Судья. Исповедь Призрака (продолжение)
Застегивая рубашку, вышел в коридор. Никого. Спускаюсь в гостиную. Людно, дымно, пьяно. В углу Илья Парфенов играет на гитаре "Я на тебе, как на войне...", пытаясь подпевать. Его слушают с вниманием и восхищением, как любую бездарность.
Я взял журнал, сел в кресло в углу, потягивая колу.
Ко мне подошли две симпатичные девушки. Одну я знал. Аня спросила, интересный ли журнал.
- Я еще не читал.
Обе неловко рассмеялись.
- Я имела в виду - можно посмотреть?
Я пожал плечами. Дал ей журнал. Он был спортивный.
Другая, брюнетка с полным телом и большой грудью, интересовала меня гораздо сильнее. Ее звали Катя. Она стояла рядом. Ее вид был очень строгим. Я даже испугался.
- Ты любишь футбол? - спросила Аня.
- Да.
Тут Катя высунулась вперед.
- Хорошо играешь?
Я поморщился.
- Не очень.
- Просто увлекаешься?
- Да.
- Эта, - Аня указала на Катю. - Болеет за Италию.
- Там Паоло Мальдини, - Катя смущенно засмеялась.
Я чопорно кивнул. Попытался уйти в себя. Девушки вернули мне журнал, и отошли в другой конец комнаты. Я решил, что не понравился. Взглянул на Катю. Она опять напустила на себя строгость розы. Я словно кололся, глядя на нее.
На диване сидела Таня. Ее подруги ушли куда-то с мальчиками. Я подсел рядом.
- Чего загрустила?
Таня агрессивно взглянула на меня.
- Я не загрустила.
- Почему ты одна? Почему не с мальчиком?
- Мне не нужны мальчики, - гордо сказала Таня, и непоколебимым движением взяла яблоко. - На первом месте - учеба.
Я улыбнулся. Мы молчали.
Это было Испытание Молчанием.
Неловкость так и не пришла.
Вечеринка подошла к концу. Наступили студенческие будни, а с ними - октябрьские холода, бегство птиц, деревья, убого тянущие к небу кривые руки.
По коридору факультета идет Таня. Красивая, яркая. Ловит мой взгляд.
- Привет.
Я вдруг понимаю, что не могу смотреть на нее. Чьи-то могучие руки тисками сжимают мне виски, и отворачивают голову. Словно Некто хочет свернуть мне шею.
Отвожу глаза и вместо приветствия бормочу под нос. Скольжу мимо. Сердце бьется. Мне в смущении кажется, это видит весь мир, хотя никому нет до меня никакого дела. Таня-то точно заметила. Но Она проходит мимо горделивой походкой.
Инна пробежала глазами несколько страниц. Свиданки-гулянки, бла-бла-бла.
В темноте я нашел ее глаза.
- Ты как?
- Нормально...
- Все будет хорошо, - прошептал я, целуя ее лоб. - Не бойся.
Она слабо улыбнулась.
- Ты слышишь? - спросил я, наклоняясь к ней.
- Что?
- Шум прибоя, - сказал я, и накрыл ее губы своими.
Мы забыли все, наши жалкие намерения дотянуть до первой брачной ночи, ее родителей, пустые лица друзей и подруг, которые истлевали, гнили в саркофагах убогой Повседневности.
Что я могу сказать? В тот день ничего не было. (Инна, сидя на полу, двенадцать лет спустя, расхохоталась. "Павел... Герой-любовничек!") Таня испугалась и была неподатлива. Мы как-то забыли, что мы пара, и какая огромная у нас любовь. Знамя Любви, которое мы несли на всеобщее обозрение, такие надутые индюки при дневном свете, в непроницаемой темени поникло, повисло на тросах жалкой тряпкой.
Мы просто лежали на боку, лицо к лицу, соприкасаясь лбами, гладили друг друга, будто привыкая.
Через час мы встали, оделись, включили свет. Разговаривали чужими голосами. Пили чай с тортом, вкусом напоминающим дом из картона.
...Может быть, потому что в прошлый раз мы разведали местность, в тот вечер все пошло как по писаному.
Все действо, с пыхтением и сопением, заняло чуть больше десяти минут.
Никакого слияния душ я не заметил. Таня, судя по глазам, тоже.
Мы вяло оделись, зажгли свет, по очереди сходили в душ. Таня поехала домой. Я не провожал.
