Прасковья Луполова. Невероятная история девушки, которая могла вдохновить Пушкина на «Капитанскую дочку»

1804 год, Санкт-Петербург.

У здания Сената стоит худенькая девушка. Мимо неё снуют туда-сюда чиновники. Каждому проходящему девушка протягивает какую-то бумагу, на каждого смотрит с тоской и надеждой. Кто-то презрительно скользит взглядом, кто-то, приняв за попрошайку, бросает мелкую монету. Нищенкой она не была. Мало того, кто бы знал, что через несколько дней она станет желанной гостьей в самых богатых домах, на самых высоких светских приёмах! Что даже царственные особы удостоят её своим вниманием! А спустя десятилетия, по мнению многих исследователей, Пушкин использует отдельные моменты из ее жизни в истории Маши Мироновой — героини «Капитанской дочки», прошедшей через тяжелые испытания и сумевшей выхлопотать прощение для близкого человека.

Прасковья Луполова, легендарная Параша Сибирячка. Сегодня ее имя мало кому известно, а два века назад оно гремело не только по всей России — по всей Европе!

Шанс

Начало истории Параши связано с событием имперского масштаба: в России сменился правитель. Император Павел Петрович был убит в результате заговора, и трон занял его сын, Александр I. Когда весть об этом добралась наконец и до далекого сибирского городка Ишима, в семье ссыльного Григория Луполова блеснул луч надежды: новый государь может по справедливости рассудить его дело, завершившееся столь печально при прежнем императоре, надо только направить прошение в Санкт-Петербург!

Луполов безотлагательно составил письмо и отослал его с нарочным тобольскому губернатору для дальнейшей передачи по инстанциям. Увы, ответа не последовало. Прошение, как это нередко случалось в те времена, легло в долгий ящик. Надежд не оставалось: Луполовы должны были смириться со своей участью.

Но не такова была их дочь Прасковья! Она бросилась в ноги к отцу:

— Батюшка, Христа ради, отпустите меня в Петербург! Я молодая, я дойду. Господь поможет!

От Ишима до Петербурга — почти четыре тысячи вёрст. На что рассчитывала девятнадцатилетняя девушка? Что собиралась делать в столице? И как вообще она с семьей оказалась в сибирской глуши?

В ссылке

Отставной прапорщик Григорий Луполов был бравым храбрецом, участвовал в русско-турецкой кампании, проявил себя героем во время осад Измаила и Очакова, имел награды. Небогатое, но достойное семейство Луполовых проживало в малороссийском городе Елизаветграде (ныне — Кропивницкий). Возвратившись с полей сражений, поручик служил полковым казначеем. В 1784 году у Луполовых родилась дочь Прасковья. Родители ее очень любили и оберегали.

Службу свою Григорий исполнял добросовестно, однако на него поступил донос: якобы казначей купил коней у конокрадов и присвоил казённые деньги. А времена тогда были строгие! Император Павел Петрович туго закрутил гайки в армии, установил строжайшую дисциплину и устроил массовую «чистку», направо и налево раздавая офицерам взыскания, наказания и отставки за малейшие провинности. Сам Луполов и его близкие были убеждены, что он невиновен. Возможно, казначей просто «попал под раздачу»: военный суд, особо не разбираясь, лишил его чинов, дворянства и присудил ссылку на поселение в Ишимский округ Тобольской губернии. Самый что ни на есть край света, куда отправляли провинившихся со всей России. Летом жара, зимой — сильные морозы… Доказать свою невиновность возможности не представлялось.

Что делать — Луполов собрал нехитрые пожитки и вместе с женой и дочерью отправился по месту отбывания наказания.

Им пришлось поселиться даже не в самом Ишиме, а в деревеньке, примыкающей к крошечному городку, — в Жиляковке. Разжалованным дворянам досталась ветхая покосившаяся изба. За ссыльными особого надзора не велось. Смысла не имело! От Ишима до Тобольска — триста тридцать верст бездорожья, а уж до Петербурга — вообще как до Луны!

