Ответ графа Льва Толстого – почему голодают русские крестьяне в императорской России
Среди голодовок, периодически повторявшихся в дореволюционной России, голод 1891—1893 годов был самый тяжёлый и охватил почти половину губерний.
Толстой тяжело переживал это народное бедствие, он понимал, что причина голода не в неурожае 1891 года, а во всей системе несправедливого эксплуататорского строя.
13 сентября он записал в дневнике: «Неужели люди, теперь живущие на шее других, не поймут сами, что этого не должно, и не слезут добровольно, а дождутся того, что их скинут и раздавят?»
Когда Лесков спросил его, что же нужно делать в связи с голодом, Толстой ответил, что необходимо написать «то, что тронуло бы сердца богатых».
Писатель решил своими глазами увидеть бедственное положение народа и осенью 1891 года отправился по деревням Богородицкого, Ефремовского, Епифанского уездов Тульской губернии и Данковского уезда Рязанской губернии.
По возвращении он тут же начал писать статью «О голоде»
До этого Толстой уже неоднократно писал о голоде. Самым первым его обращением было письмо о голоде в Самарской губернии в 1871-1873 годов, опубликованное в газете «Московские ведомости» №207, а затем его напечатали и другие газеты.
Это письмо было подхвачено общественным мнением и изменило ситуацию, была организована помощь голодающим.
В 1891 году Толстой тоже надеялся пробудить общественное мнение и получить помощь для крестьян
Автор пишет:
«Первый уезд, посещенный мною, был Крапивенский, пострадавший в своей черноземной части.
Первое впечатление, отвечавшее в положительном смысле на вопрос о том, находится ли население в нынешнем году в особенно тяжелых условиях: употребляемый почти всеми хлеб с лебедой, — с 1/3 и у некоторых с 1/2 лебеды, — хлеб черный, чернильной черноты, тяжелый и горький; хлеб этот едят все, — и дети, и беременные, и кормящие женщины, и больные.
Другое впечатление, указывающее на особенность положения в нынешнем году, это общие жалобы на отсутствие топлива.
Тогда еще — это было в начале сентября — уже нечем было топить. Говорили, что порубили лозины на гумнах, что я и видел; говорили, что перерубили и перекололи на дрова все чурбачки, всё деревянное.
Многие покупают дрова в прочищающемся помещичьем лесу и в сводящейся поблизости роще.
Ездят за дровами верст за 7, за 10. Цена колотых дров осиновых за шкалик, т. е. 1/16 куб. саж., 90 копеек, так что дров на зиму понадобится рублей на 20, если топить всё покупными.
Бедствие несомненное: хлеб нездоровый, с лебедой, и топиться нечем».
В Богородицком уезде вопрос с топливом оказался более трудноразрешимым по причине меньшего количества лесов, ближе к Ефремовскому уезду ситуация была хуже и хуже
«На гумнах хлеба или соломы всё меньше и меньше, и плохих дворов всё больше и больше
На границе Ефремовского и Богородицкого уездов положение худо в особенности потому, что при всех тех же невзгодах, как и в Крапивенском и Богородицком уездах, при еще большей редкости лесов, не родился картофель.
На лучших землях не родилось почти ничего, только воротились семена. Хлеб почти у всех с лебедой. Лебеда здесь невызревшая, зеленая. Того белого ядрышка, которое обыкновенно бывает в ней, нет совсем, и потому она не съедобна.
Хлеб с лебедой нельзя есть один. Если наесться натощак одного хлеба, то вырвет. От кваса же, сделанного на муке с лебедой, люди шалеют».
В одной деревне писатель зашёл в избу, его поразила грязь жилья и оборванность одежд, угол избы был завален котяшьями лошадиными и сучками, которые бабы ходят собирать по выгонам лесам, чтобы протопить печь.
У одного из домов к Толстому вышла оборванная худая и стала рассказывать своё положение:
«У нее пять человек детей. Старшей девочке десять лет. Двое больны, — должно быть инфлуенцей.
Один трехлетний ребенок больной, в жару, вынесен наружу и лежит прямо на земле, на выгоне, шагах в восьми от избушки, покрытый разорванным остатком зипуна.
Ему и сыро, и холодно будет, когда пройдет жар, но все-таки лучше, чем в четырехаршинной избушке с развалившейся печкой, с грязью, пылью и другими четырьмя детьми.
Муж этой женщины ушел куда-то и пропал. Она кормится и кормит своих больных детей побираясь.
Но побираться ей затруднительно, потому что вблизи подают мало. Надо ходить вдаль, за 20—30 верст, и надо бросать детей.
