Павлик Морозов против Гигахруща. Часть Первая
- Вот знаешь, бать, я считаю, что все эти Самосборы – полная ерунда! Их придумали халаты из НИИ в попытке в очередной раз обуздать «сучность бытия» и проебались! – Павлик, парнишка циклов семнадцати, гордо восседал на жалобно поскрипывающей табуретке и слегка покачивался, глядя в плесневелый потолок. – И теперь вот результат их научных изысканий жрёт людей и скребётся в гермы... Ну чего вот ты молчишь? Скажи хоть что-нибудь!
Артём Степанович неопределённо проскрежетал что-то нижней пастью и продолжил сосредоточенно колупать своими когтями невнятный, похожий на морду бетоноеда вырост в углу жилъячейки. Сегодня он не очень склонен к беседам… хотя, даже в бытность человеком, он тоже не очень любил разговоры, а особенно не любил распространяться о своей работе, но только теперь Паша понимал, почему. То, во что батя превратился под воздействием фиолетового тумана, было не самым жутким на памяти парнишки: он хотя бы сохранил остатки человечности в отличие от многих встреченных порождений. Многие из этих тварей выглядели огромными массами из сросшихся человеческих тел, кричавших и рыдавших так, что Павлика до сих пор преследовали в редких кошмарах эти нечеловеческие, полные боли звуки. Некоторые, как например бывший сосед Витька, выглядели как жопа с ручками в буквальном смысле этого слова. А были и те, которым даже описания нельзя было дать: бесформенные тени, а то и вовсе сгустки кромешной черноты, нарушавшие все известные парнишке законы физики, в трубочку сворачивавшие одним своим присутствием стены и коридоры. Однако, как же вообще Пашу угораздило попасть в такой контингент?
Это началось около пяти семисменков назад. Павлик Морозов, не очень прилежный ученик, но очень общительный ребёнок, сын погибшего при исполнении заслуженного блочного ликвидатора, очень скоро потерял и мать, которая с горя запила, ушла на нижние этажи и бесследно исчезла. Начблока Василий Васильевич, тучный мужчина с виду циклов тридцати-сорока, пожалел бедного парня и поставил его работать вместо не так давно почившего уборщика. Непыльная работа по обеспечению порядка вполне понравилась парню: ничего сверхсложного, ходишь, подметаешь, шваброй машешь, плакаты переклеиваешь, стены подкрашиваешь, а за это ещё и талоны дают! Правда, Василий Васильевич сказал, что это только на цикл, пока Пашу не заберут на срочную службу в ликвидаторы, хотя даже так, справедливости ради, расклад был неплохой. Но ведь этой истории не суждено было бы начаться, если бы всё шло, как по маслу, верно?
Прошёл целый график с его назначения на должность «специалиста по санитарному состоянию производственных помещений» (проще говоря, уборщика), и настала его очередная рабочая смена. Павлик самозабвенно елозил драной тряпкой, намотанной на простую деревянную швабру, по бетонному полу и насвистывал себе под нос какую-то задорную партийную песню. Однако, на этот раз смене парнишки не суждено было закончиться спокойно: он не домыл пол даже до первого коридорного поворота, как вдруг взвыла сирена Самосбора, заставив Пашку от неожиданности опрокинуть ведро с хлорной водой.
- Вот дрянь! – Ругнулся про себя парень и, крепко прижав к себе казённую швабру, ломанулся к своей ячейке. Поворот по коридору… и застыл, словно врезался в невидимую стену. В нос ударил тягучий, перебивающий всё остальное запах сырого мяса, а из трещин в бетонном полу прямо под ногами Павла поползли клубы лилового тумана. Его обуял животный ужас: он взвыл и всем телом ударился в ближайшую герму. – ОТКРОЙТЕ, УМОЛЯЮ!
Вестимо, ответа не последовало. И в следующей тоже. И третью герму никто ему не открыл. Осознание того, что что-то идёт немного не так, как, по его мнению, должно было, пришло чуть позже, когда он совсем сорвал голосовые связки и пытался отдышаться, из последних сил пару раз долбанувшись в гермодверь. Отойдя от накатившей паники, Паша оглядел себя: руки, ноги и даже хозяйство остались целы и даже не рассыпались прахом и не обратились в слизь, на своём лице он не нащупал ни новых глаз, ни дополнительных ртов, а в голове не было чужих голосов или спутанных мыслей. Мало того, фиолетовая дымка словно бы расступалась вокруг него, не касалась тела. Вот это уже было очень и очень странно. Но он жив! Он не расплылся кучей зловонной чёрной слизи, его не скрутило спиралью, не вывернуло наизнанку, не сплавило с полом в орущую мясокостную массу и даже не разорвало от жопы до затылка! Нервный смех прошиб уборщика, всё ещё не пришедшего в себя после такой жёсткой эмоциональной встряски. Сотрясаясь от гулкого, не очень здорового хохота и снова и снова судорожно ощупывая себя, он не сразу заметил резкого изменения в окружении.