В день ссыльным на пропитание выдавалось 10 копеек. Правда, разрешалось работать и зарабатывать дополнительную копеечку. Чтобы прокормить жену и дочку, которой на момент прибытия в Ишим только исполнилось четырнадцать, Григорий поступил на службу, стал переписчиком в канцелярии земского суда. Супруга с рассвета до заката хлопотала по хозяйству. Параша, девушка работящая и скромная, тоже не желала сидеть без дела на шее у родителей и стала наниматься на работу. Бралась за всё, что предлагали, не выбирала. Где-то платили копейки, а где-то и вовсе рассчитывались хлебом, но Прасковья никогда не роптала. Руки у девушки были золотые — и шила, и вязала, при любом случае бралась за рукоделие. И всё равно семья Луполовых жила почти впроголодь.

Шли годы. Уже как-то и свыклись, кажется, с незавидной долей ссыльных, и вот вдруг луч надежды: на троне молодой император Александр! Может быть, он с бóльшим вниманием отнесется к делу Григория Луполова?.. Но как, сидя в Ишиме, за тридевять земель от столицы, добиться справедливости или хотя бы милости? Нет, это было невозможно.

Вот тогда-то дочка и решилась взять спасение семьи в свои руки. «Доберусь, — говорит, — до самого государя и вымолю вам, батюшка, матушка, прощение!»

Ох, как непросто было родителям принять решение! Что в таких случаях у отца и матери в голове? «На кого нас, стариков, оставляет? Кто о нас-то позаботится? Сгинет ведь по дороге! Да и неприлично это! Где такое видано — неопытная, наивная, без денег, без связей, без сопровождения, без звания… Ничего не добьётся и себя погубит! Обидят ведь! Обманут! Убьют!..» И они были правы: в те времена даже представить себе было невозможно, чтобы одинокая девушка не поехала — пошла пешком! — из Сибири в неведомую даль, собираясь одолеть расстояние, равное половине Европы!

Однако в конце концов старики сдались и благословили дочь в путь. С собой дали иконку Богородицы и серебряный рубль — всё, что могли. Был ещё паспорт — спасительный документ, без которого Прасковья оказалась бы под арестом при первой же проверке.

Так и отправилась Параша куда глаза глядят. И это не фигура речи: ни карт местности, ни географических познаний девушка не имела. Просто переходила от деревни к деревне. Вопросы вроде «дяденька, как на Петербург пройти?» вызывали у кого-то смешки, а у кого-то и подозрения в душевном здоровье странницы. Но она положилась на волю Божию и шла с молитвой и с верой — авось ничего.

В пути

Если когда-нибудь о Прасковье Луполовой снимут сериал, наверное, там будут эпизоды, где девушка бредёт по лесной дороге, а по сторонам воют волки. Будут сцены, где она, трясясь от страха и холода, ночует прямо в чаще под корягой, подозревает в каждом шорохе или сбежавшего колодника с топором, или медведя. Где пробирается через комариные болота, перепрыгивая с кочки на кочку и нащупывая дорогу шестом. Где вечером, без сил, заходит в селение, стучится в одну избу, другую, третью, умоляет пустить на ночлег, а ей не отпирают, принимая за сумасшедшую, беглую каторжанку или нищую бродяжку. Где гоняются за ней с гиканьем мальчишки и закидывают камнями. Где набрасывается на неё на дороге свора бродячих собак и едва не загрызает до смерти. И всё это вряд ли можно будет назвать художественным преувеличением. Путь Прасковьи действительно был очень, очень тяжелым и опас­ным! И не раз, и не два она оказывалась на волосок от гибели! Но, несмотря ни на что, продолжала идти. Идти и молиться. И всё больше укреплялась в мысли при удачном окончании дела постричься в монахини.

Какие-то участки пути Прасковья преодолевала пешком. Например, прошла четыреста километров (!) своими ногами от Вятки до Казани. Где-то её подхватывали проезжие попутчики — то телеги, то сани, то лодки и барки, если двигаться приходилось по воде.

Мир открывался навстречу страннице — пугающий и прекрасный. А она продолжала свой путь, непрерывно повторяя, то вслух, то про себя: «Жив Бог, жива душа моя! Жив Бог, жива душа моя!..»

