Певец и издатель – о том, когда почувствовал себя «старым мудрым тигром»

Народного артиста Татарстана Габдельфата Сафина сложно открыть с какой-то новой стороны и удивить неожиданным вопросом: он сам – издатель, учредивший газету «Акчарлак» и руководящий штатом журналистов. Поэтому интервью с ним стало для меня своего рода испытанием – пришла, готовая поднять руки и «сдаться», если в какой-то момент мой собеседник заскучает. Но этого не произошло. Говорили так увлеченно, что не заметили бы вошедшую жену Габдельфата Рузилю, если бы она сама не присоединилась к разговору. Видеооператор и фотограф тоже были забыты.

«Китай же сумел остаться продвинутой социалистической страной. Хотелось бы, чтобы у нас тоже так было»

Габдельфат, если бы у вас была машина времени, в каком времени вы хотели бы оказаться?

Как человек, выросший в советский период… Хотя считается, что нельзя жить прошлым, но я бы вернулся в советское время.

С нынешним умом и опытом?

Да, в таком же состоянии, как сейчас, пожил бы в советской системе. Китай же сумел остаться продвинутой, прогрессивной социалистической страной. Хотелось бы, чтобы у нас тоже так было.

Но прямо остаться там жить, а не просто побывать, – хотели бы?

Нет, я бы жил в своей стране.

С кем из известных людей и из какого времени хотели бы встретиться?

С Муслимом Магомаевым. Мне нравится эта личность, он интересен мне как человек и артист. Посидел бы с ним, поговорил. В советское время он был очень популярным, и мне интересно, почему, имея такую популярность, он перестал выступать. Я и биографию его знаю, песни слушаю. Но и спросить есть о чем.

А чем бы его угостили?

У нас ведь чак-чак теперь в моде. Если чак-чак стал нашим национальным блюдом номер один – пусть так будет.

Если посчитать с момента создания произведения Гаяза Исхаки «Исчезновение через 200 лет», полное вырождение татарского народа произойдет уже через 78 лет. Как думаете, такое может случиться? Татары когда-нибудь перестанут существовать?

Если будем продолжать в таком духе, признаки инкираза уже налицо. Он приближается. Потому что нет внимания к деревне, а если она остается без внимания, то и выживание нашего языка под сомнением. Чем дальше мы живем, тем очевиднее, что деревни вымирают, надо в этом признаться. Если организуем там рабочие места, изменим деревню, станем по-другому к ней относиться, тогда в течение некоторого периода еще удастся сохранить язык. Все зависит от деревни.

Интересное явление – жители татарских деревень перебираются в Казань и селятся на окраине города, в поселках под Казанью. Если семья перебралась в город, то дети в ней уже не говорят на татарском. В 90-х годах такого еще не было. Наши дочь и сын учились в русской школе, но хорошо знают и татарский, и русский. С внуками мы тоже стараемся говорить по-татарски, но уже не получается.

Интересное явление – жители татарских деревень перебираются в Казань и селятся на окраине города, в поселках под Казанью

Фото: © «Татар-информ»

Будете стараться и дальше? Или уже готовы махнуть рукой, раз не получается?

Что зависит от меня, я делаю. Оптимизм еще остается. Но и пессимизм появляется. Потому что хотя мы в нашей Казани проводим различные конкурсы – это, конечно, тоже нужно, – но пользы от этого немного.

Что вы лично делаете для сохранения нации, языка? Хорошо, можете обучить внуков родному языку, если удастся. Еще?

Издавать газету – это тоже большое дело. Свои концерты я провожу только на татарском языке. Сейчас ведь концерты тоже проходят на русском…

Татарские концерты?

Да. Ведут на русском.

Артисты-татары ведут свой концерт на русском?

Да. И это еще войдет в моду.

Что-то у меня это даже в голове не умещается. То есть концерт идет на русском и в него просто вставляют песни на татарском?

Да. Помните, раньше говорили, что артисты татарского театра на сцене играют на татарском, а за кулисами общаются на русском?

А вы поправляете артистов, мол, ребята, девчата, не надо так делать?

Нет. Думаю, в этом нет смысла. Если уж как-то регулировать это, то только на уровне власти.

И кто именно так делает, наверное, не скажете?

Нет. Зрители считают это чем-то обычным, никто еще не выступал с критикой. Видимо, людям все равно. Это становится тенденцией, и дальше это будет продолжаться. Времена изменились, и под влиянием времени меняется общество. Это время такое.

Разве не сами люди одна из причин?

Люди – часть этого времени.

«Мы никогда не относились к газете как к бизнесу, это слово не использовали. Начиная издавать ее, каких-то смет, расчетов будущей выгоды не составляли»

Фото: © Салават Камалетдинов / «Татар-информ»

«Человек вынужден выживать, он обязан думать о завтрашнем дне. О вчерашнем дне никто не думает»

Вы издаете газету, вы популярный артист татарской эстрады. Как думаете, через 100 лет люди будут вспоминать вас как издателя или как артиста? Во всяком случае, вы же, наверное, полагаете, что останетесь в истории?

У нас был выдающийся артист Шаукат Биктемиров. Народный артист СССР! Его вспоминают? Кто-нибудь помнит его?