Чья-то ладонь, лёгшая на плечо Павлика, привела его в чувства. Какая-то она была по ощущениям не совсем человеческая. Огромная, когтистая, с шестью пальцами и в кривой ликвидаторской перчатке. Подавившись сырым, вонючим воздухом, парень резко дёрнулся в сторону и вжался в стену, глядя на нечто, вставшее посреди коридора и упирающееся чем-то, похожим на голову, в потолок. Ну, теперь ему точно конец.
- П а-аВЕ л! – Просипело чудовище, нагибаясь к пацану. Теперь среди пурпурного тумана можно было ясно различить искажённый ликвидаторский противогаз, местами порванный и растянутый, но с удивительно целыми стеклянными линзами. Сквозь дыры в резине было заметно шевеление чего-то живого, а за стеклом чётко виднелись огромные пустые глаза. И было в этих глазах, пусть и искажённых воздействием Самосбора, что-то до боли знакомое…
- …Бать? Это ты? – Осторожно, готовясь в любой момент сорваться с места и ломануться прочь от возможной опасности, произнёс парнишка. Да ну это точно сон! Причём из разряда тех абсурдных, которые видятся при температуре за тридцать девять. Однако, даже в страшных лихорадочных снах он ещё не видел чего-то, подобного тому, что сейчас стояло перед ним. Огромное, вытянутое и сгорбленное тело в таком знакомом ликвидаторском ОЗК, но с лишней парой когтистых конечностей и, кажется, несколькими зубастыми ртами по всему телу. Может, правда он не спит и всё это происходит на самом деле? Хотя нет, больше похоже на то, что он всё-таки умер и всё, что ему видится – галлюцинации разлагающегося в слизь и плесень мозга? Как бы то ни было, существо, стоящее перед ним, нападать не спешило. Оно пощёлкало зубами будто бы в знак согласия, бережно (насколько это слово можно было применить к огромной непропорциональной фигуре с дёрганными движениями) протянуло одну из верхних рук к Павлику и наклонило голову в противогазе. Интерес парня пересилил чувство неописуемого ужаса, и он дрожащей рукой потянулся к чудовищной лапе в ответ. Когтистая ладонь слегка сжала маленькую человеческую и тут же отпрянула, а фигура отшатнулась назад, за завесу пурпурного тумана.
- Уж-Ж Ас-нО, - Проскрипело чудовище, бывшее когда-то Артемием Степановичем, одним из лучших ликвидаторов блока. Кажется, каждый, похожий на человеческий, звук давался ему тяжело: каждую букву произносили разные пасти, раскиданные по его изувеченной мутациями голове и искажённому телу. Смотреть на него было больно, причём не столько от того, что он выглядел неприятно, сколько от осознания того, что в таком неприятном теле всё ещё теплилось что-то человеческое, родное.
- Д-да не так уж всё и плохо, бать! – Усмехнулся Пашка, попытавшись таким образом успокоить то ли то, что было его отцом, то ли самого себя. – Ты хотя бы ещё меня помнишь и не пытаешься меня сожрать…
После этих слов между ними воцарилась неловкая тишина, тревожимая только сиренами Самосбора и звуками копошения мелких аберраций под гермами соседей. Павлу стало совсем неуютно в такой обстановке, и он отвёл взгляд, нервно перебирая пальцами по своему рабочему инструменту, то бишь швабре, даже не зная, как продолжить эту странную беседу.
- мАТЬ. Ка к? – Снова проскрежетал Артём Степанович, нарушая недолгое молчание.
