Ведущий солист московской оперетты: "Буду счастлив подружиться с Якутском"

Невозможно забыть, какой была  оперетта «Сильва» на сцене Государственного театра оперы и балета им. Д.К. Сивцева-Суорун Омоллоона в минувшем сезоне. Фееричная, бесподобная. Просто любовь с первого взгляда.

В этот раз пару заслуженной артистке Республики Саха (Якутия) Анне Згонниковой, которая 25 октября выступит в роли Сильвы, составит красавец Павел Иванов. Это ведущий солист Московского театра оперетты,  лауреат международных конкурсов, финалист телепроекта «Голос-6», номинант на премию «Золотая маска», лауреат премии за лучшую мужскую роль на международных кинофестивалях в Вене, Индии, Нью-Йорке, обладатель обворожительного бархатного баритона Павел Иванов.

Я беседовала с ним и явственно понимала, за что его так любит публика. Очень открытый, с густым голосом, молодой и задорный, хотя уже не двадцать лет. Эту его душевную молодость, неизъяснимую радость и щедрость общения ощущаешь сразу — с первой нотки. Мы с удовольствием обсудили с ним не только его героя — Эдвина, но и его самого.

И вот что у нас из этого вышло.

— А скажите, Павел, как вы восприняли предложение спеть Эдвина в «Сильве» в Якутске? 
 — Очень легко! Я же вообще много выступаю, а вот в Якутии ни разу не был. Конечно, мне это интересно: люблю какие-то новые проекты.

— А какая у вас была самая географически удалённая точка, где вам пришлось петь?
 — Если по России, то это Камчатка, Южно-Сахалинск: я до сих пор сотрудничаю с сахалинским Чехов-центром. Это драматический театр, но они тоже поставили музыкальный спектакль «Королева чардаша». И у них совершенно другой текст, а не такой, как, допустим,  в Москве. 

— Как же вас туда занесло? Каким ветром?
— Мы стали, можно сказать, первооткрывателями оперетты на Сахалине. До нас её там просто не было. Это проект губернатора Валерия Лимаренко, который реализуется под его личным патронатом — поставить оперетту совместными усилиями с артистами из разных регионов. И получилась прекрасная сборная труппа, в которой играют сахалинские ребята, а главные партии исполняют солисты из Санкт-Петербурга, Москвы, Магадана.

— Ну не ближний свет, а еще же и разница в часовых поясах...
— К разнице во времени мне не привыкать. Ездим мы регулярно, в месяц играем там по два-три спектакля. Самое главное, когда летишь на Восток — перетерпеть до ночи по местному времени. А в самолёте я спать не могу. Неудобно. Видите ли, я немножко выше стандартного роста — метр 98. 

— Ого! Вы в кого такой высокий?
— Наверное, в дедушку по маминой линии, но я никогда его не видел: он умер, когда маме было пятнадцать лет.

— А откуда в вас такая страсть к сцене? Вы ведь довольно спортивный молодой человек, увлекаетесь футболом, кандидат в мастера спорта по спортивной ходьбе, а профессиональное предпочтение всё же отдали не спорту, а вокалу.
— Ну почему же! Я в футбол играю с удовольствием, и считаю, что артист театра оперетты должен быть физически крепким. Что касается страсти к сцене...  Мои родители отношения к искусству не имели. Но прадедушка, которого я тоже не видел, работал в Рыбинском драмтеатре — одном из старейших в России. Правда, в руководстве: был заместителем директора.

— Всё равно же человек театра. Меня удивляет, откуда в человеке берется эта неутолимая жажда петь, и как так случается, что люди из маленьких городов и глухих деревень становятся прекрасными артистами. А если учесть, что в детстве вас даже в музыкалку не приняли, это мне тем более удивительно...
— Это, мне кажется, нечто, дарованное свыше. Это судьба. Бабушка моя, я убежден, тоже в это дело вмешалась, хоть к тому времени была уже как несколько лет на небесах. Дело в том, что меня приняли в Московский театр оперетты ровно в день ее рождения. А она всегда мечтала, чтобы я пел на одной сцене с прославленными баритонами Герардом Вячеславовичем Васильевым и Юрием Петровичем Веденеевым, работал в театре, который украшали Светлана Варгузова, Лилия Амарфий, Татьяна Шмыга. Кстати, мы с Татьяной Ивановной три года прослужили вместе на одной сцене, и она меня поддерживала.

Да, я уверен, это божье проведение. Ведь когда я учился, даже не знал, что такое оперетта. Нет, ну знал, конечно, и даже что-то пел, но никогда не был в Театре оперетты. И всё-таки судьба меня туда привела после семи лет службы в Московском музыкальном театре им. К.С.Станиславского и В.И.Немировича-Данченко.

— Вот вы упомянули бабушку. А у нее откуда любовь к оперетте?
 — Понимаете, в чем дело. В Советском Союзе это был один из популярнейших жанров. Оперетту можно было слышать по радио, на пластинках, по телевидению. Ее было много, она звучала повсюду. Все топовые композиторы того времени мечтали проявить себя в оперетте. Исаак Дунаевский оттуда просто не вылезал, я уж не говорю про драматургов, мегамечта которых была создать популярнейшее либретто. 