Да.

Проходят вечера памяти?

В прошлом году Казанскому театральному училищу присвоили его имя.

Да, это хорошо.

По повести Мухаммета Магдеева «Человек уходит – песня остается» снимают сериал. Недавно увидела в ватсап-статусе Олега Фазулзянова: «Мы снимаем эти кадры в доме, где родился Шаукат Биктемиров». Многие подписчики Олега наверняка вспомнили Шауката абый. Поэтому не будем думать совсем уж пессимистично.

Я просто хочу сказать, что сейчас люди больше думают о своем настоящем дне и будущем. Боюсь, чем дальше будет развиваться общество, тем меньше люди будут обращаться к истории, историческим личностям. У них нет времени думать о прошлом. Жизнь – это испытание. Человек вынужден выживать. Он обязан думать о своих детях, завтрашнем дне. О вчерашнем дне никто не думает.

Но мы создаем музеи, восстанавливаем старые здания, получается, все это никому не нужно? Разве мы не для будущего это делаем?

Все это нужно. Но человек, я имею в виду народ в массе своей, все же больше думает о том, как ему жить сегодня, что с ним будет завтра. Может быть, проходя по улице Каюма Насыри, он и вспомнит великого просветителя, но мысли у него все равно будут больше о завтрашнем дне.

Но вы бы хотели, чтобы через 100 лет Габдельфата Сафина знали, помнили?

Если будут вспоминать, конечно, хорошо. Если одновременно как издателя и певца – еще лучше. В нашей истории газеты выпускали меценаты, это в наших традициях. Хотя считается, что бумажные газеты сейчас не в моде, «Нью-Йорк таймс» все еще выходит. Значит, в стране продвинутых гаджетов газета живет. Что-то мне подсказывает, что и «Акчарлак» даже спустя много лет сохранит своего читателя. И, быть может, через много лет будут говорить: был такой певец и была такая газета.

Получается, ваша газета больше просветительство, чем бизнес?

Мы никогда не относились к ней как к бизнесу, это слово не использовали. Начиная издавать ее, каких-то смет, расчетов будущей выгоды не составляли. Откуда у меня такая любовь к газете, спросите вы. Отец, приходя домой после работы, прочитывал всю почту – мы подписывались на все газеты – и вслух зачитывал самое интересное и поучительное. До сих пор помню, как мама слушала и удивлялась: «Ой, надо же!» Мы выписывали газету для детей «Яшь ленинчы», я читал ее, не пропуская ни слова. И сам писал – до сих пор помню, как получил ответ из редакции за подписью Роберта Миннуллина. Он написал, что моя заметка еще не совсем подходит для публикации.

Чтобы издавать газету, во главе ее должен быть человек с высоким интеллектом. Когда мы познакомились с Рузилей, она показала мне свои статьи, стихи, которые отправляла в районную газету. Я с интересом их прочитал. «Никто еще их так не читал», – сказала она. Когда вместе стали жить два человека, которые любят газетное, издательское дело, у нас совпали идеи и стремления. Тираж зависит от того, кто стоит во главе газеты. Конечно, работает команда журналистов. Но эта команда тоже создается руководителем. Он – центр притяжения.

Вот так, очень интересно, мы пришли к этой деятельности – изданию газеты. И делаем это с большим удовольствием. Основа успеха в этом деле – любить людей, помогать им, решать их проблемы. Разбираясь в каком-нибудь конфликте, с уважением относиться к обеим сторонам. Нельзя оскорблять, наносить душевную обиду человеку – это наш главный принцип.

Но читателю нравятся и скандалы, и когда льют грязь на кого-то – в соцсетях мы видим разное. Значит, вы считаете, что можно работать, никого не зля и не раздражая?

Нужен баланс. Нельзя все время нацеливаться на унижение, уничтожение. Был журналист Доренко, он все время ругал мэра Москвы Лужкова. Он не добился этим увольнения Лужкова, тот еще после [ухода] Доренко [с телевидения] долго проработал. Когда приходит время, руководитель и сам видит, что нужен молодой человек ему на замену. Постоянно источать негатив тоже не имеет смысла.

Если бы у вас не было денег, заработанных пением, удалось бы разбогатеть только на газете?

Одно другому помогает. Если не петь, то и газету издавать труднее. Потому что расходы сейчас очень большие. Концерты поддерживают «Акчарлак», и «Акчарлак» меня поддерживает.

Сейчас почта на селе работает не так, как раньше. Есть проблемы с доставкой. На тиражах газеты это, наверное, тоже отражается?

Снова возвращаемся к теме деревни. Чем меньше внимания к деревне, тем тяжелее выживать нации. Мы как-то говорили об этом с Минтимером Шариповичем [Шаймиевым]. Я сказал: «Мы в Татарстане не можем по-своему вести сельское хозяйство?» Он сказал: «Нет, это необратимый процесс». Если он так сказал, что вернуть все обратно нельзя, значит, так и есть, он человек мудрый, он знает. Как ни жаль… Хотелось бы, чтобы хотя бы почте и школам оказывалась поддержка.