- В душе не чаю, - Пожал плечами парень, в ответ на что существо вопросительно зашуршало и с хрустом склонило голову набок. Тяжело вздохнув, он всё-таки продолжил. – Я её уже целый график не видел. Ты как умер, она запила страшно, а на третью смену куда-то вниз по лестнице ушла и пропала…
Бывший ликвидатор негодующе проворчал что-то на своём и впился когтями себе в лицо. Такие его телодвижения Павлику не очень понравились: он не очень понял, жест ли это глубокого огорчения или просто просвет человеческого сознания затмил Самосбор в его голове и сейчас чудище совершит над собственным сыном акт милосердия путём ампутации головы от шеи. Конечно, парень вообще понятия не имел, как Самосбор влияет на людей помимо физического изменения, и влияет ли он на сознание вообще, но предполагал, что физическими изменениями его воздействие уж точно не ограничивается. Хотя, может быть, люди сами под влиянием сей разрушительной стихии теряют рассудок от своих мутаций?
Вот угораздило же его задуматься об этом прямо сейчас, а! Как только в голову полезли мысли о природе Самосбора, этот самый Самосбор резко закончился: фиолетовый туман втянулся обратно в щели в бетоне, оставив в коридоре кучу мелких порождений и налёт чёрной слизи на стенах, а тревожная сирена замолкла, оповещая о начале ликвидаторской работы.
- О, теперь можно и домо-ОЙ! – Павлик, уже было собравшийся топать в свою ячейку, был резко схвачен Артемием Степановичем и стремительно утащен вглубь коридора по направлению к лестнице. – Пусти ты!
Батя не ответил, только покрепче перехватил парня под мышкой и оглянулся назад, туда, где уже раздавались крики ликвидаторов. Остановились они только на лестнице, на несколько пролётов ниже своего блока.
- Да что с тобой?! – Заорал Павел, оттолкнув от себя то, что было его отцом. – Ты зачем меня сюда притащил?!
- Сп-п Ас тИ, - Простонало существо и показало пальцами цифры Два и Три. – Яч-ЧЕЙ-ка.
Парень глупо смотрел на жесты чудовища секунд двадцать, перебирая в голове варианты того, что это может быть. Два, три, ячейка… он хлопнул себя ладонью по лбу, когда, наконец, осознал соль проблемы. Статья двадцать третья ликвидаторского устава, точно! Ячейки, которые не были загерметизированы во время Самосбора, подвергаются огнемётной обработке вместе с жильцами. И как он сам сразу не вспомнил? Но ведь в ячейке у него остался запас талонов на чёрный день! И трусы сменные. И две пары носков новых…
- М-да, неприятно… - Протянул Павлик и задумчиво почесал молодую щетину. Видимо, назад ему теперь путь заказан: даже если он придёт после зачистки последствий, то не факт, что его сразу не пожгут за компанию или не отправят в НИИ на опыты, как порождение. – И что теперь делать?
Ответ пришёл к нему сам: безумная, но при этом достаточно интересная идея зажглась в молодой, горячей голове и Паша, закинув на плечо всё это время таскаемую с собой швабру, объявил:
- Я знаю! Мы пойдём в блок Вечного Самосбора!
О таких местах ходили легенды: одни говорили, что в таких блоках обитают Чернобожники, другие говорили про таинственный выход в какую-то «наружу», спрятанный где-то в глубинах блоков, поражённых Самосбором, но Павлуша верил только в то, что в них, скорее всего, много всего интересного. Мало ли, конечно, что там могло обитать, но, если его теория верна и там сохранились нетронутые участки, на них могут быть вещи почивших жильцов. А вещи мёртвым, как известно, уже не понадобятся.
И вот теперь они здесь. Три смены пути почти натощак не прошли даром: в первой же целой ячейке они нашли несколько бессрочных талонов и тут же втихаря обменяли их в ближайшем жилом блоке на несколько белых, пресных брикетов. Вторая ходка была уже менее успешной: они обошли три ячейки и не нашли ничего, кроме трупов и бесполезной, прохудившейся утвари. Теперь они с батей сидели в одной из вскрытых ячеек, где Павлик качался на табуретке, а Артемий Степанович ковырял потолок. Мерзкий, затхлый воздух с запахом мяса, к которому невозможно было привыкнуть, отсутствие электричества и лёгкий налёт безнадёги и люминесцентной плесени заставляли парня погружаться в тяжёлые самокопания: может, всё-таки зря они сюда полезли? Может, не будет здесь больше ничего дельного?
