«Наш Коновницын смелый»: генерал, который арьегард делал авангардом
Материал опубликован в августовском номере журнала Никиты Михалкова «Свой».
За свою жизнь он участвовал в 47 боях. Кутузов причислял его к той категории военных, которые «в минуты решения участи сражений могут дать битве другой оборот».
Один из лучших генералов войны 1812 года родился в Пскове в семье военного. Предки происходили из рода Кобылиных. Семейное предание гласит: прусский владетель Гланда Камбила, «устав в бранех и потерпев поражение от тевтонских меченосцев», перешел в XIII веке на службу к московскому князю Даниилу Александровичу. Сын этого пруссака получил в крещении имя Андрей. Наследственную фамилию также переиначили на русский манер. Так Андрей Кобыла стал родоначальником множества дворянских родов.
Один из предков Петра Коновницына в XVIII веке являлся комендантом Гдова. Другой входил в группу из 22 гардемаринов, коих Петр I отправил за границу учиться морскому делу.
Образование будущий герой войн с Наполеоном получил домашнее, хотя с детства был приписан к Артиллерийскому и инженерному кадетскому корпусу. В сентябре 1774-го 10-летний Петруша был записан фурьером Семеновского полка. Действительную службу начал в 21 год в чине подпрапорщика.
В 1791-м при содействии отца, петербургского губернатора, молодой офицер получил назначение в армию как адъютант князя Потемкина. В боевых действиях поучаствовать не успел: в Яссах вскоре был заключен мир.
Спустя некоторое время Петр Петрович был назначен командиром Старооскольского пехотного полка и с ним выступил против мятежных поляков. За отличие в сражениях при Баре Коновницына произвели в полковники, а вскоре наградили орденом Святого Георгия «за отличную храбрость, оказанную против польских мятежников... при Слониме, где он дал мужественный отпор многочисленному неприятелю». Получив в 30 лет заветную для всех офицеров воинскую награду, кавалер, по собственному признанию, чувствовал себя «счастливейшим из смертных».
В сентябре 1797-го он был произведен в генерал-майоры и назначен шефом Киевского гренадерского полка. Блестящая карьера неожиданно оборвалась в ноябре следующего года. Получивший отставку Коновницын уехал в родовое имение Кярово и вдали от суетной столицы провел восемь лет. Занимался математическими и военными науками, читал, переводил, делал выписки, а главное — обрел семейное счастье, женившись на княгине Анне Корсаковой. Та подарила ему четверых сыновей и дочь.
Когда императором стал Александр I, деревенская идиллия закончилась. Царь вернул боевого генерала на службу, и семья переехала в Петербург.
Перед последней войной со Швецией (за обладание Финляндией) Петр Петрович командовал корпусом пехоты в Кронштадте. Нередко сам устанавливал артиллерийские батареи и лично наблюдал за тем, как они били по неприятелю. За активное участие во взятии Свартхольма и Свеаборга был пожалован чином генерал-лейтенанта.
Позже ему пришлось действовать в «стихии, дотоле незнакомой», на море. Когда стало известно о приближении к финскому берегу шведских кораблей, Петр Коновницын разместил в засаде на острове Рунсало своих стрелков, а сам возглавил гребную флотилию, на удивление «искусно маневрируя ею, как на сухом пути». Шведы двинули на русских дюжину канонерских лодок. Одновременно несколько вражеских посудин подошли к острову, намереваясь высадить десант, чтобы ударить нашим в тыл.
Стреляя изо всех орудий, скандинавы, по воспоминаниям генерала, «с ужасным криком пошли» в атаку. Наши не дрогнули, действуя по принципу «лучшая защита — нападение», устремились на всех своих судах навстречу противнику, российская артиллерия открыла огонь. Не ожидавшие такой дерзости шведы смешались, отступили, скрылись из виду.
Первая встреча Петра Коновницына с интервентами в Отечественную войну 1812 года произошла 14 июля под Островно. Дивизия под командованием Петра Петровича целый день сдерживала натиск противника, обеспечивая отход главных сил русской армии вглубь страны. Супруге Петр Петрович писал: «Я целый день держал самого Наполеона, который хотел отобедать в Витебске, но не попал и на ночь, разве что на другой день. Наши дерутся, как львы».
В Смоленске полки Коновницына защищали Молоховские ворота, на штурм которых ринулись три дивизии маршала Даву. Лишь немногие из окружавших нашего генерала воинов остались тогда невредимы. Сам он, раненный в руку, не позволил себе даже ненадолго выйти из боя. Перевязав рану платком, весь день оставался в строю. Когда французы все же ворвались в город и «жестокая сеча» закипела внутри него, на помощь защитникам подоспел со своей дивизией принц Евгений Вюртембергский. Вместе с Коновницыным они выбили врага из крепости. После этого вражеская артиллерия обрушила на Смоленск всю свою мощь. Ночью наши войска его оставили. Арьергардом командовал Петр Петрович, вышедший из города последним.