«Свои концерты я провожу только на татарском языке. Сейчас ведь концерты тоже проходят на русском…»

Фото: © Салават Камалетдинов / «Татар-информ»

«Удастся ли странам подружиться – вот по этому поводу у меня есть тревога»

У вас есть какие-то тревоги, переживания? Вы чего-нибудь боитесь?

Меня беспокоит то, что может усилиться вражда между странами. Хорошо было во времена СССР, все дружили. Съездит Брежнев, расцелует там всех… Удастся ли подружиться странам – вот по этому поводу есть тревога. Но тут от нас уже не зависит, поэтому назвать это своим страхом не могу. Это такая общая тревожность, не сказать, что я целыми днями об этом думаю и переживаю. Это от народа уже не зависит. Народ желает лишь мира. Любой нации хотелось бы, уважая другие нации, жить по-своему.

А из-за нынешней теплой зимы не переживаете? Глобального потепления не боитесь?

Мы все-таки думаем, что зима все равно будет. Снега мало, но он же нет-нет да выпадает. Глобальные изменения идут, конечно. Но если твое настроение поднимается только от хорошей погоды, то что-то здесь не так. Настроение человека должно создаваться внутри него самого.

Есть опасность на пороге солидного возраста потерять голову и влюбиться?

Влюбиться? Были такие, влюблялись, и много было таких – имущество делят, ругаются, дерутся, судятся… А там, глядишь, уже и нет человека, умер.

Значит, у вас хватает мудрости, чтобы не пойти на такую глупость?

Слава богу, хватает ума не влюбляться. Ислам по этому поводу тоже говорит нам полезные вещи. Так, велено прятать три вещи: глаза, язык за зубами и третье – известно что. Если спрятать эти три вещи, остается влюбленность в природу. Надо влюбляться не в здания, построенные человеком, а в природу, которую создал Всевышний. В наше время нет пути правильнее, чем дружно и в согласии жить со своей семьей и женой, которую когда-то полюбил. Пусть будет гармония! Надо любить свою семью!

Хорошо, конечно, пока жена не превратилась в «старую и страшную» (сказала я, глядя на Рузилю Сафину, – прим. авт.).

Если ты любишь, жена никогда не будет казаться старой и страшной. Говорят, со временем любовь проходит. Это не так. Если в молодости двое сошлись, подошли друг другу, то любовь длится всю жизнь.

Когда вы в последний раз сходили на концерт и спектакль, сами купив билет?

Давно не ходил.

Рузиля иногда встречается мне в театре, а вас я не видела.

Не могу сказать, что часто хожу. Наверное, не больше трех-четырех раз в год. Но, признаюсь, особо вдохновленным из театра не прихожу.

Почему?

Потому что театр сейчас другой. Мы еще в студенческие времена постоянно ходили в театр, Камаловский тогда был еще на улице Горького, где сейчас Тинчуринский. Каждый день ходили на «Старика из деревни Альдермеш» – смотрели стоя, с самого верхнего третьего яруса. Ладно, «Старик» – это шедевр, но по многу раз смотрели и «Мама приехала», и «Угасшие звезды». То же самое с фильмом «Ирония судьбы, или С легким паром!», обязательно смотрю его каждый год. Это уже в крови. Это такой шедевр! Там – душа, артисты там не играют, а живут.

А сейчас я даже не могу сказать, что есть драматургия. Можем надеяться на одного Ильгиза Зайниева. Нет такого спектакля, который подошел бы мне, доставил бы мне столько удовлетворения, как наши прежние шедевры. Раньше артисты были личностями, но нынешние артисты драмы личностями не становятся, потому что нет таких ролей, чтобы раскрыть их. Если артист не играет запоминающиеся роли, как он станет личностью?!

Вы вспоминаете спектакли времен молодости, в начале беседы затосковали по советской системе… Вы живете прошлым? А как же наше время? Разве в нашем времени нет ничего хорошего, прекрасного, что радует вас?

Я говорю не только про себя, многие так думают. Конечно, нам надо жить сегодня, о прошлом мы можем сказать лишь: «Были такие времена!» Надо идти в ногу со временем, иначе даже простые вещи не освоишь – хотя бы и оплату штрафов ГИБДД через телефон, этому тоже надо учиться. Надо быть в курсе событий в мире. Нельзя отставать. Если оглядываться и тосковать по ушедшим временам, это ничего тебе не даст.

Мы тогда говорили, что идем к коммунизму. А сейчас даже не знаем, куда направляемся. Когда говорили, что идем к коммунизму, оказывается, мы уже жили в коммунизме. Кого ни спроси из людей нашего поколения, все так и говорят. Между странами не было конфликтов. Сколько лет, с конца войны до 1990-х, мы жили стабильно, ели качественную еду. Но нам надо жить сегодня, прошлое – в прошлом.

«Раньше артисты были личностями, но нынешние артисты драмы личностями не становятся, потому что нет таких ролей, чтобы раскрыть их»

Фото: © «Татар-информ»

«В молодости не подарил ни одного букета девушкам»

За эти годы татары изменились?

Только о татарах сказать?

Да. Потому что аудитория вашей газеты – татары и на ваших концертах вас слушают татары.