Люди добрые

Вышла из дома Параша в самом начале осени, а вот уже и октябрь подходит к концу. Первый снег покрыл большие еловые лапы и узловатые корни кряжистых сосен. Стало раньше темнеть, и находить место для ночлега ей становилось всё сложнее. Если не удавалось до ночи дойти до деревни, странница зарывалась в земляные норы, собирала сухую траву в ямы от выворотней, искала большие дупла деревьев, пещеры…

Однажды ноги Прасковьи к концу дня окоченели и онемели так, что девушка поняла: если не согреется, идти дальше не сможет. Слава Богу, увидела впереди огоньки: деревня!

Кое-как доплелась до первого дома. Постучалась в дверь, села на ступени крыльца: ноги не держали. Открыл суровый мужик с косматой бородой и шрамом через всю щёку. Сначала хотел тут же захлопнуть дверь, но Прасковья посмотрела на него так, что хозяин буркнул:

— Что с тобой делать, заходи!

Почти ползком девушка забралась в дом. Наконец — тепло! Больше она ничего не замечала: ни того, что хозяин, угрюмо оглянувшись по сторонам, накрепко запер дверь и закрыл ставни, ни того, что хозяйка что-то нашептывала ему в углу и исподлобья косилась на незваную гостью...

Дали ломоть хлеба. Спросили, откуда сама, куда идет. Узнав, что из Ишима — в Санкт-Петербург, многозначительно переглянулись: в такую дорогу без денег не ходят!

Ночью на печке бедная Прасковья не сомкнула глаз. И не зря: видела, как при свете лучины дед с бабкой обыскивали, прощупывали всё нехитрое содержимое Пашиной котомки, а заодно и ее обувку. Однако, найдя в вещах странницы только серебряный рубль и иконку, сперва удивились, потом успокоились.

Прасковья еле дождалась утра. Как встала, хотела сразу попрощаться и уйти, но хозяева неожиданно остановили её и снова стали расспрашивать. Только теперь уже совсем по-другому, тепло, по-человечески. Узнав подробности её беды, расчувствовались, опять усадили за стол, накормили сытно-вкусно, а потом ещё и денег ей с собой дали! Немного, сорок копеек, но раньше-то у Прасковьи их не было вовсе: серебряный рубль девушка хранила как родительское благословение и тратить не собиралась.

Если бы такой необыкновенный случай был один, но их происходило множество! И что особенно удивительно — если вначале «хождение» Параши было скорее «хождением по мукам»: страшно, тяжко, больно, холодно, то чем дальше, тем чаще случались с девушкой события неожиданные, но совершенно чудесные, промыслительные, тем больше путь её озарялся светом людской помощи, милосердия, и сами люди попадались всё больше особенные! Словно Господь, видя, с какой верой и смелостью преодолевает девушка все испытания, теперь, как в известной притче, в самые страшные моменты нёс её на руках.

Прасковья сама подтверждала это, вспоминая потом о своих приключениях: «Несправедливо полагают иные, что моё путешествие было бедственным и будто я испытала много страданий. Все думают так потому, что не знают, как я дошла до Петербурга. Нет, почти всегда Бог посылал мне добрых людей, которые принимали меня как родную, а со злыми я редко встречалась!»

Путевые чудеса

На самом деле документальных свидетельств о путешествии Прасковьи, которые могли бы стать материалами для серьёзных исторических исследований, немного — считанные страницы. Зато великое множество художественных переложений, пересказов, практически народных преданий. По ним можно рассказывать о путешествии Параши Сибирячки долго и по­дробно — книги не хватит. Приведём здесь лишь несколько поразительных эпизодов.

* * *

Как-то Параша не успела дотемна дойти до деревни, и пришлось ей всю ночь простоять, дрожа от страха и холода, в лесу под сосной, под ледяным осенним дождем. Утром кое-как добрела до жилья. Ноги уже не слушались — опухли, онемели, один ботинок потеряла в грязи. И как это часто случалось, в богатые дома странницу пустить отказались. Приют удалось найти в бедной крестьянской избёнке. Здесь Прасковья прожила несколько дней. Её обогрели, накормили, подлечили, хозяин справил новую обувь. Правда, после этой страшной ночи Параша стала кашлять. Сухой неотвязный мучительный кашель сопровождал её с этих пор до последних дней.