Так она и делает. Наберет кусочков, оставит дома, и, как станут выходить, пойдет опять. Теперь она была дома, — вчера только пришла, и кусочков у ней хватит еще до завтра».
В таком положении она была не одна. Так всегда было в последние годы.
И в урожайные годы бабы украдкой, под угрозой побоев или острога, ходили по лесам и собирали топливо, чтобы согреть детей. И кусочки они всегда собирали от бедняков, каждый год, просто этот год тяжелее обычных.
Общие же хронические причины бедствия тоже во много раз более сильные, чем неурожай. Как и везде: малоземельность, пожары, ссоры, пьянство, упадок духа.
Перед уходом из деревни Толстой встретил мужика, который привёз с поля картофельную ботву (плети), которую, как оказалось ему продал помещик по цене: «За десятину плетей — десятину на лето убрать».
То есть за право собрать с десятины выкопанного картофеля картофельную ботву крестьянин обязывается вспахать, посеять, скосить, связать, свезти десятину хлеба – это работы на 8 рублей.
Но помещик здесь установил свою цену – 5 рублей.
Работу искать негде, иди куда хочешь, везде земля этого помещика.
Выводы у Толстого были неутешительные. Всё дело не в конкретном голоде, а в жизни народа, которого легко насытить тем, что не объедать его, слезть с его шеи.
«Народ голоден оттого, что мы слишком сыты.
Разве может не быть голоден народ, который в тех условиях, в которых он живет, то есть при тех податях, при том малоземельи, при той заброшенности и одичании, в котором его держат, должен производить всю ту страшную работу, результаты которой поглощают столицы, города и деревенские центры жизни богатых людей?
Все эти дворцы, театры, музеи, вся эта утварь, все эти богатства, — всё это выработано этим самым голодающим народом, который делает все эти ненужные для него дела только потому, что он этим кормится, т. е. всегда этой вынужденной работой спасает себя от постоянно висящей над ним голодной смерти.
Таково его положение всегда.
Нынешний год только вследствие неурожая показал, что струна слишком натянута.
Народ всегда держится нами впроголодь. Это наше средство, чтобы заставлять его на нас работать. Нынешний же год проголодь эта оказалась слишком велика».
Запрет цензуры на печать статьи
В 1891году голод охватил 17 губерний (36 миллионов человек)
В статье Толстой утверждал, что «голод уже около 20 лет существует для большинства чернозёмного центра».
Причину он так и указал в виде афористической формулировки: «Народ голоден оттого, что мы слишком сыты».
Статья была запрещена цензурой для публикации, тогда Толстой отправил статью за границу под заголовком «Почему голодают русские крестьяне?» Публикация появилась в английской газете «Daily Telegraph».
Толстой писал это больше чем 100 лет назад, а 30 лет назад его стали опять обливать грязью, наверно неспроста.
Другие свидетельства о бедственном положении крестьян
Правительство царской России конечно знало о бедственном положении народа.
Так, Витте в 1899 году на совещании министров подчеркивал: «Если сравнивать потребление у нас и в Европе, то средний размер его на душу составит в России четвертую или пятую часть того, что в других странах признается необходимым для обычного существования».
А вот, что говорил министр земледелия в 1915–1916 годы Наумов (монархист):
«Россия фактически не вылезает из состояния голода то в одной, то в другой губернии, как до войны, так и во время войны.
Процветают спекуляция хлебом, хищничество, взяточничество; комиссионеры, поставляющие зерно, наживают состояние, не отходя от телефона.
И на фоне полной нищеты одних - безумная роскошь других.
В двух шагах от конвульсий голодной смерти - оргии пресыщения. Вокруг усадеб власть имущих вымирают селения. Они же тем временем заняты постройкой новых вилл и дворцов.»
Больные тифом в селе Протасове Лукояновского уезда Нижегородской губернии Фото из открытого доступа
Вплоть до Октябрьской Социалистической революции положение крестьян было крайне бедственным, но уже к 1905 году массовые выступления захватили уже половину губерний страны.
Всего за 1905 г. было зарегистрировано 3228 крестьянских выступлений. В стране открыто говорили о крестьянской войне против помещиков.
Царское правительство этого, конечно, не ожидало и развернуло карательные операции против народа и полилась крестьянская кровь.
Вот типичный приказ министра внутренних дел П. Дурного киевскому генерал-губернатору. "...немедленно истреблять, силою оружия бунтовщиков, а в случае сопротивления - сжигать их жилища...
Аресты теперь не достигают цели: судить сотни и тысячи людей невозможно".
Крестьян расстреливали артиллерийским огнём.
Продолжение следует