Что в татарах могло бы измениться?.. Татары – это татары. Они из деревень перебираются в город, все поселки вокруг Казани – это они. Перебравшись в город, всей семьей переходят на русский язык. В этом и есть изменения. Проехал Компрессорный – татарин уже не говорит на татарском, он говорит на русском. И не с русскими, а между собой начинают говорить на русском. Они делают это, сами того не осознавая.

Могу сказать еще об одной перемене. Раньше татары любили только тех певцов и певиц, у которых есть «моң», а сейчас любят и тех, кто без него обходится.

С чем это связано? С тем, что у людей пропал музыкальный вкус?

Нет, дело не во вкусе. Просто люди тянутся к артисту, который может дать позитив, энергетику. В наше время такие артисты тоже нужны.

На что вы не жалеете денег?

На здоровье. На сохранение здоровья и поддержание себя в форме денег не жалею. Например, если массажист за один массаж берет 5 тысяч рублей, я не жалею на это денег. Потому что этот массаж мне нужен для того, чтобы я мог работать дальше. Если у лыж плохо держит крепление, покупаю новые.

А на что жалеете?

В молодости обычно ведь встречаешься с девушками. Пробуешь пообщаться – одна не нравится, другая тоже не совсем подходит… Я ни на одну девушку никогда не тратил денег. Не купил ни одного букета.

Денег не было? Или…

Не знаю, почему. Это даже не скупость. Не считал, что это необходимо.

То есть, получается, цену себе ставили высокую?

Да. Ни копейки не тратил. Обычно человек, нажив какое-то богатство, начинает кичиться. Такое ведь есть. Я, если откуда-то приходят неожиданные деньги, помогаю родным, нуждающимся, могу дать премию журналистам в редакции, артистам в штате. В Уфе один человек, поклонник моего творчества, как-то повез меня в… как называется это место, где играют? Плохое место.

Казино?

Да, в казино. А я даже играть там не умею. Сидел и думал, зачем я с ним связался: на следующий день концерт, а я если не посплю – не человек… Всегда удивляюсь, почему людям нравится спускать деньги в казино. Бессмысленная трата денег.

Театр не дает вам чувства удовлетворения, на другие удовольствия вы не тратитесь… Что же вас радует в жизни, что приносит удовольствие?

Сейчас есть внуки. Мне хорошо, когда общаюсь с ними. Они – свежая энергия. Рядом с ними чувствую себя старым мудрым тигром.

Получаю удовольствие от поддержания себя в форме. Хожу на фитнес, на лыжные прогулки. На лыжах я не бегаю, хожу потихоньку, медленно, любуясь природой. Летом езжу на велосипеде и по-настоящему наслаждаюсь такими прогулками.

Отец мой жив, слава богу. В этом году ему будет 103 года. У него здоровый, ясный ум. Каким был в молодости, в 70, 80 лет – и сейчас такой же.

Деменции нет?

Ничего нет. В моменты, когда ощущаешь какое-то бессилие, думаешь, что бы сейчас сделал отец. Прошлое папы само по себе как кино, мы же сделали этот фильм (документальный фильм «Габдрахман», – прим. авт.). Вот все это и дает стимул к жизни – то, что папа жив, что подрастает четвертое поколение. Каждый раз, когда иду к папе, хочется многое с ним обсудить, поговорить. На концерты он не ходит, но график мой знает. Если концерты в Арске, ему особенно интересно.

Он одобрил ваше решение стать певцом?

О своем намерении петь я никому не сказал. Об этом узнали, когда я уже начал работать в филармонии.

Как он принял это?

Я еще в деревне был близок к музыке, был искусным баянистом, играл на свадьбах. Хотя потом пошел учиться в строительный. Когда начал петь, папа не удивился, сказал только: «Значит, тебя тоже будут показывать по телевизору». В те времена показаться на экране было престижно. Потом мама сказала: «Улым, стал бы лучше танцором. Быть певцом – это ведь очень тяжело».

Нести людям песню действительно нелегко. Я и сам иногда завидую танцорам. Они и работу делают, в то же время это и физкультура.

«Нести людям песню действительно нелегко. Я и сам иногда завидую танцорам. Они и работу делают, в то же время это и физкультура»

Фото: © Салават Камалетдинов / «Татар-информ»

«Петь мне захотелось только после окончания строительного института»

Вы жалеете о том, что не успели с кем-то встретиться, поговорить, выслушать при жизни?

Однажды позвонил Ирек абый Багманов (актер театра имени Камала, народный артист ТАССР, – прим. авт.): «Мне хочется с тобой посидеть, поговорить». И о песне «Уфалла арбасы» сказал…

Он очень любил песню, концерты любил.

Я сказал: «Хорошо, Ирек абый», но так и не дошел… Спустя время, может, полгода, узнал, что он умер. Осталось сожаление об этом.

С Ильгамом абый [Шакировым] в последние годы вместе поработали, его последние выступления на сцене были на моем концерте. Мы побывали с ним во всех городах. На гастролях были моменты, когда вдоволь беседовали, вспоминали. Но он был не из тех, кто много говорит. Человек знающий и мудрый не бывает многословным. Только тот, кто толком ничего не знает, везде ходит и одно и то же всем рассказывает.