- А чёрт с ним, - Махнул рукой Пашка и поднялся с облегчённо простонавшего табурета, широким шагом направившись в коридор, поросший тонким слоем тёмно-красной плоти и светящейся плесени. – Давай ещё пару ячеек обойдём, да в другое место…
Морозов Старший проскрежетал что-то раздосадованное и поплёлся следом за сыном, который гордо вышагивал, держа на плече швабру, по коридору: ему, видимо, не очень нравился чрезмерно энергичный настрой сына. Обзор заволакивала пурпурная дымка, не давая видеть дальше пары метров вперёд, под ногами чавкало что-то похожее на человеческий жир неопределённо-жёлтого цвета, а с нетронутых участков стен на странную парочку смотрели партийные плакаты. Странно смотрели, следя глазами, чего внимательный парнишка не мог не подметить. Подойдя к плакату с улыбающейся заводчанкой в рабочем красном платке и надписью: «ПЯТИЦИКЛОВКУ ВЫПОЛНИМ В ТРИ ЦИКЛА», Павлик пару раз качнулся из стороны в сторону, чтобы удостовериться в своей правоте. Действительно, глаза с плаката двигались, следя за действиями парня. Кажется, она улыбнулась чуть шире, глядя на его заинтересованное лицо. А, нет, не показалось: лицо женщины с плаката сначала растянулось в неестественной улыбке, а затем исказилось в хищном оскале, ламинированная ткань натянулась, вытягивая чудовищную морду с цветного листа и заводчанка попыталась цапнуть мальчишку за руку.
- Э-э-эй! Мадам, я не знакомлюсь! – Заорал Пашка и со всего маха зарядил кулаком по существу с плаката, впечатывая его обратно в стену. После такого заряда витамина П в голову женщина, а вернее порождение с плаката явно переменилось в лице, перестав улыбаться и теперь усиленно пряча взгляд, отводя глаза в сторону. –Мне ещё восемнадцати циклов нет, а вы пристаёте!
Со стороны Артёма Степановича послышалось приглушённое, каркающее кряхтение, похожее на смех, хотя сам Пашка назвал бы это звуками инсульта пожилой лифтовой арахны. Конечно, таких звуков он ни в жизнь не слышал, но отчего-то подозревал, что пожилые арахны умирают от инсультов именно с такими звуками.
- ХоР-рО-шшо! – Гаркнуло существо в ОЗК, не прекращая издавать звуки смеха и облокотившись на стену одной из верхних рук. Никогда ещё Павлик не слышал, чтобы отец смеялся. Обычно он удостаивал всякие детские выходки мальчишки лёгкой улыбкой или снисходительным кивком, но вот чтобы смеялся… теперь, когда он является чем-то нечеловеческим, это не выглядит так чужеродно и необычно, как если бы он смеялся, будучи человеком. Парадокс.
- Сильно же тебя Самосбор потрепал, - Почти нервно усмехнулся парень, перехватил черенок швабры поудобнее и пошагал дальше, не замечая того, как резко звуки странного смеха прекратились. Проходя мимо рядов открытых, словно выпотрошенных ячеек, Павел искал взглядом невскрытые гермы. Искать что-то полезное, что можно было выгодно сбыть, в открытых комнатах было бесполезно: жуткая стихия вымела из них всё, слила вещи, мебель и приборы с плотью и жиром, расплавила их в слизь или вовсе превратила в что-то… сомнительной разумности, но несомненной живости. Как та тётка с плаката, только хуже. В прошлую ходку им «посчастливилось» наткнуться на парочку таких прямо в коридоре: чайник с бурлящим в нём ливером, попытавшийся тяпнуть Павлика за ногу и мужчина, сросшийся с собственной гермодверью и теперь цитировавший ГОСТы по Танцевалову, так что живой плакат – это ещё хиханьки-хаханьки.
- Вот оно! – Наконец, подойдя ближе к повороту за угол, парнишка разглядел сквозь пурпурную пелену запертую герму и тут же подскочил ближе. Действительно, абсолютно целая и всё такая же герметичная, пусть и слегка ржавая и покрытая слоем судорожно сокращающихся мышц и кожи. – Бать, помогай!