* * *

В другой раз добралась Прасковья до уездного городка Камышлов. Через него проходил Сибирский тракт, по которому в Екатеринбург и обратно беспрерывно шли обозы с продовольствием. Перед Рождеством движение по тракту было особенно оживлённым. А девушке как раз и нужно было добраться до Екатеринбурга. Своим ходом по зимним морозам она бы никак не дошла. Кинулась в ноги к сопровождающим одного из обозов: «Дяденьки, ради Христа, возьмите меня с собой!» И вновь потрясла извозчиков трогательная история дочери, беззаветно преданной родителям. Посадили обозники Парашу в сани, укутали в рогожу и повезли. Но мороз и стужа были такие, что на третий день девушка продрогла до костей. Сама уже не могла сойти с воза, чтобы сделать несколько шагов до постоялого двора и там погреться, пришлось извозчикам нести её на руках.

В тепле обнаружилось, что Прасковья отморозила щеку. Ох ты, незадача! Жалея бедняжку, мужики хотели было купить ей тулуп, даже скинулись, кто сколько мог. Набрали целых пять рублей — немалая по тем временам сумма! Но в деревне, где они остановились, лишних тулупов не оказалось, а свои местные отдавать не желали.

Что делать? Подумали-подумали извозчики и приняли решение: в очередь отдавать попутчице свои тулупы, а самим в зипунах у саней бежать. Одну версту можно и без тулупа продержаться, а там следующий подменит. Зипунами называли суконную верхнюю одежду с поясом. В мороз извозчики и ямщики поверх зипуна надевали ещё кафтан, а на него накидывали толстый овчинный тулуп. Это сейчас мы привыкли, что в машинах, в автобусах в холодное время включают печку и становится тепло, а раньше ездили в открытых санях, и без надеж­ной тёплой одежды пережить многочасовые переезды на морозе было невозможно.

Задумка удалась. Словно в рождественской сказке, двенадцать бородачей, сменяя один другого, бежали налегке по заснеженной январской дороге рядом с санями, а в санях сидела маленькая девушка, которую почти не видно было под теплым тулупом — только глаза блестели и иней на ресницах сверкал.

* * *

Рождественская сказка продолжилась в Екатеринбурге. Там Прасковья, как Золушка, встретила сразу двух «добрых фей». И как положено феям из добрых детских книг, они, во-первых, взяли сибирскую странницу под своё покровительство, во-вторых, за несколько недель успели заметно подтянуть грамотность деревенской девушки, а заодно научить манерам, показать, как следует вести себя в обществе, и главное — подарить ей, можно сказать, «пропуск» в самый настоящий дворец! Что же это был за подарок и кем в реальности оказались это «сказочные феи»? Об этом Параша узнает позже, да и мы сохраним интригу.

А пока — ещё одна дорожная история, которая могла кончиться трагично, но стала в итоге для Параши судьбоносной.

Обещание вернуться

От Казани до Нижнего Новгорода Парашу удачно подвезли речники, шедшие вверх по Волге на барках. Понимая, как неловко одинокой девушке в ограниченном пространстве в мужском окружении, они отгородили для попутчицы на палубе тряпицей уголок и всю дорогу воздерживались от нецензурных выражений. Когда уже барка подходила к Нижнему, вдруг разыгрался ветер, и тяжелое рулевое весло со всего маху ударило Парашу по спине. Сбило с лодки. Бедняжка оказалась в воде. Слава Богу — спасли. Но переодеться в сухое уже было негде: уголок её на барке разобрали. Мокрая до нитки, Прасковья пошла в храм, чтобы помолиться о своём спасении.

Был вечер. Монахиня, собиравшаяся уже закрывать церковь, удивилась необычной прихожанке: «О чем молишься?» Параша привычно в двух словах рассказала свою историю. Инокиня прониклась сочувствием к несчастной, отвела девушку в Крестовоздвиженский девичий монастырь. Там Параше пришлось задержаться на целый месяц — от переохлаждения у неё началась горячка. Сестры выхаживали бедняжку как могли, а девушка в полубреду твердила: «Нет, не может быть, чтобы я так скоро умерла! Господь поможет мне окончить моё предприятие!»