Когда состояние Ильгама абый ухудшилось, я не смог лично приехать, проведать его. Но звонил, узнавал, рад, что помогал по мере возможности. Свое последнее интервью он дал «Акчарлаку». Всей редакцией мы ходили в кафе на улице Щапова брать это интервью. Ильгам абый был философ…

А Габдрахим (Рустем Юнусов, известный татарский журналист, радиодиджей, умер в 2021 году на 57-м году жизни, последнее место работы – газета «Акчарлак», – прим. авт.) вам вспоминается? Скучаете по нему?

Не скажу, что прямо скучаю, но вспоминаю. Он каждый раз, увидев меня, доставал диктофон – «давай возьму интервью». Интересный был человек, неординарный, оригинально мыслящий. Непростой человек, глубокий. Такие люди прямо от Бога приходят в профессию. На журналиста не учился, на диджея тоже. Если бы выучился, может быть, стал бы еще лучше.

Хотя обучаться искусству, творческой профессии похоже на самообман, на мой взгляд. Если надо, можно пройти курсы. Среди журналистов есть такие, кто и без специального образования пишет прекрасно, по-народному. И журналисту, и певцу, и музыканту надо, чтобы способности, талант шли от самого Бога. Тагиру Якупову, чтобы стать певцом, даже курсы не нужны были, просто пришел и начал петь…

Альфия Авзалова так же…

И Габдулла Рахимкулов. Ильгам абый, даже если бы он не учился, пел бы так же. Хания, Хамдуна… Тем, кто сейчас на вершине эстрады, и в голову не приходит, что надо еще и учиться. Они ведут за собой народ, и если могут это делать – это хорошо. Ведь главная миссия – служение народу.

Интересно, если бы в свое время Габдельфат Сафин поступил не в строительный, а в консерваторию, стал бы он другим певцом с другими убеждениями?

Нет, поступить в консерваторию ты меня не заставишь. Петь мне захотелось только после окончания строительного института. Сам внутри боюсь, а ноги несут в филармонию. Я и без филармонии начал бы работать, но радио ведь только одно. А там сидит Рафаэль Ильясов – в эфир не пропускает. В те времена, если у человека не было образования, его считали «уличным певцом». Чтобы звучать по радио, я поступил в госучреждение – филармонию. Но как артист эстрады свободно начал работать и вырос только с появлением FM-радио.

В филармонию вас легко взяли?

Это как судьба направляет: ты боишься, сердце колотится, но кто-то будто за руку тебя ведет в здание, поднимаешься на второй этаж, а там на пианино играет Ильгам абый. Я ведь до этого его только по радио слышал. Он меня взял, так я начал работать в филармонии.

Люди начинают петь в 20 лет, и в 30 бывает, есть и такие, кто в 40 это делает. В человека бывает заложено – их души обучают еще в «том» мире, готовят, отправляют в наш мир… Так ведь, Рузиля? (обращается к жене).

Рузиля: Я в этом совсем не разбираюсь.

Это же ясно. Присылают подготовленными. И то, что душа узнала, чему научилась, в этом мире из нее вырывается. Сначала, конечно, появляется желание, это – желание души летать над облаками.

Насчет филармонии. В Камаловском театре вышел спектакль об Альфие Авзаловой. Не смотрели? Там есть небольшая карикатура на артистов филармонии.

Пока не смотрел, надо будет сходить.

Довольно комично показано, как артисты холодно встречают приехавшую из деревни молодую Альфию. А как встретили «звезды» филармонии прибывшего из строительного института Габдельфата?

Подожди, кто написал эту пьесу?

Резеда Губаева.

Это она не обо мне случайно писала? Потому что тот, кто пришел в филармонию неизвестно откуда и кого буквально никто не принимал, – это был я. Пока не посмотришь спектакль, не узнаешь, конечно. Я смущался при Альфие апа, потому что она начала говорить: «В филармонию, наконец, пришел один настоящий мужчина». Это она ведь прямо при мне говорила. В 90-е годы все пили.

Ильгам абый увидел, что я могу пойти по кривой дорожке, и предупредил: «Тебя Альфия апа, конечно, будет хвалить, но ты не слишком верь ее словам, не поддавайся похвалам». Вот какой гениальный человек! У меня в то время уже была песня «Ак күлмәгем». Альфия апа меня полюбила, Ильгам абый тоже. Их благосклонное отношение тяжело воспринималось остальными артистами.

«В душе человека «моң» появляется не просто так. Чтобы он был, надо пройти через трудности, страдания, препятствия»

Фото: © Рамиль Гали / «Татар-информ»

«Моим спонсором была Рузиля»

Последний вопрос – что такое «моң»?

Что, уже все? Хорошо же сидим. Мы говорим, что понятие «моң» непереводимо. Это – сама суть народа. «Моң» присущ только татарам. Это состояние, которое может передать не только певец в своей песне, но и поэт в своих стихах. Большинство поэтов такие. «Моң» дается не всем, если он есть, то это дар Божий. Это и не объяснишь никак, просто можно сказать «бу – моңлы» («здесь есть моң»).