Бывший ликвидатор тут же оказался рядом, поддел когтями нижнюю часть двери и резко дёрнул вверх и на себя. С треском плоти и скрипом металла герма поддалась, сорвалась с петель и рухнула на пол, а Павлу открылся вид на тёмную ячейку. Включив фонарик, найденный в одной из целых ячеек незадолго до этого, Павлик смело, как в пропасть, шагнул внутрь и огляделся, пока отец продолжил исследовать коридор в своём неспешном темпе. Внутри оказалась стандартная жилая площадь однокомнатной планировки, открытая нараспашку дверь в туалет-ванную и… труп прямо у выхода. Он сидел, привалившись к стене у гермы, и держал в руках чуть ржавый, но, кажется, вполне рабочий ликвидаторский дробовик. Судя по следам на стене и почти полному отсутствию задней части головы, сей гражданин решил повторить подвиг Коли Кубинова, известного Хрущёвского музыканта, от безысходности. Парнишка даже не сразу уловил запах мертвечины сквозь вонь сырого мяса и даже отшатнулся в сторону от неожиданности, когда фонарик выхватил из темноты тело. Этот парень не разложился на плесень и сладконцентрат, как, наверное, должны были делать все трупы по рассказам старожилов, а высох, и теперь его посеревшая, потрескавшаяся кожа обтягивала кости. В отличие от других тел, виденных ранее и от которых одни только кости и остались, этот выглядел ещё более… стрёмно, что ли. Возможно, он был ликвидатором когда-то, или служил в ОГБ, но, так или иначе, дробовик ему теперь не пригодится.
Вообще, Пашка никогда не был трусом. Да и могут ли вообще в таком жутком месте, как Гигахрущёвка, быть люди трусливые или просто не стрессоустойчивые? Когда регулярно наблюдаешь кровь и трупы, оставшиеся от соседей, живёшь, хотя скорее существуешь, в постоянном страхе быть убитым, самособранным или расстрелянным, вид простого засохшего мужика даже дёрганья бровью вызывать не должен, но… парень заколебался. Вроде такая уверенно прозвучавшая в голове мысль о том, что оружие ему будет нужнее, должна была вселить в него решимость одним махом вырвать из рассыпающихся рук оружие, но что-то его затормозило. По спине пробежались мурашки, а на лбу выступил холодный пот. А вдруг он сейчас подорвётся и схватит за руку или, что страшнее, за хозяйство? Вроде мысль бредовая, но парень решил не рисковать и вернуться к телу чуть позже, после того, как изучит ячейку, чтоб наверняка.
Обходя помещение вдоль стены, Паша обнаружил целый, слегка запылившийся ЭВМ с пузатым монитором и, Черногосподи боже, целый электрогенератор! Судя по тому, что провода от него шли ко всем приборам и даже лампам в ячейке, сей приятнейший гражданин отключился от общей электросети и запитался от… от чего? В полупрозрачном топливном бачке, заполненном, кстати, на две трети, плескалось что-то мутного зелёного цвета. По запаху это было что-то среднее между грибной самогонкой, старыми портками и едкой хлоркой, а на вкус это чудо пробовать не хотелось. Ну, видимо, раз оно залито, значит оно работает, так? Так.
- Да будет свет! – Хохотнул Павел и несколько раз дёрнул шнур стартера. Застоявшаяся машина нехотя, но поддалась уговорам и послушно, мерно загудела, а свет в ячейке мигнул и загорелся ровным жёлтым светом. – Сказал электрик и перерезал провода. Та-ак, а тут у нас что?
Внимание парня тут же переключилось на монитор вычислительной машины. Простейший девайс, такой был и у него в ячейке, пока мать не обменяла его на этанол, ничего необычного. Включив шайтан-машину, Павлик рухнул на стоявшую рядом со столом табуретку и вгляделся в загорающийся экран. Выплюнув на монитор логотип операционной системы ОК-11-А, ЭВМ, наконец, проявил стандартный рабочий стол в виде зелёно-белой стены. Набор программ был, конечно, очень скудный: порт выхода в нервонет, несколько каких-то папок со странным названием и содержанием, - даже без обнажённых фоток, ну ни стыда, ни совести! – и приложение с игрой «Мир бетонобойников».
- Не густо, - Хмыкнул юный компьютерный гений, изучая содержимое папок и рабочего стола. Перебирая разномастные файлы, парень даже не сразу заметил серьёзных изменений: только минут через пять или все десять его внимание привлекла не очередная картинка с фотографией отчёта о поставке бипок на местный склад, а какое-то чёрное пятно на экране. Странно, его же не было, когда он садился. Натянув рукав рабочей кофты на ладонь, Пашка уже хотел было стереть это пятно, но оно, словно почувствовав угрозу, резко начало разрастаться. Вскоре весь пузатый экран заволокло сплошное чёрное, кажется, слизистое марево. Ещё через момент на нём открылись два почти белых глаза, выглядевшие, словно скопления лампочек, а часть чёрной слизи резко приобрела пепельно-серый, почти белый оттенок.