Монахини Прасковью спасли, но слабость у неё оставалась такая, что о продолжении пешего путешествия речи идти не могло. И на трясучей телеге Прасковья тоже передвигаться была не в состоянии. Пришлось сёстрам дожидаться, когда появится возможность отправить Парашу в путь в крытой кибитке.

Перед тем как проститься с гостьей, настоятельница монастыря Дорофея велела отслужить напутственный молебен. Прасковья призналась матушке, что мечтает, выполнив задуманное в Санкт-Петербурге, вернуться в обитель и принять постриг. Мечта в итоге воплотилась в обещание, обет, который теперь уже предстояло выполнить непременно.

В столице

И вот бесконечный, казалось, путь завершён! Дата зафиксирована документально: в Санкт-Петербурге Луполова оказалась 5 августа 1804 года, в канун праздника Преображения Господня.

Вроде бы все испытания позади. Кто бы мог подумать, что главные трудности только начинаются!

Параша попала в блестящую столицу, куда так стремилась, но… она понятия не имела, что делать дальше. К кому и как обращаться? Ей никогда в жизни не приходилось иметь дело с канцеляриями и чиновниками. Поэтому дочь отставного поручика просто стала приходить почти каждый день к зданию Сената. Вставала у входа и протягивала прошение о помиловании отца всем проходящим чиновникам.

Разумеется, тем не было никакого дела до странной барышни — на их взгляд, то ли нищенки, то ли помешанной. Кто-то из жалости бросал ей мелкие деньги, кто-то просто не замечал. Некоторые принимали за сироту. В Петербурге в то время это было частым явлением: сироты выходили на оживлённые улицы и «давили на жалость», показывали прохожим своё «Свидетельство о сиротстве и бедности» — документ, дававший право на небольшое денежное пособие. Это был реальный приработок, многие пользовались.

Три месяца Параша, как на дежурство, ходила к Сенату, но, понятно, всё безрезультатно. Так бы и пришлось страннице возвращаться домой несолоно хлебавши, если бы не очередной счастливый случай.

Хозяин дома, где снимала квартиру Прасковья, оказался человеком добрым: «Позвольте-ка, сударыня, мне взглянуть на ваши бумаги!» Взглянул. И… обомлел! Это были рекомендательные письма к самым высокопоставленным дамам в столице! Тот самый «волшебный подарок от фей», который Параша Луполова получила в Екатеринбурге. Благотворительница Татьяна Дмитриевна Метлина и ее подруга Агафья Федоровна Горбунова, у которых Прасковья нашла приют, были дамами в Екатеринбурге известными, очень состоятельными и имели в Петербурге хорошие знакомства. Вот Метлина и побеспокоилась, чтобы сибирячке в столице было к кому обратиться, — снабдила её письмами, в которых ручалась за девушку и просила влиятельных подруг ей помочь.

Одно из рекомендательных писем было адресовано самой Татьяне Васильевне Юсуповой! Племяннице Потёмкина, представительнице одной из богатейших фамилий Российской империи, даме, вхожей в самые высокие кабинеты и имеющей свободное общение с императорским двором.

Прочитав письмо, хозяин квартиры выдохнул: «Ну, милая, теперь не пропадёшь!»

Под высоким покровительством

Действительно, Юсупова отнеслась к необычной провинциалке очень благослонно. Представила её в салонах друзьям и знакомым, как привыкла представлять уникальные бриллианты из своих коллекций — занятная диковинка, экзотика, редкий экземпляр. При этом подвиг дочерней любви Параши действительно тронул сердце аристократки, и теперь уже Татьяна Васильевна сама с удовольствием пересказывала историю сибирячки столичным светским львам и львицам.

Скоро слух о девушке, прошедшей от Ишима до Петербурга почти четыре тысячи вёрст ради спасения отца, распространился по всему Петербургу, а потом и за его пределами. Принять участие в судьбе отважной сибирячки захотели и другие представительницы высшего света — княгиня Дарья Александровна Трубецкая, княгиня Авдотья Ивановна Голицына… Узнала о Прасковье и вдова Павла I Мария Фёдоровна.

И вот уже в доме Татьяны Юсуповой Прасковью Луполову представляют вдовствующей императрице. Мария Фёдоровна тепло беседует с девушкой, выслушивает её просьбу об отце, обещает похлопотать за неё перед сыном и жалует Параше триста рублей. Триста! Прасковья такой суммы отродясь в руках не держала!