В душе человека «моң» появляется не просто так. Чтобы он был, надо пройти через трудности, страдания, препятствия. Как я уже говорил, раньше татары слушали тех, у кого есть «моң», а сейчас это уже необязательный критерий. Сейчас «моң» уже редкость, таких исполнителей все меньше, потому что в жизни человека меньше трудностей, условия жизни стали лучше. Даже если певец вырос в деревне, он не встречался там с трудностями и «моңа» в нем нет. А например, Ильгам абый столкнулся с невероятными трудностями, поэтому «моң» просто сочится из его души! Тот же Тагир Якупов… Если посмотреть его биографию, один за другим умирали его близкие, он страдал, и душа его вся окутана печалью, этот «моң» проникает в каждую его клеточку, душа сама начинает петь.

У вас же есть «моң»?

Говорят, что есть.

Если посмотреть вашу биографию, не скажешь, что вы сильно страдали. Откуда в вас «моң» тогда? Конечно, 90-е – не самое лучшее время, мы все прошли через него, но… этого достаточно?

Человек только сам знает, что он пережил.

Конечно.

В строительном институте мне было грустно. Наверное, чувствовал, что я не совсем на своем месте. Я всегда получал только два вида оценок – или «5», или «2». Некоторые предметы не хотел учить ни под каким предлогом и всегда получал по ним двойку. Я шел сдавать раз за разом, и преподаватели уже смеялись, один сказал: «Измором хочешь взять!» В Казани татарского языка не было, все везде было на русском. Я русского тогда не знал. Да и сейчас не знаю… Даже академку взял. Философию и высшую математику сдаю на «5», а меня хотят выгнать. Потому что не ходил на военную кафедру. Мне и на заводе пришлось поработать...

То есть есть отчего взяться «моңу», хотите сказать…

Причин для его появления было много. Этого периода мне хватило. Я ведь не знал, чего хочу. И учиться не хочется, и кем стану, тоже не знаю. Вот так ходил, грустил, попал в Татарский народный хор. Это был хор Сары Садыковой на Баумана. Примерно 1982 год. Меня тут же взяли и сделали солистом. Мы стали давать концерты. Включая эти годы, я пою уже 40 лет. И в фольклорном ансамбле «Сорнай» участвовал. Вот эти годы, когда я не мог говорить, наверное, и сделали меня таким.

Не могли говорить на татарском, имеете в виду?

Да. В 80-х годах в Казани на татарском еще не говорили. Я ездил к сестре мамы Альфие апа на 9-м трамвае. Ездил мимо издательства и думал: «Эх, здесь же выходят татарские газеты, вот бы здесь работать». Это желание все-таки притянуло меня в «Идел-Пресс». Спустя годы, пусть и с обратной стороны здания, мы там поработали.

Какие чувства вызывают у вас 90-е годы? В материальном, духовном плане?

Это было самое интересное время! Сейчас ведь молодежь не может самовыражаться. С появлением искусственного интеллекта молодым будет еще тяжелее. Человек же отправлен на землю с какой-то миссией. Приходит сюда и не может ее выполнить.

Артисты, когда вспоминают годы своего становления, рассказывают, кто был их спонсором, кто поддерживал. Моим спонсором тогда была Рузиля. Она в то время ездила за товаром за границу, привозила и продавала здесь. Своим трудом зарабатывала и была мне большой поддержкой. Также Рузиля поработала и в сетевом бизнесе, занималась посудой. И когда я ушел из филармонии и начал работать на себя, на ее деньги мы приобрели звуковое оборудование. До дефолта мы жили прекрасно. После дефолта, помню, был стресс – прогорели тогда с курсом доллара.

«Я и на концертах всегда говорю: принесем ли пользу людям, неизвестно, главное – не навредить»

Фото: © «Татар-информ»

«Две тысячи глаз смотрят на одного человека. Понятно, что может быть сглаз»

Что для вас грех?

Грех – это чем-то навредить людям, сделать им плохое. Я и на концертах всегда говорю: принесем ли пользу людям, неизвестно, главное – не навредить.

И снова возвращаюсь к «Акчарлаку». Газета – это большой инструмент. На протяжении 25 лет каждую неделю ее получают 32 тысячи человек. Раньше было 40 тысяч. Сейчас артисты дают концерт и говорят: «Нас посмотрели 10 тысяч человек». А у нас охват аудитории – еженедельно 32 тысячи. Это очень ответственно. Мы с Рузилей и журналистам постоянно говорим: к человеку надо подходить очень осторожно, нельзя допускать грубости, агрессии в его адрес. Не наносить душевной обиды! Обижать, оскорблять – грех. Все записывается «там». О том, что твои благие и греховные дела записывают два ангела на твоих плечах, известно даже тем, кто не в исламе. Я так думаю.

Как руководитель, вы переживаете, не обидели ли своих подчиненных?

Они не оставляют места для нанесения обид и грубости в их адрес. Мы ведь коллеги, и все равны. Наша манера руководства не как у чиновников. Мы держимся наравне с ними. Поскольку мы ведем себя так, они относятся к нам с уважением.

То есть вы никогда не ложились с чувством, что кого-то обидели?

Нет.

А приходилось выступать с тяжестью на душе и душа ваша плакала, когда вы пели?