- Привет, мальчик, - Хихикнуло женским голосом пятно, улыбнулось, обнажая острые зубы, вытянулось, словно выходя из экрана, и приобрело вид бюста молодой девушки с чёрной кожей и белыми, длинными волосами, прикрывшими всё самое интересное. Из головы же у этого существа торчали странные отростки, которые вроде называют рогами. – Хочешь повеселиться?
Паша сразу её узнал. Гнилушка. Настоящая, мать его, Гнилушка во плоти. Хотя, скорее во слизи, но какая разница? Ожившая паста с гнилача сейчас стояла, сидела, висела прямо перед его лицом! Сердце в груди бешено заколотилось от такого зрелища. Она была самая настоящая, всамделишная, не в текстовом формате, не странной картинкой. Но… откуда?! Старожилы форума ведь говорили о том, что для того, чтобы она появилась, нужно проводить странные ритуалы, обряды, зазывая это существо в свою ячейку… погодите-ка. Смахнув наваждение в виде пошлых, развратных образов, парень взял себя в руки и встал со стула, отшатываясь от дамы с экрана. Всё по тем же пастам и тредам с форума он знал, что встречи с Гнилушками добром редко заканчиваются. Сложив в голове все факты и теории, Павлик пришёл для себя к неутешительному выводу: скорее всего бывший хозяин ячейки пал жертвой Гнилушки, ведь не могла же она заползти сюда по своей воле? Нет, ну это уже не лезло ни в какие ворота.
- Да какой веселиться, гражданка?! – Удивлённо вскинул брови парнишка, поудобнее перехватывая швабру. – Рабочий час в Гигахруще, а вы не на заводе?! Оделись, собрались и бегом на смену!
С этими словами Павел с мощным вдохом собрал все оставшиеся в теле силы и с разворота зарядил ногой по экрану ЭВМ, откинув его в сторону. Раздался совершенно нечеловеческий, заглушивший треск пластика и стекла, визг отвергнутой твари, которая, кажется, успела вмазаться в стену всем бюстом, и парень, не теряя времени на посмотреть, как слизедевочка будет выбираться, поспешил ретироваться к выходу из ячейки, пока она не соизволила опомниться и помчать за ним. Адреналин ударил в голову, выбив из неё мысли о неправильности и страхе перед иссохшим трупом, и руки сами подхватили дробовик, вырвав его из ломающихся пальцев.
- БЕЖИМ! – Заорал Пашка Артёму Степановичу, снова разгребавшему какие-то завалы в коридоре, и ломанулся прочь, крепко прижимая к себе и оружие, и уборочный инвентарь. Существо тут же среагировало и побежало следом, а позади уже раздались нечеловеческие вопли и поистине звериный рёв, сотрясший стены. Во что превращаются женщины в гневе Павлик знать не хотел, поэтому бежал, едва не поскальзываясь на плоти и жире, совершенно не оборачиваясь. Бежал долго: вписался в несколько коридорных поворотов и преодолел несколько лестничных пролётов, перепрыгивая ступени и срезая углы перил, прежде чем, наконец, остановиться, прижавшись к поросшей плотью стене. Кажется, они оторвались: не было слышно звуков преследования, которые явно должна была издавать разъярённая тварь. Знатный вышел заряд адреналина, ничего не скажешь.
- Ха-ха! – Негромко, чтобы всё-таки ненароком не навлечь на себя гнев слизистого существа, которое могло затаиться, хохотнул Павел. – Никогда в жизни ни от кого так не бегал!..
Отдышавшись и придя в себя после беготни, парень отряхнулся и осмотрел доставшееся ему богатство: хороший одноствольный дробовик, какие выдают ликвидаторам на особо неспокойных территориях для ликвидации порождений и культистов. В нём осталось ещё одиннадцать патронов из двенадцати, что не могло не радовать: хорошая огневая поддержка не помешала бы, особенно на случай встречи с теми же чернобожниками.
- Па-АВел, - Дёрнул мальчишку за руку Артемий Степанович, указывая когтистым пальцем на стену. Вглядевшись повнимательнее в висевший на ней указатель, Павлик подошёл ближе и, стряхнув пыль и содрав слой сухожилий, прочитал вслух:
- Производственно-складской сектор блока ПБК-12. Ну что, идём туда? – И, не дожидаясь ответа, Паша, как в пропасть, шагнул в темноту коридора.