти мимо чужого процветания — «мимо тёщиного дома я без шутки не пройду»!
И — далее по тексту!
Одновременно с этим мы видим первое в истории древнего Средиземноморья столкновение «культурных кодов» — римского и пунического. В чем суть этого столкновения и что такое «коды»? Несомненно, цивилизации прекрасно соседствуют и пополняют одна другую культурными и технологическими ценностями, однако, чтобы это происходило, необходимо, чтоб каждая из них, согласно Н.Я. Данилевскому, обладала своим собственным совершенно неповторимым культурно-историческими и культурно-религиозными отличиями и стереотипами поведения. А иначе передавать будет нечего, некому и некуда. И именно благодаря стереотипам каждая цивилизация существует неопределенно долгое время, меняясь только в рамках своего культурного развития. Попытки изменить стереотипы поведения неизбежно ведут к гибели всей цивилизации сразу, тут всё ясно? Похожие цивилизации прекрасно сосуществуют, тогда как цивилизации, обладающие несовместимым культурно-историческим кодом, неизбежно будут враждебны друг другу и могут перейти к противостоянию, даже к самой настоящей «борьбе систем».
Во время всех греко-персидских войн пуны открыто выступали на стороне персов, что не могло не «напрягать» римских соседей, а после воцарения в Азии македонского царя Александра греческий «культурный код» — то есть агрессивный эллинизм — получил распространение до самых краёв тогдашней Вселенной — даже до Урумчи (западный Китай), Ташкента и Кабула. Вспомним взорванные талибами пятидесятиметровые статуи Будды, стоявшие в афганской провинции Бамиан. В тот момент — 2001 год — вся мировая общественность протестовала против этого решения, а некоторые правительства всерьёз предлагали талибам выкупить эти изображения, демонтировать их и вывезти за границу. К сожалению, лидер Талибана мулла Омар всё решил по-своему. Для него проблема столкновения «культурных кодов» просто не существовала. А ведь эти статуи тем и интересны, что Будда там изображён в каких-то странных хитонах, очень напоминающих греческие. Это почему? А потому что до пришедших туда из Ташкента греков-бактрийцев в Афганистане вовсю распоряжались индийцы, а Кабул (античный город Кафен) считался одним из общепризнанных центров мирового индуизма и зароостризма.
Риму-то, конечно же, до индуизма никакого дела не было, но мир «тесен» не только по представлениям бывших сослуживцев и одноклассников. Он и на карте-то тоже не шибко широк. Поэтому когда оставшиеся после царя Александра Македонского эллинистические государства Азии стали быстро сыпаться, как кирпичи с падающей стены, римлянам всё-таки пришлось подумать о значительном расширении зоны собственной безопасности на юг, а затем и на восток. На юг — это, значит, идти войной на Карфаген, и без того монополизировавший все римские права на Средиземноморье. А на восток, а там — сплошные Селевкиды, потомки, сородичи и «правопреемники» Селевка Никатора, некогда сатрапа Вавилонии и начальника охраны македонского царя Александра, а потом правителя чуть ли не всей Центральной Азии! По иронии судьбы именно он, Селевк, и продвинул греческую культуру до самой Индии — это его пехота дралась с частями индийского князя Пора, — а незаконнорожденный сын Селевка будущий базилевс Азии Антиох Сотер даже воспитывался в Индийском царстве. Идти туда, в Сирию, на Ближний Восток или ещё дальше — в Ассирию и Вавилонию, значит вмешиваться со своим латинским «уставом» во внутренние дела государств эллинизированного Востока. И в этом случае никак не избежать ещё одного столкновения «культурных кодов». Один лишь вопрос — каких кодов? Тех или этих? Столкновение со вполне родственными греками или со старыми знакомыми халдеями? В странах Востока разница между этими культурными категориями была почти такая же, как между Римом и Карфагеном. Тут вообще о чём, собственно, идёт речь?
Через Карфаген — в Африку
В тот момент римляне поставили перед собой цель разделить эллинизированное пространство древнего Востока на эллинов и халдеев и постараться отвлечь одних от других, и так это сделать, чтоб, желательно, они друг с другом никогда больше не общались — разорвать их пополам, если надо. Но как это сделать? А никак! Оно само получилось. Победа над Карфагеном и дальнейшее вторжение римских войск в Африку, поэтапное установление «опеки» над птолемеевским Египтом и война с нумидийскими царями Босхом и Югуртой, фигурами в принципе весьма незначительными, оказалось только началом движения Рима на Восток, притом здесь более всего работал принцип «у меня нет другого способа защищать свои границы, как продвигать их всё дальше и дальше». — Ну, а «дальше» начался ожесточённый конфликт с царём Понта Митридатом Евпатором — Первая Митридатская война — и это как раз и был тот самый давно ожидаемый результат столкновения «культурных кодов»: Вечный город Рим представлял в этом смертельном поединке только самого себя, только Римскую республику, новое великое государство со своими латинскими «культурными кодами»; а царь Митридат Евпатор представлял эллинизированный Восток Селвкидов, простиравшийся от Малой Азии до Азии Средней, а так же стоял во главе оставшихся ему от царя-отца двух небольших греческих государств Чёрного моря со столицами в Синопе и Пантикапее. Также на его стороне довольно долго находились Македония, Фракия и Греция, притом исторические предпочтения фракийцев были с самого начала не вполне просты и однозначны: одни фраки воевали за римлян, другие за Евпатора, притом и те, и другие иногда менялись местами.
Например, хорошо известно, что будущий вождь восставших рабов Спартак довольно долго служил у римлян во фракийской конной але — alae milliariae, — возможно, что в equites singulares, то есть он был офицером конного сопровождения кого-то из военноначальников — и в 86 году до н.э. участвовал под начальством Луция Корнелия Суллы Счастливого в битве при Херонее. В конце концов, мы знаем, что он носил меч на правом бедре, как римский центурион, а шлем предпочитал редкой формы — итало-коринфский, который носили в основном греки, македонцы и фракийцы. Что случилось дальше, мы не знаем, но Спартак внезапно ушёл во главе своего отряда под покровительство Дромихеда, знатного фракийца из племени гедов, крупного полководца в армии Митридата, чтобы потом ещё 10 лет сражаться против римлян.
Считается, что он точно так же послужил и Гаю Марию в его борьбе с Суллой и даже заслужил в войске Мария звание старшего центуриона. Короче говоря, в лице вождя рабов Спартака мы находим трижды(!!!) перебежчика из лагеря в лагерь, притом не повезло Спартаку только один раз: один раз побывав в войсках Гая Мария, он потом семь лет провёл в рабах-гладиаторах! Но и не такое бывает...
Горячая преданность своему «культурному коду» (своей партии? или банде?) — это одновременно и достоинство, и очень большой недостаток, ибо, как говорил герцог Ришелье: «Измена — не вопрос морали, а вопрос времени». Да, это — так, и когда-нибудь обязательно наступит такое интересное время, когда изменником станет твой друг, твоя родина, твоя родня, и даже твоё «культурное пространство» — негаданно и нежданно, хоть ты ему и верил!