У меня был концерт в Уфе на второй или третий день после смерти мамы. Маму похоронили и поехали в Уфу. Со сцены не ушел, но песню о маме, помню, пел с трудом, очень тяжело было на душе.

Вы верите в сглаз?

Верю.

Если в зале сидит человек с плохой энергетикой, который может навести сглаз, вы это чувствуете?

Знаете, сглазу подвержены только отдельные люди. «Загрязненного» человека сглазить невозможно.

Как это?

Сглаз поражает человека с чистой душой. Говорят, пророк Мухаммад был подвержен сглазу. Так рассказывают хазраты на проповеди. Светлый человек! Светлые люди легко могут получить сглаз.

Как это понимать – вас могут сглазить или нет?

Могут.

Есть способы избежать этого, уберечься?

После каждого концерта надо облить себя соленой водой, очиститься. Есть люди, которые проводят чистку, избавляют от сглаза, это тоже помогает.

У вас есть такие люди? Они проводят вам чистку, заговорами убирают сглаз?

Да, есть такие люди, которым я доверяю.

Значит, это ваш способ уберечься от людей с плохой энергетикой на ваших концертах.

Не только с плохой энергетикой. Даже восхищенные взгляды могут нанести вред, сглазить. И любовь зрителя тоже может плохо воздействовать. У человека два глаза, тысяча людей – это две тысячи глаз, и эти две тысячи смотрят на одну пару глаз. Понятно же, что тут идет какой-то процесс. Мы же сами хотим обмена с залом: они – мне, я – им. Я пою им с эмоцией, их эмоции доходят до меня. Вот когда идет такой процесс, и сглаз приходит.

Татарский зритель в разных регионах, разных районах Татарстана отличается?

«Татары – они везде татары», – говорил Ильгам абый. Но система просмотра концерта отличается. Актаныш, например, как мы часто говорим, музыкальный край. Перед концертом в зале такая тишина, ты даже за занавес заглядываешь – зал полный, все спокойно сидят. И на протяжении концерта сидят и смотрят спокойно. Это я с точки зрения обмена энергетикой говорю. А едешь в Уфу – там еще до начала концерта зал гудит, такая там энергетика! Значит, концерт пройдет как надо, говоришь себе.

Пока Рузиля снимает нас на видео, спрошу: в жизни были моменты, когда вам хотелось развестись с женой? Что спасало в такие моменты?

Я не такой человек, чтобы разводиться с женой. На Рузилю я смотрю не просто как на жену, но и как на человека. Я не только к жене, но и к артистам, которые со мной работают, и к журналистам отношусь не просто как к сотрудникам. Человек иногда может быть не таким уж и талантом. Но он тебе так помогает, любит твое творчество…

Так, о Рузиле же был вопрос. Ответ такой: Рузиля – это настоящий человек. На этом закончим.

«Если бы современные дети играли так, как мы, то натворили бы дел. Совсем маленькими мы учились запрягать лошадь, и никто не получал увечий»

Фото: © Салават Камалетдинов / «Татар-информ»

«Ребенку надо поручать работу. Мы с детства были к ней приучены»

И среди музыкантов, и в редакции вам наверняка приходилось работать с разными людьми. Допустим, человек очень талантливый, но характер у него дурной. С ним можно ужиться, терпеть такого человека?

Очень талантливый человек сам начинает организовывать. Он или становится тамадой, или начинает какое-то свое дело. Если в коллективе оказывается человек грубый, агрессивный, то он может подорвать отношения во всем коллективе. Поэтому к таким людям отношусь с большой осторожностью. Хотя такие мне и не попадались. Я выбираю людей по их человечности.

Вы быстро принимаете решения? Например, самый простой выбор – на прилавке три пары ботинок, которые вам нравятся. Быстро решаете, какие взять?

Захожу и сразу говорю – это мое. Хотя родился я под знаком Весов, решаю быстро. Взять Рузилю в жены решил за один день. Получается, сравнил выбор жены с выбором ботинок… И сценический костюм, даже без примерки, вижу, что он мне идет. Выбором себя не мучаю. Одежду я покупаю нечасто, если что-то нравится, могу носить 10 лет.

Для внуков вы бабай или дәү әти?

Дәү әти.

Вы чувствуете, что внуки – это другое поколение, люди другого времени?

Как же этого не чувствовать? Разница поколений есть. Наше поколение судит о вещах так, как это было в наше время, но сейчас многое по-другому. В воспитании того времени ничего плохого нет, но оно не соответствует современному миру.

Ребенку с детства надо поручать работу. Мы с детства были к ней приучены. В какие бы игры мы ни играли, ЧП не происходило. Ни у кого не случалось сотрясения мозга и руки не ломались. Если бы современные дети играли так, как мы, то натворили бы дел. Совсем маленькими мы учились запрягать лошадь, и никто не получал увечий. На каникулах работали. Отвести теленка на поляну и привязать, сходить напоить его – это была детская задача. Сейчас видишь эту разницу, и становится немного страшно.

Ваши дети Адиля и Зульфат тоже делали всю эту работу в деревне на каникулах?