Месяц спустя вошел в аудиторию, тоскливо озираясь. Настроение было препаршивое. Таня вчера позвонила: надо срочно, ехать на поезде в Воронеж, к бабушке. Голос Тани был полон тревоги. Я не стал ее допрашивать. Про себя решил, с бабулей что-то серьезное.
Сел за парту. На соседнем ряду девичник. Оля, которую встречал на даче, Аня и Катя. Катя сидела ко мне спиной. Строгость покинула ее.
Я тоскливо смотрел на Катю, бессознательно раздевая ее взглядом. Между легким свитером в бело-голубую полоску и верхом джинсов я видел голую спину. Из-под джинсов торчал край белых кружевных трусиков. Катя говорила, изгибалась, наклонялась вперед. Ее спина была очень прямой, гибкой, с гладкой кожей. Я не мог поверить, что спина может быть такой красивой.
Катя встала, взяла стул и поставила рядом со мной. Это было неожиданно. Мне казалось, она никогда не приблизится ко мне даже на расстояние выстрела. А тут она, ее черные глаза, черные блестящие волосы, гибкое тело - все рядом. Только руку протяни. Я почувствовал, словно густо намазанные дегтем, пылают лоб и щеки.
Вышел в коридор. Сердце стучало в клетушке груди. Я испытывал восторг и радость обретения, ибо обрел страсть. И боль, и страх, и ненависть к Кате, потому что теперь она что захочет, то со мной и сделает.
Остаток дня провел в горячке. Не спал ночью. Безумство повторилось на следующий день. Я везде встречал Катю: в коридорах, в столовой, на крыльце среди курящих. Я словно притягивал ее.
"Нельзя, нельзя", думал я без конца, как полоумный. "Таня... Таня, ТАНЯ.
Но все было напрасно.
Я хотел большего. Я жаждал получить ВСЕ!
Дежурная по этажу: Покровского вниз. Зачем? Телефон.
Радостный голос Тани поверг меня в буйный восторг. Я чуть не пустился в пляс с трубкой, прижатой к уху.
Таня счастлива: с бабушкой все в порядке. Врач сказал, ничего серьезного. Прописал ингибиторы и диуретики.
- Чего?
- Диуретики.
- А-а, - я нахмурился. Что-то я об этом слышал от приятеля-медика. Не мог вспомнить.
- ...Я рассмеялась и сказала врачу... знаешь, молодой такой? Ну, ты не знаешь. Сказала, что все будет в порядке, а бабушку я в обиду не дам.
- Молодец. Домой-то собираешься?
Я чувствовал сквозь трубку, что это "домой" для Нее, как и для меня, означает что-то теплое, большое, мягкое.
- А как же! Небось, скучаешь? Извелся весь?
- С ума схожу!
Спустя неделю мне позарез понадобилось ехать в Валдай. Я оставил мать одну, все хозяйство на ней. Нехорошо.
- Что-то мы с тобой все время в разъездах.
Я сказал это, насмехаясь. Таня на полном серьезе предложила ехать со мной.
- Как раз случай... мы же все равно должны будем сказать... ты понимаешь.
Улыбаемся до ушей.
Пока шли к дому по узким, выпуклым валдайским улочкам, я рассказывал Тане о детстве, показывал знакомые места.
Мать приняла нас тепло. Я не предупреждал ее, но в прошлые приезды рассказывал о Тане. Мать смекнула, откуда ветер. Она взглянула на Таню, прищурившись и отклонившись корпусом. Таня кашлянула, горделиво улыбаясь. Мать улыбнулась сухими губами. Вокруг глаз собрались морщины.
- Проходите.
Сухо кашляя, прошла в коридор. Ее дыхание вырывалось из легких со свистом и хрипами.
Посидели хорошо. У матери было много недостатков, но она искренне любила молодость, и доверяла мне. Если я решу жениться, она слова не скажет.
С Таней они быстро спелись. Я сидел молча, подперев голову рукой, переводя взгляд с одной на другую. Мать расписала меня во всех красках: какой я хороший, ласковый, заботливый. Всегда-то помню, звоню, пишу письма, говорю ласковые слова. Я возмущался, спорил. Таня сидела прямо-прямо, гордо улыбаясь. Во время разговора поглядывала на меня. От шампанского ее глаза блестели, а щеки рдели. Она искала под столом мою ладонь, и коротко пожимала тонкими пальцами.