— И у вас музыка звучала дома?
— Как ни странно, нет. Видимо, бабушка слушала музыку без меня, пока я был на каких-то своих бесконечных занятиях. Я всё-таки родился в 1985 году, а когда вошел в осознанный возраст, наступили 90-е годы. И оперетты уже не стало, этот жанр начинал загнивать. Это сейчас Московский театр оперетты приподнялся, и сам жанр тоже. А в 90-е годы его методично убивали.
 Но оперетта всё-таки выжила. И вот туда меня и занесло. Так что, как ни крути, судьба!

— Вы видели видеозапись спектакля «Сильва», который идет в Якутске?
 — Да, мне прислали, чтобы я мог ознакомиться со спектаклем заранее. И знаете, что я скажу? Для меня это уже пятая «Сильва», причём с разными текстами. Я пою сейчас Эдвина в четырёх разных местах: естественно, в Москве, на Сахалине, у вас в Якутске. А буквально через месяц — премьера в Санкт-Петербургском театре музкомедии. 

— Каким для вас представляется Эдвин? 
— Ой не хотелось бы раскрывать всех секретов, но давайте поговорим вот о чём. Какими мы вообще представляем себе Эдвина и Сильву. Это бесконечная любовь двух людей из разных сословий. Эдвин, как известно, человек высшего общества. А что такое в то время певичка кабаре? Грубо говоря, по нашим временам, стриптизёрша — вот так к ним тогда и относились. У певичек кабаре были открытые платья, мужчины ходили туда посмотреть на красивых женщин, а то и потрогать. Всё, как сейчас в стриптизе. 

Причём сейчас такие отношения более или менее общество может принять. А по тем временам это было что-то несусветное. А у них любовь.

Замечу, что у Эдвина нет того аристократического высокомерия, которое присуще его родителям, противящихся его браку с Сильвой. Эдвина отличает безмерная любовь, юношеский задор и бесконечная страсть. И это всё побеждает. Вот так я и приоткрыл для вас завесу, каким я вижу своего Эдвина. Он энергичный, молодой, задорный, любящий, мужественный.

 — Как вы?
— Ну, наверно.

— А можете рассказать про то, как однажды вы за полтора дня выучили партию Эдвина?
— Когда я только начинал служить в Театре оперетты, вдруг заболели артисты из обоих составов. И мне предстояло их заменить. Надо было выучить Эдвина, а времени — в обрез, полтора дня. И мне здорово помогла моя жена: она тоже артистка, работает в оперетте. Помощь её была очень существенной: она читала за всех и меня, когда было нужно, поправляла. И было так, что я еду в машине и звоню ей. У неё в руках пьеса, и она мне читает и меня слушает. Так мы репетировали и ночью тоже. Благодаря ей, получилось быстро войти в спектакль и я даже отыграл оба показа. 

— Неужели не было страшно?
— Я так считаю: сначала нужно сделать, а уж потом можно и испугаться. Глаза боятся, а руки делают. 

— Но все равно когда-то же вы сильно волновались? 
— Ну, естественно, трепет и небольшое волнение всегда присутствует. Хоть ты в себе и уверен, и бесконечное количество раз уже пел эту партию, но без трепета никуда. Но так, чтобы мокрые руки и дрожь в коленях — никогда. 

У меня есть такое жизненное правило, я подсмотрел его в фильме, кажется, называется «Шпионский мост». 

Он основан на подлинной истории — там нашего разведчика Рудольфа Абеля обменивают на американского летчика Пауэрса. А играют Том Хэнкс и Марк Райлэнс. 
И вот Том Хэнкс спрашивает русского шпиона: «Вы понимаете, что с вами может случиться на родине?» Русский говорит: «Да, понимаю! Если меня посадят на пассажирское кресло впереди в машине, значит, меня либо расстреляют, либо повесят. А если на заднее, то всё нормально». Том Хэнкс: «И вы не волнуетесь?» И тут Марк Райлэнс выдаёт гениальную, на мой взгляд, фразу: «Если волнение поможет исправить ситуацию, я буду волноваться. А если не поможет, тогда какой смысл?» Вот я этого и придерживаюсь. Поверьте, трясущиеся коленки лучше выступить не помогут. 

— А что вы хотели бы сказать нашему зрителю накануне своей встречи с ним?
— Буду очень рад, если якутский зритель меня примет. Думаю, что у меня будет много приятных знакомств. Надеюсь, что мы подружимся и с артистами, и со зрителем. И буду с большим удовольствием, если меня вновь пригласят, к вам приезжать.

 — А вы что-то уже слышали о нашем театре? 
— Слышал, что у вас хороший театр оперы и балета и хорошие голоса. Но, увы, ни одной постановки не видел, хоть они и гремят в России. 

— А о какой роли вы мечтаете?
— Об отрицательной. Хочу сыграть какого-нибудь злодея! Знаете, на протяжении почти двадцати лет я играю только героев. Да, понимаю, внешность такая. Но, я уверен, что смог бы прекрасно сыграть и злодея. 

— А зачем вам злодей?
— А помните правило: когда ты играешь доброго, ищи, где он злой. А когда ты играешь злого, ищи, где он добрый. Вот что интересно. 

До скорой встречи! Приходите на спектакль! Скоро увидимся! Уверен, что вам понравится!