В минуты затишья генерал писал любимой супруге, а та посылала ему посылки с деликатесами. К подаркам прилагались записки: «Вся твоя дивизия совершенно мне как своя — Бог сохрани вас всех. Душа моя растерзана неизвестностию о тебе. Да сохранит тебя Всевышний и верь, что люблю тебя до последнего издыхания». Благодарный муж отвечал: «Молитесь за нас, а мы, кажется, не струсим, все горим за Отечество».
Вечером 16 августа, после оставления Вязьмы, он был назначен командующим арьергардом двух русских армий и в полной мере продемонстрировал, что может сделать «храбрость, соединенная с благоразумием».
По словам современников Петра Коновницына, каждое его сражение по количеству участвовавших с обеих сторон войск и вооружений равнялось генеральным битвам восемнадцатого столетия. Арьергард сдерживал французов на приличном расстоянии от нашей армии, позволяя ей в полном порядке двигаться к месту решающей битвы под Бородино.
Петр Петрович действовал «с твердостью и успехом», удивлявшими французов. Жене он писал: «Я с 17-го числа командую двух армий авангардами, всякий день от утра и до ночи в деле, слава Богу и не ранен... А 4 дни ни одного письма не писал, ибо и вправду некогда. Детей милых благословляю, крещу, цалую и тебя, моего истинного друга, коим тебе по смерть пребудет. П.К.».
Схватки были жесточайшими, именно поэтому он называл вверенный ему арьергард авангардом.
В рапорте Багратиону 20 августа докладывал: «С 7 часов утра неприятель с большим числом кавалерии и пехоты и с орудиями самого большого калибра преследовал ариергард. Несколько раз удерживали мы место и всегда были принуждены уступить оное... К вечеру он с 40 ескадронами атаковал мой правой фланг под протекциею двух батарей. В 9-м часу дело прекратилось». Тот бой продолжался тринадцать часов, атаки следовали одна за другой, войска восемь раз меняли позицию, и все это — без отдыха.
«Про день Бородина» Петр Петрович писал: «26 весьма рано переведен с дивизией к Багратиону к деревне Семеновской, перед коею высоты, нами занимаемые, были неприятелем взяты. Я рассудил их взять. Моя дивизия за мною последовала, и я с нею очутился на высотах и занял прежние наши укрепления».
Французы тогда против русских флешей сосредоточили четыреста орудий, больше двух третей всей своей артиллерии. Когда пехота и конница неприятеля бросились на укрепления, наши колонны ударили в штыки. Произошла небывалая в истории рукопашная. Враг не смог устоять, но и Багратион был тяжело ранен. Изнемогая, передал командование Коновницыну.
После ожесточенной схватки ряды русских оказались так расстроены, что Петру Петровичу пришлось отдать приказ об отходе к Семеновской и занятии господствовавших над деревней высот. Он «с невероятной скоростью успел» устроить там батареи и «тем остановить» дальнейшее наступление противника. Прибывший вместо Багратиона генерал Дохтуров полностью одобрил распоряжения Коновницына.
Французы, видя эти перемещения, хотели воспользоваться ситуацией — стремительным ударом конницы отрезать наши войска от соединений, дислоцированных в районе Старой Смоленской дороги. Конные корпуса Нансути и Латур-Мобура после основательной артиллерийской подготовки понеслись во весь опор на гвардейцев Измайловского и Литовского полков. Те спокойно подпустили вражескую кавалерию и дали по ней залп. Сменивших ее французских конных гренадер постигла та же участь. Третья атака, предпринятая Мюратом, тоже оказалась безуспешной. Наступление неприятеля захлебнулось.
Во время боя Коновницын находился в середине каре измайловцев, командуя обоими гвардейскими полками. Позже Петр Петрович рассказывал: «Я с Измайловским полком, устроя его в шахматные кареи, решился выждать всю неприятельскую кавалерию, которая в виде вихря на меня налетела. Не буду заниматься счетом шагов от кареев, в коих обложил неприятель мои кареи, но скажу, что он был так близок, что каждая, можно сказать, пуля наша валила своего всадника. Перекрестные огни боковых фасов произвели тысячи смертей, а остальному ужас... Измайловские гренадеры, не расстраивая строя, бросились на гигантов, окованных латами, и свергали сих странных всадников штыками... Неприятель, заняв высоты, перекрестными выстрелами уменьшил наши... кареи, мог их бить, но не победить!» На этом атаки врага прекратились.