После мать ушла к соседке, черт его знает, за какими-то семенами.
Мы с Таней сидели на кухне. На плите пыхтел, разгораясь злобой, чайник с раздутыми, покрытыми копотью боками. Мы молчали, улыбаясь непонятно чему, как больные синдромом Дауна.
Хоть убейте: в самые трогательные моменты во мне просыпается этот холодный голос (теперь-то я знаю, чей). Мы сидели, все прекрасно, романтично до слез. А я вдруг увидел нас со стороны. Словно глазами самой Жизни. Увидел нас глупыми, наивными, с идиотскими улыбками. Я осознал, что мы умрем.
Вернулась мать. Общество оживило ее: исчезла бледность, она много улыбалась. В последний раз я видел ее такой пять лет назад.
Снова чай, торт, разговоры. Вечер прошел очень трогательно. Я так надулся чаю, что под конец едва встал со стула.
Поздно вечером убирал со стола. Вошла мать. Пошатнулась, схватилась за косяк.
- Я вам постелила в комнате.
Она села на стул, улыбнулась. Посмотрела на меня восхищенными глазами, покачала головой.
- Вырос, - сказала она. Закурила.
Я понес торт в холодильник. Кухня настолько узкая, что между коленями матери и столом осталось пространство в три ладони. Я прошел мимо, изо всех сил стараясь не задеть бедром ее колени.
Вернулся. Начал смахивать крошки. В воздухе повисло тягостное молчание чужих людей. Мать встала и протянула руку за чайником. Я повернулся, вытирая руки тряпкой. Она, улыбаясь, взглянула на меня. Вот он. Великий момент. Я стоял вплотную, и вполне мог преодолеть пропасть. Обнять ее.
Прошли секунды. Ничего не произошло. Ее улыбка поблекла. Мы снова молча занялись каждый своим делом, стараясь не касаться друг друга.
- Спокойной ночи, сынок.
- Спокойной ночи, мама.
Через три года она умрет от рака. Меня не будет рядом.
На следующей неделе я встретил Таню в университетском коридоре. С ней Катя.
Они дружили.
Я молча стоял рядом. Близость Кати, ее резкие манеры и вульгарность убивали меня. В конце концов она заметила кого-то в толпе. Резко замахала рукой, рассмеялась и оставила нас вдвоем.
Таня взглянула на меня.
- Ты чего такой бледный?
- Я болен, - сказал я, глядя - Катя пошло смеется в толпе друзей.
- Ты почему молчал? Катя обиделась. Тебе следовало быть повежливее.
Через два дня мы с Таней собрались в кино. Фильм? Не помню. Помню, был конец апреля, и появились почки, и снег растаял, и грязь запеклась коркой, а вода в лужах стала теплой.
Я сказал Тане, что железно достану билеты.
В спускался по лестнице в фойе университета. Раздраженный. Искал Таню, чтобы сказать - билетов нет. Человек, который обещал достать хоть со дна морского, подвел.
У гардероба увидел Аню. Она помахала рукой. Подошла с улыбкой.
- Ты чего такой хмурый?
- Да вот, собрались с Танькой в кино, а билетов нет.
- Я знаю девушку, у которой есть.
Она сказала это с каким-то плохо скрываемым торжеством. Глаза заблестели. Я так понял позже, они целый заговор против Тани придумали. И я поучаствовал. В главной роли.
Она отошла и вернулась с Катей под ручку.
Катя достала билеты.
- Мне не с кем пойти в кино, - сказала Она, краснея и смущенно встречаясь взглядом с Аней. - Ты не знаешь, с кем бы мне пойти?
Я смотрел на нее, такую близкую - воплощенная мечта.
- Подожди, - сказал я, не узнав голоса.
Таня, сидела, спрятав лицо в ладонях. Ее плечи тряслись.
Она отняла от лица руки и отчужденно посмотрела на меня.
- Что случилось?
- Бабушка... Ухудшение.
- Ухудшение чего?
- Сердечной недостаточности, - Таня вновь разрыдалась. - Я должна ехать в Воронеж.
Она подняла мокрые глаза.
- Ты со мной?
Я не ответил. Не сел рядом, не обнял, не утешил.
Вышел и сказал Кате, что пойду с ней.
Обсудить