Краевед рассказал, как ростовский поэт Казарновский попал на Соловки за шутку

Об этом поэте выдающийся советский и российский филолог, академик Дмитрий Сергеевич Лихачев писал так: «Мы звали его на Соловках Юрка Казарновский. Он был великий озорник». Георгий Багдыков Но обо всем по порядку. Юрий Александрович Казарновский родился в 1904 году. Его отец служил на железной дороге и умер в 1924 году. Юрий был единственным ребенком у матери, Анны Ивановны Казарновской. Проживали они в Нахичевани по адресу: 3-я линия, дом № 28. Юрий принимал активное участие в местных литературных кружках. Работая с ростовским краеведом Оксаной Мордовиной над книгой «Такие разные», мы узнали немало интересных фактов из жизни этого талантливого поэта. Например, первые публикации Казарновского датируются 1923 годом в газетах и журналах, где он работал три-четыре года. К несчастью, в декабре 1927 года Юрий был арестован Ростовским ГПУ (Государственное политическое управление при НКВД РСФСР) по обвинению в участии в контрреволюционной организации. Семь месяцев ожидал приговора. Когда мать узнала, в чем обвиняют ее сына, то не поверила в реальность происходящего. Она была уверена, что обвинение ее сына в контрреволюционной деятельности это полная небылица и могло быть вызвано лишь ошибкой. Казарновского обвиняли в том, что на одном литературном вечере, где он читал свой рассказ, впоследствии напечатанный в местной комсомольской газете, велись антисоветские разговоры. В июле 1928 года Юрий Казарновский обратился с просьбой о помощи к писателю Максиму Горькому: «На единственном 5-минутном допросе я так и не понял, в чем меня обвиняют… Сначала мне показалось, что за организацию ошибочно приняты 3 домашних литературных вечера до неприличия юной молодежи. Мое участие в каковых выразилось в прочтении главы из повести, через две недели после этого напечатанной в газете „Большевистская Смена“. Меня также спросили об одной нелепой шутке, бывшей на одном из вечеров. Заключалась она в следующем: ряд лоботрясов, желая смутить и испугать тихого и робкого хозяина квартиры, крикнули: 1-й: «Боже, Царя храни» (только эти три слова). 2-й: «В 12 часов Ростов будет взорван». 3-й (читавший уголовный роман): «Черный Билль сделал свое дело». После чего все об этой шутке забыли. Пародийность и шуточность этих фраз, я думаю, очевидны для всякого нормального человека. Меня также спросили: знаком ли я с рядом лиц. С некоторыми я был знаком, с некоторыми нет. В этом заключался весь допрос. Было задано также несколько, не имеющих вовсе отношения к ГПУ, вопросов: «Слышал ли я, что „Русский Современник“ возобновится», «Как я отношусь к пролетарской литературе» и т. д. Я ждал дальнейших допросов. Надеясь из них, наконец, понять, в чем же здесь дело. Но их не было. Предположение о том, что за контрреволюционную организацию приняты эти литературные вечера, отпало, так как половина их участников оказались свободны и даже не допрошены. Тогда я совершенно перестал понимать что-либо. В тюрьме я встретил ряд незнакомых мне лиц, которые оказались со мной по одному делу… Простите, дорогой Алексей Максимович, что я беспокою Вас этим письмом, но ведь очень больно так бесполезно, жалко и позорно гибнуть 23-х лет. 23-х лет, когда еще ничего не сделано, но столько задумано. И столько хочется сделать. Ведь впереди еще столько невиданного, непрочитанного и ненаписанного…» (Георгий Багдыков. Оксана Мордовина. Такие разные. Ростов-на-Дону в жизни известных людей. Великий озорник Юрка Казарновский. Таганрог. 2021 год. Издательство «Веда». Стр. 31−39) К сожалению, судьба молодого талантливого поэта Юрия Казарновского из ростовской Нахичевани была сломана. Юрий, больной туберкулезом легких, был приговорен к заключению в лагере на Соловках… Там он познакомился с будущим известным филологом, академиком Дмитрием Сергеевичем Лихачевым. «Мы звали его на Соловках Юрка Казарновский, − вспоминал Лихачев. − Он был великий озорник. Насколько это было возможно в лагерных условиях. Начальство в лагере было глупое и необразованное. Казарновский работал в культурно-воспитательной части. Во главе ее стоял совершенно неграмотный северянин. Среди поэтов на Соловках выделялся тогда еще совсем молодой Казарновский, которого мы все звали просто Юркой − не только по его молодости, но и по простоте, с которой можно было с ним обращаться. У него не было своего поэтического лица, как, скажем, у Володи Кемецкого-Свешникова. Он был поверхностен, но стихи писал с необычайной, поражающей легкостью и остроумием. В одном из номеров «Соловецких островов» можно найти его пародии на Маяковского, Блока, Северянина… В другом его шуточные афоризмы. И все это на темы соловецкого быта. У него была неиссякаемая память на стихи. Он знал чуть ли не всего Гумилева, тогдашнего Мандельштама, Белого. Вкус у него был, настоящую поэзию ценил и постоянно стремился поделиться своими поэтическими радостями. Ни тени зависти. Просили его почитать его стихи, а он читал кого-то другого, понравившегося ему. Жил он одно время в Кеми и поссорился там с морским офицером Николаем Николаевичем Горским − на романтической почве. Чуть не попал в расстрел осени 1929 г. за свою близость с Димкой Шипчинским…» Буквально в каждом номере еженедельной газеты «Новые Соловки» в 1930 году публиковались шуточные стихи, пародии, фельетоны, эпиграммы Казарновского. Ему принадлежали и «Новые строфы из „Евгения Онегина“»: Мой дядя самых честных правил, Когда внезапно «занемог», Москву он тотчас же оставил, Чтоб в Соловках отбыть свой срок. Он был помещик. Правил гладко, Любил беспечное житье, Читатель рифмы ждет: десятка − Так вот она − возьми ее! Ему не милы те широты, И вид Кремля ему не мил, Сперва за ним ходил комроты, Потом рукраб его сменил… После освобождения из лагеря Юрий Казарновский поехал в Москву, где в 1936 году издал свою единственную книгу «Стихи». К сожалению, на этом злоключения Казарновского не закончились. Он был повторно арестован в 1937 году в Москве. Ему опять вменялись в вину антисоветские разговоры. Вновь лагеря, Колыма… «При первой же легальной возможности Казарновский расстался с Сибирью и еще в 1944 году вынырнул в Средней Азии, в Ташкенте: Фадееву он писал, что служил в Минздраве Узбекистана и работал в различных среднеазиатских газетах и радиокомитетах. В начале 1950-х годов Казарновский находился в Алма-Ате. Его в очередной раз выставили из психиатрической больницы за нехваткой мест. Жил он там по-черному, в силу одного лишь благоволения главврача, который снова примет его под свое крылышко и на свое попечение, как только освободится койка. У поэта уже тогда стали замечать признаки душевной болезни… В 1954 году Казарновский перебрался в Москву. По состоянию здоровья Казарновский работать по специальности мог, но, не имея средств к существованию, он остро нуждался в помощи. Юрий Казарновский был реабилитирован в 1955 году при жизни, и приговор 1938 года был отменен. В конце 1959 года он был жив. Но с высокой степенью вероятности можно предположить, что его земной путь в 1960 году закончился…» (Из книги П. М. Нерлера «Осип Мандельштам и его солагерники») Вот, пожалуй, то немногое, что мы смогли узнать с ростовским краеведом Оксаной Мордовиной о талантливом поэте и «великом озорнике Юрке Казарновском» из ростовской Нахичевани.