После длительного перерыва, уже с биваков, расположенных под Можайском, Коновницын домой писал: «Обо мне нимало не беспокойся, я жыв и здоров, а щастлив тем, что мог оказать услуги моему родному отечеству... Я десять дней дрался в авангарде и приобрел уважение обеих армий. Наконец вчерась было дело генерального сражения, день страшного суда, битва, коей, может быть, примеру не было. Я жыв, чего же тебе больше, и спешу сим тебя порадовать... Я командую корпусом. Тучков ранен в грудь. Тучков Александр убит. Тучков Павел прежде взят в плен. У Ушакова оторвана нога. Дризен ранен. Рихтер тоже. Раненых и убитых много. Багратион ранен. А я ничуть, кроме сертука, который для странности посылаю».
В действительности он был дважды контужен. Одно из ядер пролетело так близко, что пополам разодрало сюртук, который он и выслал любимой супруге.
В том же письме с грустью сообщил: «Дивизии моей почти нет, она служила более всех, я ее водил несколько раз на батареи. Едва ли тысячу человек сочтут. Множество добрых людей погибло. Но все враг еще не сокрушен, досталось ему вдвое, но все еще близ Москвы. Боже, помоги, избави Россию от врага мира!.. Не хочу чинов, не хочу крестов, а единого истинного щастия быть в одном Квярове неразлучно с тобою. Семейное щастие ни с чем в свете не сравню. Вот чего за службу мою просить буду. Вот чем могу быть только вознагражден».
На военном совете в Филях Коновницын голосовал за новое сражение под Москвой. Решение главнокомандующего об оставлении Первопрестольной воспринял с болью. «От сего волосы встали дыбом», — признавался он позже.
Потом заслуженный генерал водил в атаку войска под Малоярославцем. В решительную минуту боя Кутузов ему сказал: «Петр Петрович! Ты знаешь, как я берегу тебя и всегда упрашиваю не кидаться в огонь; но теперь прошу тебя очистить город!» — и это пожелание было выполнено.
По взятии Смоленска Коновницын, как и обещал, возвратил горожанам взятую у них при отступлении икону Смоленской Божьей Матери. В пылу жестоких схваток, обращаясь к полкам, он всегда говорил: «Помните, что вы сражаетесь за Пречистую Деву, за Дом Пресвятой Богородицы!»
В январе 1813 года Петр Петрович был назначен командиром Гренадерского корпуса. Первым сражением, в котором приняли участие его бойцы, стала битва при Лютцене. Прибыв на место, генерал со своими гренадерами немедленно очистили занимаемый неприятелем лес. Несколько колонн под личным командованием Наполеона были мгновенно опрокинуты и смяты, но тут подошел вражеский резерв. Коновницын поскакал в гущу сражения, чтобы разобраться, куда направить главный удар, и был ранен пулей в левую ногу навылет, выбыл из строя. Оставляя своих гренадер, командир в последнем своем приказе по корпусу взывал: «Помните, что удар ваш должен сломить всякую силу и что с вами всегда должны быть смерть и победа!»
В середине августа, едва оправившись от раны, он командовал теми же отрядами в Лейпцигской битве, хотя участвовать в боевых действиях лично уже не мог.
О нем, кавалере всех российских орденов, кроме Андрея Первозванного, историк Александр Михайловский-Данилевский писал так: «Коновницын в нашей армии являл собою модель храбрости и надежности, на которого можно всегда положиться... Этот человек, достойный уважения во всех отношениях, сделал больше, чем любой другой генерал, для спасения России. Люди, подобные ему, редки».
В 1814–1815 годы Петр Петрович выполнял почетное поручение императора, был военным наставником великих князей Михаила и Николая (будущего царя), сопровождал их за границей. В конце 1815-го государь назначил Коновницына военным министром. Высокий пост был тогда связан с управлением внутренним хозяйством армии. Заслуженный вояка немало сделал для обустройства войск и их снабжения всем необходимым.
С 1819-го он являлся членом Государственного совета по военному департаменту, сенатором. В том же году был возведен в графское достоинство.
В последние годы своей жизни Петр Петрович занимал должность главного директора Пажеского корпуса (и ряда других кадетских корпусов), а также Царскосельского лицея. На этих постах проявил незаурядный педагогический дар. По инициативе славного ветерана был создан первый в русской историографии труд о Первой Отечественной — «Описание войны 1812 года».
Он умер в 57 лет: сказались многочисленные ранения. Имя героического генерала со временем было почти забыто, несмотря на то, что оказалось увековечено в замечательном стихотворении Василия Жуковского «Певец во стане русских воинов»: «Хвала тебе, славян любовь, /Наш Коновницын смелый!.. Ничто ему толпы врагов, /Ничто мечи и стрелы...»
Сегодня мы его вспоминаем. Даст Бог, так будет и впредь.