О необычайной доброте и милосердии императрицы немедленно сообщают главные петербургские газеты. Параша разом становится знаменитостью. Её теперь желают принимать в самых знатных семьях, опекают, одаривают, с неё пишут портреты. С Луполовой хотят познакомиться иностранные министры и послы. Ей показывают Зимний дворец и Эрмитаж. Особенно провинциалку восхищают картины на библейские сюжеты. Параша Сибирячка, которая босиком протопала сотни вёрст по пыльным дорогам, теперь разъезжает по столице в карете и в сотый раз смущённо рассказывает свою историю корреспондентам столичных и зарубежных журналов. Каждый её шаг, каждое слово освещаются на страницах альманахов, вестников и газет.

Золушка

Вдовствующая императрица своего обещания не забыла. В скором времени она в красках пересказала судьбу сибирской изгнанницы своему царственному сыну. Он был впечатлён!

Довели до императора и такую информацию. На одном из светских раутов Прасковью спросили:

— За какое преступление был сослан ваш отец?

На что девушка без раздумий простодушно ответила:

— Родители никогда не могут быть виновными в глазах детей!

Эта искренняя, наивная и в то же время такая глубокая фраза императору очень понра­вилась и, как это говорится, срезонировала в нём. Александр Павлович был потрясён тем, что девушка даже не стала называть преступление отца. Не стала вдаваться в подробности дела и опровергать обвинение. Сама она тоже никого ни в чем не обвиняла, просто напомнила всем о христианских заповедях — о почитании родителей, о любви к ближнему. Она взывала не к правосудию, но — к милосердию!

И император это милосердие проявил. Он повелел помиловать Григория Луполова. А еще подарил Прасковье четыре тысячи рублей. Княгиня Юсупова вдобавок назначила от себя ежемесячную пенсию в сто рублей. Совершенно невообразимые для бедной Параши деньги! В те годы бобровая шапка стоила 30 рублей, енотовый мех на шубу — 100 рублей, а ездовая коляска — 700 рублей. Прасковья из практически нищей ссыльной превратилась в состоятельную невесту, желанную партию для отпрысков многих столичных семейств. Другое дело, что с её собственными планами такой статус никак не соотносился…

И всё же это было невероятно! Эта девушка добилась своего: прошла за год почти четыре тысячи верст, попала к царю и получила у него прощение для своего отца. Настоящая русская одиссея!

Оформления устного царского распоряжения о помиловании на бумаге ждали… целый год! Но вот наконец родители Прасковьи, получившие официальное разрешение возвратиться в европейскую Россию, смогли встретиться с дочерью. Они приехали в Нижний Новгород, где Параша уже ждала их в Крестовоздвиженском монастыре — сюда она вернулась, верная своему обету и обещанию, данному матушке Дорофее.

Встреча с родителями была очень трогательной, неделю семья пробыла вместе, а потом Григорий Луполов с женой отправился жить к родственникам во Владимир, а Прасковья осталась в монастыре.

Увы, чахотка, которую девушка получила во время тяжелого путешествия, к этому времени совсем ослабила её здоровье. Доктора были бессильны. Из Нижнего осенью 1809 года Прасковья перебралась в Десятинный монастырь Новгорода Великого и 4 декабря отошла ко Господу. Ей было 25 лет. Принять постриг она так и не успела...

Громкая история

Приключения Параши Сибирячки стали не только предметом обсуждения в столичных светских салонах и на страницах газет — уже при жизни Прасковьи её путешествие вошло в литературу. Причем первый роман был написан... не в России! Французская романистка Мари-Софи Коттен была в большой моде в начале XIX века. Ее роман «Матильда, или Крестовые походы», между прочим, упоминается Пушкиным среди книг, которыми зачитывалась Татьяна Ларина в «Евгении Онегине»! Так вот, в 1806 году Коттен выпустила произведение «Елизавета, или Ссыльные в Сибири». Елизавета — это Прасковья Луполова. Простонародное русское имя французам произносить оказалось слишком сложно, пришлось заменить на более узнаваемое и «благородное».