Адиля знает деревню, она и сейчас ее любит. Нельзя сказать, что работала, но у нее осталась привязанность к деревне. Деревня – это деревня, она воспитывает трудолюбие и выносливость.

Как писал Ангам Атнабаев: «Тоскуем по родной деревне, даже слезы льем, пишем песни о возвращении, а потом получаем гонорар, высылаем и остаемся жить в городе» (непоэтический перевод, – прим. Т-и).

Гениально сказал, да.

Любите стихи?

Читаю. Люблю. Стихотворение Равиля Файзуллина «Аталар» («Отцы») читал и на своем концерте. Про Роберта Миннуллина и говорить нечего. Строки Разиля Валиева «Или мир я изменю сегодня, или сам сегодня изменюсь»... Потом, Ангам Атнабаев…

Лежат ли у вас стихи, к которым так и не удалось подобрать мелодию?

Нет. Песен приходит очень много, дефицита нет. Гузелия каждый день присылает песню. Среди них попадаются и такие, которые мне подходят. Нам нужна песня со смыслом. Иногда присылают песни в молодежном стиле – невозможно петь, невозможно понять мотив.

«Дина Гарипова уже тогда отличалась. В автобусе другие болтали о том о сем, а она сидела и смотрела в окно на деревья»

Вы ведь автор книги под названием «Мин» («Я»). Нет желания написать еще?

Наверное, еще рановато. К этому надо прийти. Время само меня подведет.

Мемуары?

Да, может быть, и мемуары. Это надо писать своими руками.

Это же будет о вашем окружении?

Да, вместе с окружением, конечно.

Окружение бывает разное, есть вероятность, что и грязь может просочиться?

Нет. Писать, что этот ко мне отнесся плохо, тот сделал так, – это не дело. Если ты сумел пройти через плохое, значит, надо забыть. Пережил это, и достаточно. Всевышний дал это как препятствие, если ты прошел его – ты стал еще сильнее.

А плохие поступки, подлость человеческую вы забываете?

Забываю. На это надо смотреть просто с улыбкой. Как я уже говорил, мы в нашей газете не ставим перед собой цель уничтожить человека. Если напишу книгу, там будет такая же система. Проходишь через препятствия, каждый раз становясь сильнее, не надо сдаваться, проявлять слабость из-за этого. Хотя есть люди, которые вставляют тебе палки в колеса…

Даже в вашем возрасте, при вашем имени, авторитете кто-то пытается вам навредить?

Нет, я же никогда не заходил в шоу-бизнес. Мне просто надо успеть занять площадку для концерта, пока молодежь не заняла. Главное – это!

Первые выступления Саиды были с вами, Дину Гарипову вы тоже первый вывели на сцену. Ценят ли это молодые? Умеют быть благодарными людям старшего поколения за такую поддержку?

Да, девчонки – молодцы. Дина Гарипова два года работала в моей группе. Она уже тогда отличалась, было видно, что внутри у нее цель. В автобусе другие болтали о том о сем, а она ни с кем не разговаривает, сидит, смотрит в окно на деревья. В какой-то степени с советами, наверное, помогли и Рузиля, и я.

Эта девочка ведь нигде не училась. Просто занималась с репетиторами, а это не считается образованием, просто тренировка голоса. У Дины голос от природы. Когда она победила в «Голосе», меня позвали на Первый канал на передачу Малахова. Съездил. Саида тоже еще маленькой пела со мной дуэтом. Интуиция у меня есть, мне дано заметить, разглядеть в человеке способности. С Венерой Шамиевой тоже исполнили дуэт. В свое время песня «Хыянәт» («Измена») стала резонансной. Певица Иркэ тоже у меня работала. Неплохо ведь идет у нее и сейчас. Я привез ее из Аксубаево, услышал, как она поет песню о своем районе «Аксубаем». «Из этой девочки что-нибудь выйдет?» – спрашивали некоторые. Я сказал: «У нее получится»...

Она уже тогда была Иркэ?

Нет, она была Айгуль Миншакирова. Вот же, все находят свой путь! Мне нравилась группа «Айфара», нравился их стиль. До сих пор люблю ее. В тот момент для их стиля «Ласкового мая» еще не пришло время. И репертуар у них был интересный, и неожиданные темы были. Мне они показались интересными...

Что значит быть аксакалом?

Быть мудрецом, иметь жизненный опыт и знания.

Кто из татарского мира приходит вам на ум при слове «аксакал»? Из ныне живущих.

Сейчас ведь татарская интеллигенция не говорит своего авторитетного слова. Она выродилась, прежней интеллигенции нет. Раньше нация держалась на ученых, они вели народ. А сейчас идет преклонение перед людьми шоу-бизнеса, теперь они на переднем плане.

При слове «аксакал» никого, кроме Шаймиева, представить себе не могу. Аксакал должен знать всё – и политику, и промышленность, и историю.

Спасибо…

Всё, уже поговорили? Интересно было… Почему я не хожу на разные передачи? Потому что только начинаешь раскрываться, говорят: «Наша передача подошла к концу». Не получается полностью раскрыться, спокойно посидеть, порассуждать. Когда ставят в рамки, не получается высказать всё, что хотел сказать.

Рузиля Мухаметова, «Интертат», перевод с татарского