Документальным роман Мари-Софи Коттен назвать было никак нельзя — француженка присочинила и приукрасила очень многое. В частности, она привнесла в путешествие Паши слезливую любовную интригу. Собственно, по версии романистки, именно сентиментальная любовь к блестящему кавалеру и стала причиной большого путешествия героини. Завершалось произведение счастливым браком героев.

Удивительно, но роман француженки вышел ещё при жизни Прасковьи. Она успела его прочитать! И… очень расстроилась. В разговоре с англичанином, гостившим в Петербурге, Параша посетовала:

— Для чего она выдала меня замуж? Пострижение (в монашество. — Ред.) также хорошо могло бы окончить мою историю.

— Вы очень молодая и привлекательная, — удивился англичанин. — Теперь вы богаты и легко найдете достойного мужа.

Параша опустила глаза:

— На свете мало добрых мужей. Не имею охоты испытывать этого везения. Если я выйду замуж, то мне перестанут выплачивать пенсию, у батюшки с матушкой не будет средств на жизнь.

Книга Коттен имела большой успех и была переведена на русский язык в 1807 году, получив сложное название «Елисавета Л., или Несчастия семейства, сосланного в Сибирь и потом возвращённого. Истинное происшествие». И всё же, повторимся, это было именно художественное произведение, имеющее мало общего с действительностью.

К счастью, не все романы были такими. Другой француз посчитал реальные приключения Прасковьи не менее интересными, чем сентиментальные фантазии вокруг них. Более того, автор, который долго жил в России, был лично знаком с Парашей Луполовой, сам расспрашивал её и получил подробности из первых уст. А ещё он был не только писателем, но и художником, и генерал-майором русской императорской армии! Звали этого француза Ксавье де Местр. Его книга «Юная сибирячка» вышла уже после смерти Луполовой. Кстати, и этот автор был связан с «нашим всем» — именно его кисти принадлежат известные портреты маленького Саши Пушкина и его матери, Надежды Осиповны.

«Юная сибирячка» в русском переводе переиздавалась в России несколько раз до конца XIX века. Александр Пушкин не мог не знать историю Прасковьи Луполовой.

А теперь — внимание! Литературоведы считают, что именно книга де Местра могла повлиять на Пушкина, подсказав ему если не тему для повести «Капитанская дочка» и полностью — образ Маши Мироновой, то, по крайней мере, эпизод с её поездкой в столицу и поиском правды при дворе. Если вдуматься, параллелей множество: начиная от характера Прасковьи/Марии — кроткая, но сильная духом, самоотверженная, глубоко верующая, и заканчивая сюжетной линией, где Мария Ивановна испрашивает себе разрешение ехать из Оренбурга в Петербург «искать покровительства и помощи у сильных людей, как дочь человека, пострадавшего за свою верность». И приём у государыни, и высокое покровительство для бедной сироты, и прощение осуждённому… А уж пушкинская фраза «Я приехала просить милости, а не правосудия» — это просто абсолютно про Парашу Сибирячку!

Из забвения

В последующие годы было много других произведений на этот сюжет, и не только литературных. На щит отважную Прасковью подняли поэты, драматурги, композиторы. О ней ставили пьесы, оперы и даже балеты! Причем имя сибирячки меняли по своему усмотрению: была она и Елизаветой, и Ольгой, и Натальей…

А потом наступил ХХ век, и о Прасковье Луполовой забыли напрочь. Забыли именно в России — во Франции, в Италии продолжали идти оперы о «дочери изгнанника» и «ссыльных в Сибири», в то время как в СССР история о милостивом царе, ставшем благодетелем для бедной девушки, оказалась ни с какой стороны не актуальной ни для литераторов, ни для ученых.

Лишь в ХХI веке история Прасковьи Луполовой вновь явилась из небытия благодаря ишимскому историку и литературоведу Татьяне Павловне Савченковой. Ей принадлежат статьи, книги, вышло несколько телесюжетов и документальных фильмов, посвящённых Параше Сибирячке.

А 7 августа 2004 года в Ишиме появился бронзовый памятник работы скульптора Вячеслава Клыкова. На гранитном постаменте написано: «Прасковье Луполовой, явившей миру подвиг дочерней любви».

Рисунки Олега Пахомова